(no subject)
Дорогой друг Макс Стативко как-то сказал, что у меня монтажное мышление. Мы шли в дождь, было чудовищно жарко, я вглядывалась в свои оранжевые туфли. Почему-то от лета у меня остаются обычно такие воспоминания: дожди, асфальт, шум тополиных листьев, медленный город в медном полуденном блеске, степь с нелепым продавцом арбуза посередине (у него ещё вместо киоска прямо на земле стояли весы, а позади них была врыта дверь с надписью "начальник лаборатории").
Июль - время, когда хочется уехать, он так прошит насквозь стуком поездов, так плотно подогнан к краю железнодорожного полотна, что куда бы ни шел, непременно окажешься на вокзале.
Июль - время джаза, время, когда кажется, что живешь в кино, что выныриваешь и хватаешь губами воздух (живите каждую минуту, пока живы). Сегодня он выглядел так: рыбий косяк людей в метро, невероятно худая высокая женщина в блузе цвета фуксии, которая мчалась, размахивая книжкой Анны Гавальда, зачарованный ребенок, слушающий, как папа рассказывает про арбузы (опять арбузы! значит, где-то и степь, и дверь), и девушка в хипстерских очках, которая наткнулась на меня, сонно сообщила мне, что ужасно хочет спать, и не открывая глаз, поплыла дальше, поблескивая плавником в толпе.
И дождь, и люди, которые почти одинаково растеряны перед чужим горем и радостью...
Июль, который читает Борис Виан с листа.
Июль - время, когда хочется уехать, он так прошит насквозь стуком поездов, так плотно подогнан к краю железнодорожного полотна, что куда бы ни шел, непременно окажешься на вокзале.
Июль - время джаза, время, когда кажется, что живешь в кино, что выныриваешь и хватаешь губами воздух (живите каждую минуту, пока живы). Сегодня он выглядел так: рыбий косяк людей в метро, невероятно худая высокая женщина в блузе цвета фуксии, которая мчалась, размахивая книжкой Анны Гавальда, зачарованный ребенок, слушающий, как папа рассказывает про арбузы (опять арбузы! значит, где-то и степь, и дверь), и девушка в хипстерских очках, которая наткнулась на меня, сонно сообщила мне, что ужасно хочет спать, и не открывая глаз, поплыла дальше, поблескивая плавником в толпе.
И дождь, и люди, которые почти одинаково растеряны перед чужим горем и радостью...
Июль, который читает Борис Виан с листа.