Буало "Поэтическое искусство"
Книга семьсот сорок девятая
Буало "Поэтическое искусство"
М: ГИХЛ, 1957 г., 232 стр.
https://imwerden.de/pdf/bualo_poeticheskoe_iskusstvo_1957__ocr.pdf
https://fgpodsobka.narod.ru/poetica.htm
Задумался: а откуда я узнал о Буало? Историю литературы не изучал, где я услышал об этом стихотворном трактате, излагающем основ эстетики классицизма?
Некоторое напряжение памяти позволило реконструировать возможный (и вероятный) источник: в студенческие годы я взял в библиотеке сборник стихов Поля Верлена, небольшую книжечку карманного формата. И в нем был стихотворный манифест французской поэзии XIX века - "Искусство поэзии". Проверка показала (у меня есть эта книжечка), что да, во вступительной статье обсуждается, что верленовский манифест, возносящий на первое место музыку звучания поэзии, тогда как у классика Буало на первом месте смысл.
С Верленом проще - я точно помню, где впервые увидел это имя - у Маяковского с цикле "Париж 1924-1925" есть стихотворение "Верлен и Сезан". Собрание сочинений Маяковского стояло на полке, когда я его листал? Классе в восьмом-девятом?
И вот, через сорок лет, я наконец-то прочел "Поэтическое искусство" Буало. И не просто снял книжку с полки и прочел (а я снял и прочел), так еще распечатал из какого-то сборника другой перевод, к сожалению, только первой песни, и сравнил. Вот для сравнения первые шесть строк, сначала перевод Э. Линецкой из заглавной книги:
Есть сочинители - их много среди нас, -
Что тешатся мечтой взобраться на Парнас;
Но, знайте, лишь тому, кто призван быть поэтом,
Чей гений озарен незримым горним светом,
Покорствует Пегас и внемлет Аполлон:
Ему дано взойти на неприступный склон.
А это перевод Д. Усова:
Попавши на Парнас, отважный стихоплет
Достичь напрасно мнит поэзии высот:
Когда чело его не знает озаренья,
Не нарекла звезда поэтом в час рожденья,
В бессильи творческом плененный дух угас;
Не внемлет Феб ему; упорствует Пегас.
Вот еще отрывок в двух переводах (цвет переводчика тот же):
Иной в своих стихах так затемнит идею,
Что тусклой пеленой туман лежит над нею,
И разума лучам его не разорвать, -
Обдумать надо мысль и лишь потом писать!
Пока неясно вам, что вы сказать хотите,
Простых и точных слов напрасно не ищите;
Но если замысел у вас в уме готов,
Все нужные слова придут на первый зов.
И второй перевод:
Встречаются умы, в чьих мыслях постоянно
Все скрыто сумраком, невнятно и туманно;
Их солнце разума не властно пронизать.
Лишь мыслить научась, вы сможете писать.
Окажется ли мысль яснее иль темнее -
И выражение последует за нею.
Все, что продумано, сказать легко всегда,
И нужные слова приходят без труда.
Сначала мне больше понравился перевод Линецкой, но чуть позже я изменил свою оценку и перевод Усова ставлю выше - жаль, что он перевел только первую песнь.
Вторая песнь посвящена перечислению и описанию стихотворных форм, а также для выражения чего они подходят. Вот, к примеру, сонет:
Вот, кстати, говорят, что этот бог коварный
В тот день, когда он был на стихоплетов зол,
Законы строгие Сонета изобрел.
Вначале, молвил он, должно быть два катрена;
Соединяют их две рифмы неизменно;
Двумя терцетами кончается Сонет:
Мысль завершенную хранит любой терцет.
В Сонете Аполлон завел порядок строгий:
Он указал размер и сосчитал все слоги,
В нем повторять слова поэтам запретил
И бледный, вялый стих сурово осудил.
Теперь гордится он работой не напрасной:
Поэму в сотни строк затмит Сонет прекрасный.
Но тщетно трудятся поэты много лет:
Сонетов множество, а феникса все нет.
[...]
Блистательный Сонет поэтам непокорен:
То тесен чересчур, то чересчур просторен.
Во Франции XVII век это век театра, и потому в третьей песне Буало излагает теорию трех единств:
Поэты, в чьей груди горит к театру страсть,
Хотите ль испытать над зрителями власть,
Хотите ли снискать Парижа одобренье
И сцене подарить высокое творенье,
Которое потом с подмостков не сойдет
И будет привлекать толпу из года в год?
Пускай огнем страстей исполненные строки
Тревожат, радуют, рождают слез потоки!
Но если доблестный и благородный пыл
Приятным ужасом сердца не захватил
И не посеял в них живого состраданья,
Напрасен был ваш труд и тщетны все старанья!
[...]
Пусть вводит в действие легко, без напряженья
Завязки плавное, искусное движенье.
Как скучен тот актер, что тянет свой рассказ
И только путает и отвлекает нас!
Он словно ощупью вкруг темы главной бродит
И непробудный сон на зрителя наводит!
Уж лучше бы сказал он сразу, без затей:
- Меня зовут Орест иль, например, Атрей, -
Чем нескончаемым бессмысленным рассказом
Нам уши утомлять и возмущать наш разум.
Вы нас, не мешкая, должны в сюжет ввести.
Единство места в нем вам следует блюсти.
За Пиренеями рифмач, не зная лени,
Вгоняет тридцать лет в короткий день на сцене.
В начале юношей выходит к нам герой,
А под конец, глядишь, - он старец с бородой.
Но забывать нельзя, поэты, о рассудке:
Одно событие, вместившееся в сутки,
В едином месте пусть на сцене протечет;
Лишь в этом случае оно нас увлечет.
Невероятное растрогать неспособно.
Пусть правда выглядит всегда правдоподобно:
Мы холодны душой к нелепым чудесам,
И лишь возможное всегда по вкусу нам.
"Рифмач за Пиринеями" это камень в огород испанских драматургов, склонных к фантастике.
Любовь, томимую сознанием вины,
Представить слабостью вы зрителям должны
Герой, в ком мелко все, лишь для романа годен.
Пусть будет он у вас отважен, благороден,
Но все ж без слабостей он никому не мил:
Нам дорог вспыльчивый, стремительный Ахилл;
Он плачет от обид - нелишняя подробность,
Чтоб мы поверили в его правдоподобность;
[...]
Чтобы понравиться ценителям надменным,
Поэт обязан быть и гордым и смиренным,
Высоких помыслов показывать полет,
Изображать любовь, надежду, скорби гнет,
Писать отточенно, изящно, вдохновенно,
Порою глубоко, порою дерзновенно
И шлифовать стихи, чтобы в умах свой след
Они оставили на много дней и лет.
Вот в чем Трагедии высокая идея.
После Трагедии автор переходит к Эпосу:
Еще возвышенней, прекрасней Эпопея.
Она торжественно и медленно течет,
На мифе зиждется и вымыслом живет.
Чтоб нас очаровать, нет выдумке предела.
Все обретает в ней рассудок, душу, тело:
В Венере красота навек воплощена;
В Минерве - ясный ум и мыслей глубина;
Предвестник ливня, гром раскатисто-гремучий
Рожден Юпитером, а не грозовой тучей;
Вздымает к небесам и пенит гребни волн
Не ветер, а Нептун, угрюмой злобы полн;
Не эхо - звук пустой - звенит, призывам вторя,-
То по Нарциссу плач подъемлет нимфа в горе.
Прекрасных вымыслов плетя искусно нить,
Эпический поэт их может оживить
И, стройность им придав, украсить своевольно:
Невянущих цветов вокруг него довольно.
Экая прогулка по кладбищу жанров получилась - на эпос надеяться нечего, но ведь и стихотворных трагедий не сочиняют! И даже не ставят на театре, увы. Мифологию пожрали кинокомиксы. Дух классической эстетики остался лишь в опере - лишь ее можно сегодня ставить как раньше, лишь там допускаются бывшие чувства.
Буало "Поэтическое искусство"
М: ГИХЛ, 1957 г., 232 стр.
https://imwerden.de/pdf/bualo_poeticheskoe_iskusstvo_1957__ocr.pdf
https://fgpodsobka.narod.ru/poetica.htm
Задумался: а откуда я узнал о Буало? Историю литературы не изучал, где я услышал об этом стихотворном трактате, излагающем основ эстетики классицизма?
Некоторое напряжение памяти позволило реконструировать возможный (и вероятный) источник: в студенческие годы я взял в библиотеке сборник стихов Поля Верлена, небольшую книжечку карманного формата. И в нем был стихотворный манифест французской поэзии XIX века - "Искусство поэзии". Проверка показала (у меня есть эта книжечка), что да, во вступительной статье обсуждается, что верленовский манифест, возносящий на первое место музыку звучания поэзии, тогда как у классика Буало на первом месте смысл.
С Верленом проще - я точно помню, где впервые увидел это имя - у Маяковского с цикле "Париж 1924-1925" есть стихотворение "Верлен и Сезан". Собрание сочинений Маяковского стояло на полке, когда я его листал? Классе в восьмом-девятом?
И вот, через сорок лет, я наконец-то прочел "Поэтическое искусство" Буало. И не просто снял книжку с полки и прочел (а я снял и прочел), так еще распечатал из какого-то сборника другой перевод, к сожалению, только первой песни, и сравнил. Вот для сравнения первые шесть строк, сначала перевод Э. Линецкой из заглавной книги:
Есть сочинители - их много среди нас, -
Что тешатся мечтой взобраться на Парнас;
Но, знайте, лишь тому, кто призван быть поэтом,
Чей гений озарен незримым горним светом,
Покорствует Пегас и внемлет Аполлон:
Ему дано взойти на неприступный склон.
А это перевод Д. Усова:
Попавши на Парнас, отважный стихоплет
Достичь напрасно мнит поэзии высот:
Когда чело его не знает озаренья,
Не нарекла звезда поэтом в час рожденья,
В бессильи творческом плененный дух угас;
Не внемлет Феб ему; упорствует Пегас.
Вот еще отрывок в двух переводах (цвет переводчика тот же):
Иной в своих стихах так затемнит идею,
Что тусклой пеленой туман лежит над нею,
И разума лучам его не разорвать, -
Обдумать надо мысль и лишь потом писать!
Пока неясно вам, что вы сказать хотите,
Простых и точных слов напрасно не ищите;
Но если замысел у вас в уме готов,
Все нужные слова придут на первый зов.
И второй перевод:
Встречаются умы, в чьих мыслях постоянно
Все скрыто сумраком, невнятно и туманно;
Их солнце разума не властно пронизать.
Лишь мыслить научась, вы сможете писать.
Окажется ли мысль яснее иль темнее -
И выражение последует за нею.
Все, что продумано, сказать легко всегда,
И нужные слова приходят без труда.
Сначала мне больше понравился перевод Линецкой, но чуть позже я изменил свою оценку и перевод Усова ставлю выше - жаль, что он перевел только первую песнь.
Вторая песнь посвящена перечислению и описанию стихотворных форм, а также для выражения чего они подходят. Вот, к примеру, сонет:
Вот, кстати, говорят, что этот бог коварный
В тот день, когда он был на стихоплетов зол,
Законы строгие Сонета изобрел.
Вначале, молвил он, должно быть два катрена;
Соединяют их две рифмы неизменно;
Двумя терцетами кончается Сонет:
Мысль завершенную хранит любой терцет.
В Сонете Аполлон завел порядок строгий:
Он указал размер и сосчитал все слоги,
В нем повторять слова поэтам запретил
И бледный, вялый стих сурово осудил.
Теперь гордится он работой не напрасной:
Поэму в сотни строк затмит Сонет прекрасный.
Но тщетно трудятся поэты много лет:
Сонетов множество, а феникса все нет.
[...]
Блистательный Сонет поэтам непокорен:
То тесен чересчур, то чересчур просторен.
Во Франции XVII век это век театра, и потому в третьей песне Буало излагает теорию трех единств:
Поэты, в чьей груди горит к театру страсть,
Хотите ль испытать над зрителями власть,
Хотите ли снискать Парижа одобренье
И сцене подарить высокое творенье,
Которое потом с подмостков не сойдет
И будет привлекать толпу из года в год?
Пускай огнем страстей исполненные строки
Тревожат, радуют, рождают слез потоки!
Но если доблестный и благородный пыл
Приятным ужасом сердца не захватил
И не посеял в них живого состраданья,
Напрасен был ваш труд и тщетны все старанья!
[...]
Пусть вводит в действие легко, без напряженья
Завязки плавное, искусное движенье.
Как скучен тот актер, что тянет свой рассказ
И только путает и отвлекает нас!
Он словно ощупью вкруг темы главной бродит
И непробудный сон на зрителя наводит!
Уж лучше бы сказал он сразу, без затей:
- Меня зовут Орест иль, например, Атрей, -
Чем нескончаемым бессмысленным рассказом
Нам уши утомлять и возмущать наш разум.
Вы нас, не мешкая, должны в сюжет ввести.
Единство места в нем вам следует блюсти.
За Пиренеями рифмач, не зная лени,
Вгоняет тридцать лет в короткий день на сцене.
В начале юношей выходит к нам герой,
А под конец, глядишь, - он старец с бородой.
Но забывать нельзя, поэты, о рассудке:
Одно событие, вместившееся в сутки,
В едином месте пусть на сцене протечет;
Лишь в этом случае оно нас увлечет.
Невероятное растрогать неспособно.
Пусть правда выглядит всегда правдоподобно:
Мы холодны душой к нелепым чудесам,
И лишь возможное всегда по вкусу нам.
"Рифмач за Пиринеями" это камень в огород испанских драматургов, склонных к фантастике.
Любовь, томимую сознанием вины,
Представить слабостью вы зрителям должны
Герой, в ком мелко все, лишь для романа годен.
Пусть будет он у вас отважен, благороден,
Но все ж без слабостей он никому не мил:
Нам дорог вспыльчивый, стремительный Ахилл;
Он плачет от обид - нелишняя подробность,
Чтоб мы поверили в его правдоподобность;
[...]
Чтобы понравиться ценителям надменным,
Поэт обязан быть и гордым и смиренным,
Высоких помыслов показывать полет,
Изображать любовь, надежду, скорби гнет,
Писать отточенно, изящно, вдохновенно,
Порою глубоко, порою дерзновенно
И шлифовать стихи, чтобы в умах свой след
Они оставили на много дней и лет.
Вот в чем Трагедии высокая идея.
После Трагедии автор переходит к Эпосу:
Еще возвышенней, прекрасней Эпопея.
Она торжественно и медленно течет,
На мифе зиждется и вымыслом живет.
Чтоб нас очаровать, нет выдумке предела.
Все обретает в ней рассудок, душу, тело:
В Венере красота навек воплощена;
В Минерве - ясный ум и мыслей глубина;
Предвестник ливня, гром раскатисто-гремучий
Рожден Юпитером, а не грозовой тучей;
Вздымает к небесам и пенит гребни волн
Не ветер, а Нептун, угрюмой злобы полн;
Не эхо - звук пустой - звенит, призывам вторя,-
То по Нарциссу плач подъемлет нимфа в горе.
Прекрасных вымыслов плетя искусно нить,
Эпический поэт их может оживить
И, стройность им придав, украсить своевольно:
Невянущих цветов вокруг него довольно.
Экая прогулка по кладбищу жанров получилась - на эпос надеяться нечего, но ведь и стихотворных трагедий не сочиняют! И даже не ставят на театре, увы. Мифологию пожрали кинокомиксы. Дух классической эстетики остался лишь в опере - лишь ее можно сегодня ставить как раньше, лишь там допускаются бывшие чувства.