Случайный дневник - 46
17 (4) ноября 1915 г.
Дневник Михаила Бажанова (1880-1964)
"Часов в 5 встали так как было слышно стрельбу. Напились чаю. Стали подходить раненые, по их рассказам дела у нас идут неважно, много раненых. Вот опять стали перелетать через нас немецкие снаряды. В двухстах саженях от нас загорелась мельница, зажжёная снарядом. Фельдшера волнуются и это страшно нервирует. Пока сидим здесь. Приехал ординарец от командира с приказанием переселиться в Валентино, тут же приехали отставшие линейки и врач Бочкарев так же отставший.
Все страшно изумлены, так как мы и так находимся в Валентинове. Кое-как добились, что деревня называется Валешов, хотя не наверняка. По дороге нам опять сыпали снаряды вслед. Остановились в д. Гузев, на шоссе, в трех верстах от города Гомбина. Мы предполагали, что нам нужно отходить к городу. В Гузеве пришел приказ: всем отрядам дивизии (53, 54, 55 и 56 полки) поместившиеся в господском дворе деревни Валишев. Поехали туда. Когда 6ыли в Валишеве пришло извещение, что тяжело ранен Василий Емельяныч. Жаль его очень. В Валишеве хороший господский двор. Чудный дом, расположились удобно. Раненых наших поступало не так много, большая часть приходили и приносили в Гомбин, так же как и Василия Емельяновича. Палкин устроил хороший обед. Приятно было поесть супа из свинины. В виду того, что позиции 55 полка были ближе к Валишеву, раненых у них было много, и мы стали помогать им. В Валишеве переночевали довольно хорошо на полу, на соломе. Багажу нашего давно не видели, (Абдула так же давно не видел[1]). Встали рано, опять стали перевязывать. Поражает масса раненых в руки и главным образом в пальцы. Распространяют слухи, что солдаты сами простреливают себе или друг другу пальцы, чтобы выбыть из строя,
Часа в четыре поднялась тревога, загорелись сараи господского двора. Снаряды падают почти во двор и по шоссе к Гомбину. Вскоре поднялась паника. Куда отступать неизвестно. Всем приказано собираться, Распространился слух, что Гомбин занят немцами. Незадолго до этого, в виду того, что Валишев расположен в четырех-пяти верстах от позиции нашего полка, мы предполагали было поехать в Гузев в четырех верстах от Гомбина и в двух верстах от нашей позиции и если бы выполнили свое предположение, то непременно попали бы в руки немцев, т.к. тогда уже Гомбин был занят немцами, а мы ничего не знали. Поднялась паника, все бегут сами не зная куда, т.к. снаряды рвутся влево к шоссе, то все устремились вправо. Обоз никаких приказаний не слушает, удрал вперед, даже Палкин ничего не мог сделать, кое-как догнали и остановили обоз. Пришлось присутствовать при картине расправы Палкина с обозными. конюхами. Он выстроил их всех и каждому съездил по лицу. Что с ними сделать? Я грозил лишь револьвером, и только тогда часть из них остановилась. Фельдшера тоже разбежались в разные стороны. Кое-как собрались частями. Врачи 56 полка узнали в своем штабе, что нужно двигаться на Осмолин. Уговорили растерявшегося старшего врача достать карты и ориентироваться в местности, куда ехать. Отстали от всех обозов пока собирали своих. Ехали одни ночью. Приехали в Осмолин, отыскали помещение. Перевязали раненых, при чем двое были с переломами бедра, пришлось накладывать повязки с шинами. Я оказался самым опытным из хирургов, поэтому мне пришлось накладывать. Наложил так, как обыкновенно накладывали с Клавдюшей[2]. Крахмальную повязку наложить было нельзя, так как нужно было двигаться дальше; как же быть с мокрой повязкой…Решили немного отдохнуть и поесть. Стали варить суп из свинины. Поесть не удалось, т.к. приехал ординарец с приказанием спасаться кто куда может. Все бросили, уложили раненых. Один из тяжело раненых в живот умер. Похоронить его было некогда. Попросили это сделать местного пана. Ехали ночью. Решили двигаться к городу Суханову. Дороги никто не знает. Доехали до какой-то деревни, где шоссе разделяется на Сухачев и Лович. Проехав верст шесть остановились в деревне Вейсе Местные жители говорили нам, что все лазаретные линейки уехали по шоссе на Лович. Остановили велосипедиста из штаба, который посоветовал отходить к Сухачеву. Мы так и сделали. По дороге встретился батюшка, который никак не мог отыскать свой полк и немедленно пристал к нашему отряду. К нам же пристали несколько убежавших офицеров. Ночевали в маленькой комнате, в повалку, на соломе. Утром приехал ординарец, который передал, что мы остановились вблизи штаба нашего полка и нам приказано ехать туда, всего одну версту.
Поехали, повезли с собой раненых. Приказано остановиться в ближайшей деревне и ждать приказаний. Опять выгружали раненых, Собрались оставшиеся офицеры. Оказывается в первом бою из 45 офицеров выбыло из строя (убито, ранено и в плену) 17 человек. После второго боя офицеров оставалось всего лишь 15-12.
Всех вновь прибывающих встречали с радостью. Из знакомых нет Вандышева, ранен - нет Мачсий. Говорят в плену, нет Василия Емельяновича, нет капитана Виноградова, говорят ранен тяжело. Узнали, что Любицкий убит. Нет Петра Павловича. Про Петрова идет слух, что он близок к умопомешательству. Правда, когда он пришел я не узнал его, так он был истерзан. Оказывается ему пришлось пережить тяжелую картину. Он шел со 105 человеками, Из них во время бегства у него осталось лишь 6 человек, считая его самого. Подходят еще офицеры, о которых были слухи, что они убиты. Тут Сорокин, хоть явился Алевский, беспощадно ругает Любицкого и не унимается, несмотря на наши убеждения относиться деликатнее к умершим и не могущим защищаться.
Рассказывал Алевский, что Любицкий, получив уведомление об отступлении, не передал распоряжение соседним ротам, а порвав телефон и, таким образом прервав всякую связь со штабом, первый побежал, но был застигнут снарядом и мертвый (вероятно) свалился в канаву.
Разговоров было масса, каждый делился своими впечатлениями и переживаниями. Оказывается многие исколесили десятки верст прежде чем дошли до штаба. Рассказывали про Мачевского, что его не отпускали солдаты, и он не знал, что ему делать. Сдаваться не хотелось, но и бежать было невозможно, т.к. свои солдаты расстреляли бы его. Положение было безвыходное. Так и. неизвестно, убит он, ранен или сдался в плен. Слухи более держатся в том смысле, что он в плену. Командир пулеметной роты рассказал, как он убеждал солдат - пулеметчиков позволить ему увезти -пулеметы, но солдаты поснимали сапоги и портянками давая знать немцам, что они сдаются. Пулеметы же не отдали - говорят, пусть они идут с нами.
Командир едва убежал от них со знакомыми, верными ему солдатами. Были рассказы, что одного офицера солдаты связали, чтоб он не мог убежать. Как он не умолял их, они говорили ему, что если сдадутся вместе с офицером, им в плену будет лучше - так и не отпустили. Выяснилось, что от полка осталось человек 180-200. Приказано сформировать роту и отправить на позиции. Из офицеров пошли Дубов и Желтовский. Привезли почту, как раз в день именин Клавдюшечки. Слава Богу я получил первые письма от Клавдюшечки. Господи, сколько времени я их ждал. Очень доволен, что Клавдюша устроилась в Москве, Жаль, что потерялись, по крайней мере три письма от Клавдюшечки. Так же как и все у нас поставлено плохо, так и с письмами. Все получили лишь первые письма из дома. На время забыли все пережитое и углубились в чтение писем с родины.
Опять споры, опять рассказы о своих переживаниях. Неприятно слушать, т.к. каждый хочет выставить себя героем и старается убедить других, как было дело и как он спас того или другого. Особенно кричит Алевский, другие его уличают, что он преувеличивает, и так рассказывает. Надоело, вышел на улицу. Слышна стрельба, говорят немцы близко. Скоро придется уходить отсюда. Получили наконец от командира Эпова разрешение отправить в город раненых. Уложили четырех трудно больных на арбу, легко раненые сели по бокам, часть ушли пешком. Раненые очень довольны, что их отпустили домой. Из 25 человек более половины ранены в пальцы. Пусть, это не наше дело, сами они или нет, весьма вероятно конечно: у некоторых даже как будто заметны ожоги. Вот пришло приказание отправляться нам в деревню Константинов. Командир приказал выделить санитарный отряд, чтобы отправить на позиции вместе с ротой Дубова. Очень неприятная командировка. Во первых, ехать одному, при нашей осведомленности без карты, мудрено и рискованно. Старший врач волнуется кого командировать. Сначала говорил, что придется кинуть жребий. Потом решил послать Бочкарева как самого молодого и не бывшего в первом бою.Мы уехали в Константинов, а Бочкарев, с 4 линейками, аптечкой, двухколкой, фельдшерами и санитарами уехал в деревню Бочки для соединения с отрядом 55 полка, в состав которой вошла наша сформированная рота. Пришли в Константинов часов в 11 ночи 6 ноября. Напились чаю. Опять споры, рассказы. Пришел Петр Павлович, оказывается жив и здоров, много исходил, побывал в Ловиче и едва отыскал полк. Спали все, за исключением командира, батюшки и Клауса, в одной комнате, на соломе. Вся комната была усеяна спящими в разных направлениях. Ночью пришлось несколько раз вставать, т.к. приходили раненые. Спали в общем спокойно".
Дневник Михаила Бажанова (1880-1964)
"Часов в 5 встали так как было слышно стрельбу. Напились чаю. Стали подходить раненые, по их рассказам дела у нас идут неважно, много раненых. Вот опять стали перелетать через нас немецкие снаряды. В двухстах саженях от нас загорелась мельница, зажжёная снарядом. Фельдшера волнуются и это страшно нервирует. Пока сидим здесь. Приехал ординарец от командира с приказанием переселиться в Валентино, тут же приехали отставшие линейки и врач Бочкарев так же отставший.
Все страшно изумлены, так как мы и так находимся в Валентинове. Кое-как добились, что деревня называется Валешов, хотя не наверняка. По дороге нам опять сыпали снаряды вслед. Остановились в д. Гузев, на шоссе, в трех верстах от города Гомбина. Мы предполагали, что нам нужно отходить к городу. В Гузеве пришел приказ: всем отрядам дивизии (53, 54, 55 и 56 полки) поместившиеся в господском дворе деревни Валишев. Поехали туда. Когда 6ыли в Валишеве пришло извещение, что тяжело ранен Василий Емельяныч. Жаль его очень. В Валишеве хороший господский двор. Чудный дом, расположились удобно. Раненых наших поступало не так много, большая часть приходили и приносили в Гомбин, так же как и Василия Емельяновича. Палкин устроил хороший обед. Приятно было поесть супа из свинины. В виду того, что позиции 55 полка были ближе к Валишеву, раненых у них было много, и мы стали помогать им. В Валишеве переночевали довольно хорошо на полу, на соломе. Багажу нашего давно не видели, (Абдула так же давно не видел[1]). Встали рано, опять стали перевязывать. Поражает масса раненых в руки и главным образом в пальцы. Распространяют слухи, что солдаты сами простреливают себе или друг другу пальцы, чтобы выбыть из строя,
Часа в четыре поднялась тревога, загорелись сараи господского двора. Снаряды падают почти во двор и по шоссе к Гомбину. Вскоре поднялась паника. Куда отступать неизвестно. Всем приказано собираться, Распространился слух, что Гомбин занят немцами. Незадолго до этого, в виду того, что Валишев расположен в четырех-пяти верстах от позиции нашего полка, мы предполагали было поехать в Гузев в четырех верстах от Гомбина и в двух верстах от нашей позиции и если бы выполнили свое предположение, то непременно попали бы в руки немцев, т.к. тогда уже Гомбин был занят немцами, а мы ничего не знали. Поднялась паника, все бегут сами не зная куда, т.к. снаряды рвутся влево к шоссе, то все устремились вправо. Обоз никаких приказаний не слушает, удрал вперед, даже Палкин ничего не мог сделать, кое-как догнали и остановили обоз. Пришлось присутствовать при картине расправы Палкина с обозными. конюхами. Он выстроил их всех и каждому съездил по лицу. Что с ними сделать? Я грозил лишь револьвером, и только тогда часть из них остановилась. Фельдшера тоже разбежались в разные стороны. Кое-как собрались частями. Врачи 56 полка узнали в своем штабе, что нужно двигаться на Осмолин. Уговорили растерявшегося старшего врача достать карты и ориентироваться в местности, куда ехать. Отстали от всех обозов пока собирали своих. Ехали одни ночью. Приехали в Осмолин, отыскали помещение. Перевязали раненых, при чем двое были с переломами бедра, пришлось накладывать повязки с шинами. Я оказался самым опытным из хирургов, поэтому мне пришлось накладывать. Наложил так, как обыкновенно накладывали с Клавдюшей[2]. Крахмальную повязку наложить было нельзя, так как нужно было двигаться дальше; как же быть с мокрой повязкой…Решили немного отдохнуть и поесть. Стали варить суп из свинины. Поесть не удалось, т.к. приехал ординарец с приказанием спасаться кто куда может. Все бросили, уложили раненых. Один из тяжело раненых в живот умер. Похоронить его было некогда. Попросили это сделать местного пана. Ехали ночью. Решили двигаться к городу Суханову. Дороги никто не знает. Доехали до какой-то деревни, где шоссе разделяется на Сухачев и Лович. Проехав верст шесть остановились в деревне Вейсе Местные жители говорили нам, что все лазаретные линейки уехали по шоссе на Лович. Остановили велосипедиста из штаба, который посоветовал отходить к Сухачеву. Мы так и сделали. По дороге встретился батюшка, который никак не мог отыскать свой полк и немедленно пристал к нашему отряду. К нам же пристали несколько убежавших офицеров. Ночевали в маленькой комнате, в повалку, на соломе. Утром приехал ординарец, который передал, что мы остановились вблизи штаба нашего полка и нам приказано ехать туда, всего одну версту.
Поехали, повезли с собой раненых. Приказано остановиться в ближайшей деревне и ждать приказаний. Опять выгружали раненых, Собрались оставшиеся офицеры. Оказывается в первом бою из 45 офицеров выбыло из строя (убито, ранено и в плену) 17 человек. После второго боя офицеров оставалось всего лишь 15-12.
Всех вновь прибывающих встречали с радостью. Из знакомых нет Вандышева, ранен - нет Мачсий. Говорят в плену, нет Василия Емельяновича, нет капитана Виноградова, говорят ранен тяжело. Узнали, что Любицкий убит. Нет Петра Павловича. Про Петрова идет слух, что он близок к умопомешательству. Правда, когда он пришел я не узнал его, так он был истерзан. Оказывается ему пришлось пережить тяжелую картину. Он шел со 105 человеками, Из них во время бегства у него осталось лишь 6 человек, считая его самого. Подходят еще офицеры, о которых были слухи, что они убиты. Тут Сорокин, хоть явился Алевский, беспощадно ругает Любицкого и не унимается, несмотря на наши убеждения относиться деликатнее к умершим и не могущим защищаться.
Рассказывал Алевский, что Любицкий, получив уведомление об отступлении, не передал распоряжение соседним ротам, а порвав телефон и, таким образом прервав всякую связь со штабом, первый побежал, но был застигнут снарядом и мертвый (вероятно) свалился в канаву.
Разговоров было масса, каждый делился своими впечатлениями и переживаниями. Оказывается многие исколесили десятки верст прежде чем дошли до штаба. Рассказывали про Мачевского, что его не отпускали солдаты, и он не знал, что ему делать. Сдаваться не хотелось, но и бежать было невозможно, т.к. свои солдаты расстреляли бы его. Положение было безвыходное. Так и. неизвестно, убит он, ранен или сдался в плен. Слухи более держатся в том смысле, что он в плену. Командир пулеметной роты рассказал, как он убеждал солдат - пулеметчиков позволить ему увезти -пулеметы, но солдаты поснимали сапоги и портянками давая знать немцам, что они сдаются. Пулеметы же не отдали - говорят, пусть они идут с нами.
Командир едва убежал от них со знакомыми, верными ему солдатами. Были рассказы, что одного офицера солдаты связали, чтоб он не мог убежать. Как он не умолял их, они говорили ему, что если сдадутся вместе с офицером, им в плену будет лучше - так и не отпустили. Выяснилось, что от полка осталось человек 180-200. Приказано сформировать роту и отправить на позиции. Из офицеров пошли Дубов и Желтовский. Привезли почту, как раз в день именин Клавдюшечки. Слава Богу я получил первые письма от Клавдюшечки. Господи, сколько времени я их ждал. Очень доволен, что Клавдюша устроилась в Москве, Жаль, что потерялись, по крайней мере три письма от Клавдюшечки. Так же как и все у нас поставлено плохо, так и с письмами. Все получили лишь первые письма из дома. На время забыли все пережитое и углубились в чтение писем с родины.
Опять споры, опять рассказы о своих переживаниях. Неприятно слушать, т.к. каждый хочет выставить себя героем и старается убедить других, как было дело и как он спас того или другого. Особенно кричит Алевский, другие его уличают, что он преувеличивает, и так рассказывает. Надоело, вышел на улицу. Слышна стрельба, говорят немцы близко. Скоро придется уходить отсюда. Получили наконец от командира Эпова разрешение отправить в город раненых. Уложили четырех трудно больных на арбу, легко раненые сели по бокам, часть ушли пешком. Раненые очень довольны, что их отпустили домой. Из 25 человек более половины ранены в пальцы. Пусть, это не наше дело, сами они или нет, весьма вероятно конечно: у некоторых даже как будто заметны ожоги. Вот пришло приказание отправляться нам в деревню Константинов. Командир приказал выделить санитарный отряд, чтобы отправить на позиции вместе с ротой Дубова. Очень неприятная командировка. Во первых, ехать одному, при нашей осведомленности без карты, мудрено и рискованно. Старший врач волнуется кого командировать. Сначала говорил, что придется кинуть жребий. Потом решил послать Бочкарева как самого молодого и не бывшего в первом бою.Мы уехали в Константинов, а Бочкарев, с 4 линейками, аптечкой, двухколкой, фельдшерами и санитарами уехал в деревню Бочки для соединения с отрядом 55 полка, в состав которой вошла наша сформированная рота. Пришли в Константинов часов в 11 ночи 6 ноября. Напились чаю. Опять споры, рассказы. Пришел Петр Павлович, оказывается жив и здоров, много исходил, побывал в Ловиче и едва отыскал полк. Спали все, за исключением командира, батюшки и Клауса, в одной комнате, на соломе. Вся комната была усеяна спящими в разных направлениях. Ночью пришлось несколько раз вставать, т.к. приходили раненые. Спали в общем спокойно".