Правота
Многократно восклицает Солженицын: да если бы все встали! Да если бы сопротивлялись! Разве были бы возможны тогда репрессии?
И достигает иногда наших ушей сюжет о свободолюбивых народах, которые бы никогда не попустили произвола, выдёргивали бы своих из полицейских машин, угрожающе гудели перед нерадивым чиновником... что ещё... витрины бы били непонятно за что на Елисейских полях. Вооружённый народ Соединённых Штатов, истинно народная армия Израиля...
Я немного думал об этом и вот что придумал. Что трусость - это оно конечно. Я сам себе тут хороший пример. Да и оснований опасаться у нас поболе заграничного, Солженицын же сам рельефно их описал, а мы понемногу в наши дни из новостей добираем. (С другой стороны, восстают венесуэльцы; лидеров, может, и поддерживает мировая закулиса, но рядового Педро на площади она не защитит, только чувством совокупной силы он сильнее нас, а не личными гарантиями безопасности.)
Но, может быть, и не только? Кажется, что, кроме трусости, может помешать за правое дело вступиться? Врождённая любовь к начальственному сапогу? Почтение к генеральским звёздочкам? Ещё какие неблаговидные предлоги? - А вот один благовидный, по видимости только лукавый: отдание себе отчёта в том, что правому и неправому мы несовершенное мерило. Что́ если встану я против «власти» - может, и самозваного, а всё-таки квинтэссенциального выражения общего суверенитета, - а только наломаю дров, потому что к правому слеп, вижу его не только не лучше, а и хуже тех, против кого протестую?
Этот предлог потому выглядит лукаво, что похож на спасительное самооправдание: да кто я такой, чтобы возражать, если важные люди так решили - неспроста же? Да и самому спокойнее...
Так вот: нет; точнее, не только. Может быть, мы кое-что о себе трезвее понимаем, чем бунташные нации, - собственную интеллектуальную и моральную погрешимость.
И достигает иногда наших ушей сюжет о свободолюбивых народах, которые бы никогда не попустили произвола, выдёргивали бы своих из полицейских машин, угрожающе гудели перед нерадивым чиновником... что ещё... витрины бы били непонятно за что на Елисейских полях. Вооружённый народ Соединённых Штатов, истинно народная армия Израиля...
Я немного думал об этом и вот что придумал. Что трусость - это оно конечно. Я сам себе тут хороший пример. Да и оснований опасаться у нас поболе заграничного, Солженицын же сам рельефно их описал, а мы понемногу в наши дни из новостей добираем. (С другой стороны, восстают венесуэльцы; лидеров, может, и поддерживает мировая закулиса, но рядового Педро на площади она не защитит, только чувством совокупной силы он сильнее нас, а не личными гарантиями безопасности.)
Но, может быть, и не только? Кажется, что, кроме трусости, может помешать за правое дело вступиться? Врождённая любовь к начальственному сапогу? Почтение к генеральским звёздочкам? Ещё какие неблаговидные предлоги? - А вот один благовидный, по видимости только лукавый: отдание себе отчёта в том, что правому и неправому мы несовершенное мерило. Что́ если встану я против «власти» - может, и самозваного, а всё-таки квинтэссенциального выражения общего суверенитета, - а только наломаю дров, потому что к правому слеп, вижу его не только не лучше, а и хуже тех, против кого протестую?
Этот предлог потому выглядит лукаво, что похож на спасительное самооправдание: да кто я такой, чтобы возражать, если важные люди так решили - неспроста же? Да и самому спокойнее...
Так вот: нет; точнее, не только. Может быть, мы кое-что о себе трезвее понимаем, чем бунташные нации, - собственную интеллектуальную и моральную погрешимость.