Сенека Л. Нравственные письма к Луцилию ч.12
Сенека Л. Нравственные письма к Луцилию ч.12
Письмо XI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Со мною беседовал твой друг, юноша с хорошими задатками; какова
его душа, каков ум, каковы успехи - все стало мне ясно, чуть он загово-
рил. Каким он показал себя с первой пробы, таким и останется: ведь он
говорил без подготовки, застигнутый врасплох. И даже собравшись с мысля-
ми, он едва мог преодолеть застенчивость (а это хороший признак в моло-
дом человеке), - до того он залился краской'. Я подозреваю, что это ос-
танется при нем и тогда, когда он, окрепнув и избавившись от всех поро-
ков, достигнет мудрости. Никакая мудрость не устраняет природных изъянов
тела или души2: что заложено в нас рождением, то можно смягчить, но не
победить искусством. (2) Некоторых, даже очень стойких людей при виде
толпы народа бросает в пот, как будто они устали или страдают от зноя: у
некоторых, когда им предстоит выступать с речью, дрожат колени, у других
стучат зубы, заплетается язык, губы слипаются. Тут не поможет ни выучка,
ни привычка, тут природа являет свою силу, через этот изъян напоминая о
себе самым здоровым и крепким.
(3) К числу таких изъянов, я знаю, принадлежит и краска, вдруг зали-
вающая лицо даже самым степенным людям. Чаще всего это бывает у юношей,
- у них и жар сильнее, и кожа на лице тоньше; но не избавлены от такого
изъяна и пожилые, и старые. Некоторых больше всего и надо опасаться,
когда они покраснеют: тут-то их и покидает всякий стыд.
(4) Сулла был особенно жесток тогда, когда к лицу его приливала
кровь. Никто так легко не менялся в лице, как Помпеи, который непременно
краснел на людях, особенно во время сходок. Я помню, как Фабиан3, когда
его привели в сенат свидетелем, покраснел, и этот румянец стыда чудо как
его красил. (5) Причина этому - не слабость духа, а новизна, которая
хоть и не пугает, но волнует неопытных и к тому же легко краснеющих
из-за природной предрасположенности тела. Ведь если у одних кровь спо-
койная, то у других она горячая и подвижная и тотчас бросается в лицо.
(6) От этого, повторяю, не избавит никакая мудрость: иначе, если б она
могла искоренять любые изъяны, ей была бы подвластна сама природа. Что
заложено в нас рожденьем и строением тела, останется, как бы долго и
упорно ни совершенствовался наш дух. И помешать этим вещам так же невоз-
можно, как и вызвать их насильно. (7) Актеры на подмостках, когда подра-
жают страстям, когда хотят изобразить страх или трепет либо представить
грусть, подражают лишь некоторым признакам смущения: опускают голову,
говорят тихим голосом, смотрят в землю с понурым видом, а вот покраснеть
не могут, потому что румянец нельзя ни подавить, ни заставить появиться.
Тут мудрость ничего не сулит, ничем не поможет: такие вещи никому не
подвластны - без приказа приходят, без приказа исчезают.
(8) Но письмо это уже просит завершения. Получи от меня нечто полез-
ное и целительное и навсегда сохрани в душе: "Следует выбрать кого-ни-
будь из людей добра4 и всегда иметь его перед глазами, - чтобы жить так,
словно он смотрит на нас, и так поступать, словно он видит нас". (9)
Этому, мой Луцилий, учит Эпикур. Он дал нам охранителя и провожатого - и
правильно сделал. Многих грехов удалось бы избегнуть, будь при нас, го-
товых согрешить, свидетель. Пусть душа найдет кого-нибудь, к кому бы она
испытывала почтение, чей пример помогал бы ей очищать самые глубокие
тайники. Счастлив тот, кто, присутствуя лишь в мыслях другого, исправит
его! Счастлив и тот, кто может так чтить другого, что даже память о нем
служит образцом для совершенствования! Кто может так чтить другого, тот
сам вскоре внушит почтение. (10) Выбери же себе Катона, а если он пока-
жется тебе слишком суровым, выбери мужа не столь непреклонного - Лелия.
Выбери того, чья жизнь и речь, и даже лицо, в котором отражается душа,
тебе приятны; и пусть он всегда будет у тебя перед глазами, либо как
хранитель, либо как при мер. Нам нужен, я повторяю, кто-нибудь, по чьему
образцу складывался бы наш нрав. Ведь криво проведенную черту исправишь
только по линейке. Будь здоров.