"Отечество карикатуры и пародии"
Книга пятьсот сорок восьмая
"Отечество карикатуры и пародии: английская сатирическая проза XVIII века"
М: НЛО, 2009 г., 776/2 стр.
https://www.twirpx.com/file/2674437/
У книги дважды ошибочное название: во-первых, начинается она дневнеиками Сэмюэля Пипса, а это XVII век, а заканчивается Джейн Остин, это самое начало века XIX; но важнее во-вторых - это не сатирическая проза. И сатирическая тоже, но это не главное - скорее, это нон-фикшн того времени (или фикшн, мимикрирующий под нон-фикшн). Ну и еще достаточно дурацкая картинка на обложке - надо же как-то оправдывать слово "карикатура" в названии.
Но это я придираюсь. На самом деле книга очень, очень приятная - она хорошо лежит в руке, удобный скругленный корешок, хорошо сверстана, ну и сами тексты, разумеется. Когда я ее купил (о, сколько килограмм книг издательства НЛО я уже купил в инет-магазине Читай-города!), я совершенно не собирался ее прям так сразу читать. Пролистать и поставить на полку до будущих времен. Но, взяв в руки книгу, тут же занырнул в нее и несколько вечеров, а то и утр, ее читал.
Как всякий сборник, я читал ее не по порядку. И, как повелось последние годы, прочел примерно наполовину. Если книга стоит непрочитанной, она требует внимания, такой немой укор "что же ты меня не читаешь?"; если книга прочитана целиком, то укор сменяется на "и что же, теперь меня больше никто никогда не откроет? я так и зачахну у тебя на полке или, того хуже, в закрытом шкафу в дальней стопке?". А вот прочитанная наполовину книга молча ждет - она же знает, что я вернусь ее дочитать. Вернее, прочесть вторую половину - эта метода работает только с книгами, в которых собрано несколько независимых произведений.
На этом закончим с предисловиями и перейдем к книге.
Начал я с "Дневников" Сэмюэля Пипса. Это крупный чиновник морского ведомства, современник "Славной революции", казни Карла I, диктатуры Кромвеля, правления Карла II. Дневники в этом издании даны не полностью, скорее это небольшая выжимка из них. Также нарушен хронологический порядок записей и они сгруппированы по темам (а уж внутри темы - в хронологическом порядке). Я предпочел бы общий хронологический порядок, потому как в дневниках одна из самых ценных вещей это целокупность жизни автора - сегодня он пишет об интригах пи дворе, завтра о войне с Голландией, а на следующий день - как залез под юбку к служанке. Как-то видишь живого человека за всем этим. И да, Пипс весьма откровенен в своих дневниках, его жизнь отражена весьма полно и разносторонне.
Утром - к моему господину, где встретился с кап[итаном] Каттенсом. Но господин мой еще почивал, и я отправился на Чаринг-Кросс, на казнь генерал-майора Гаррисона; его должны были повесить и четвертовать; когда толпе продемонстрировали его голову и сердце, он улыбался во весь рот - как и любой бы на его месте. При виде головы казненного толпа издала радостный вопль. Перед казнью Гаррисон говорил будто бы, что в самом скором времени окажется по правую руку Христа и будет судить тех, кто сейчас судит его. Говорят также, его жена ожидает скорого пришествия мужа на землю. Итак, на мою долю выпало видеть, как обезглавили в Уайт-холле короля (то есть Карла I) и как теперь, в отместку за кровь монарха, пролилась первая кровь на Чаринг-Кросс.
13 октября 1660 год
В Уордроб, где миледи (графиня Сандвич), как оказалось, уже подыскала моей жене кружевной воротник за 6 фунтов. Очень рад, что обойдется он мне не дороже, хотя про себя подумал, что и это не так уж мало. Да поможет мне Бог упорядочить свои расходы и расходы жены, дабы расточительность моя не нанесла урон ни моему кошельку, ни моей чести.
11 ноября 1660 года
Сегодня утром, обнаружив, что некоторые вещи лежат не там, где им надлежит, схватил метлу и стал колотить горничную до тех пор, пока она не закричала на весь дом, чем крайне мне досадила.
1 декабря 1660 года
За обедом очень весело. Отчасти потому, что миссис Тернер и ее компания на протяжении всего поста не съели ни кусочка мяса; я же наелся мясом до отвала, отчего у них слюнки текли.
26 марта 1661 года
В Вустер-хаус, где сегодня несколько лордов собираются на совет. Покуда ждал, входит государь в обыкновенном костюме для верховой езды и в бархатной шапочке. Со стороны кажется, будто это
самый обычный человек.
19 августа 1661 год
За обедом и ужином я, сам не знаю почему, выпил столько вина, что потерял всякое разумение и промучился головной болью весь вечер. Посему домой и в постель, даже не помолившись, - раньше по воскресеньям я не пропускал молитвы ни разу. Но сегодня был так плох, что не посмел читать молитву из страха, что слуги заметят, в каком я состоянии. А посему - в постель.
29 сентября 1661 год
Все утро в присутствии; по возвращении обнаружил в спальне, наедине с моей женой, мистера Ханта, что, прости Господи, запало мне в душу. Припомнил, однако, что сегодня - день стирки, камин во всем доме горел только в спальне, а на улице холодно, - и успокоился.
19 ноября 1661 года
В полдень - к лорду Крузу, где обедал некий мистер Темплер (человек любопытный и, как кажется, весьма достойный); пустившись в рассуждения о змеях, поведал нам, как на Ланкаширской пустоши они питаются жаворонками, делая это следующим образом: заметив, что жаворонок поднялся высоко в небо, змеи ползут на то место, которое находится в точности под ним, после чего задирают голову как можно выше и выпускают в птицу яд - как бы то ни было, жаворонок начинает, кружась в воздухе, падать вниз и попадает прямиком в пасть змеи, что представляется мне чрезвычайно странным.
4 февраля 1662 года
В постели с женой. Долго говорили о бережливости, о том, сколь экономно следует жить и в дальнейшем. Сказал ей, что я намереваюсь сделать, если накоплю 2000 гиней, а именно: стать рыцарем и завести собственный выезд, что весьма ее обрадовало. Очень надеюсь, что мы и в самом деле что-нибудь накопим, ибо я преисполнен решимости тратить как можно меньше.
2 марта 1662 года
Поскольку жена и горничные жаловались на мальчишку, я вызвал его наверх и отделывал плеткой до тех пор, пока не заболела рука, и, однако ж, мне так и не удалось заставить его признаться во лжи, в которой его обвиняют. В конце концов, не желая отпускать его победителем, я вновь взялся за дело, сорвал с него рубаху и сек до тех пор, пока он не признался, что и в самом деле выпил виски, от чего все это время с жаром отрекался. А также сорвал гвоздику, главное же, уронил на пол подсвечник, от чего отпирался добрых полчаса. Надо сказать, я был совершенно потрясен, наблюдая за тем, как такой маленький мальчик терпит такую сильную боль, лишь бы не признаться во лжи. И все же, боюсь, придется с ним расстаться. Засим в постель; рука ноет.
21 июня 1662 года
Сегодня капитан Кок поведал мне, между прочим, с каким презрением относятся к ремеслу палача в Польше, хотя у страны этой доброе имя. В свое время, рассказал он, деревянные виселицы задумали там переделать в каменные, однако строители от такой работы отказывались до тех пор, пока в одном городе не было организовано торжественное шествие с флагами и сам бургомистр, в парадных одеждах, в присутствии всех строителей, не подошел к деревянной виселице и не ударил по ней молотком [...], дабы каменщикам не стыдно было применить свое искусство для перестройки виселиц.
3 августа 1662 года
Долго и с удовольствием беседовал в постели с женой, которая ни разу еще, благодарение Господу, не доставляла мне больше радости, чем теперь. Сейчас она, как никогда прежде, заботлива, послушна и экономна и, если не давать ей действовать по своему усмотрению, будет оставаться таковой и впредь. Домашняя хозяйка она бесподобная.
2 ноября 1662 года
Хирург Пирс рассказывает, что леди Каслмейн брюхата и что, хотя понесла она от короля, а ее собственный супруг видит ее лишь изредка, ест и спит с ней раздельно, - младенец получит его имя. Поведал он мне и о том, что герцог Йоркский так влюблен в леди Честерфилд (даму весьма добропорядочную, дочь лорда Ормонда), что герцогиня Йоркская пожаловалась государю и своему отцу, леди же Честерфилд вынуждена была покинуть город. Все это весьма прискорбно, однако является несомненным следствием праздной жизни: сим великим умам не на что себя употребить.
3 ноября 1662 года
Вечером - дома с женой, все хорошо. Жаль только, что сегодня она забыла в карете, в которой мы ехали из Вестминстера (где ночевали), свой шарф, а также белье и ночную рубашку. Надо признать, что следить за свертком велено было мне, - и все же в том, что я не забрал его из кареты, виновата она.
6 января 1663 года
В полдень - на биржу, оттуда домой обедать. Дома застал жену, которая ходила с Ашвелл к Ля Рошу вырывать больной зуб. Однако с одного раза зуб вырвать не удалось, и они вернулись, так зуб и не вырвав, что меня и жену очень повеселило.
7 апреля 1663 года
За обедом и после оного долгое время говорили о привидениях, их происхождении и коварстве, а также о том, способны ли они оживлять мертвецов, к чему, равно как и к существованию духов вообще, господин мой лорд Сандвич отнесся весьма скептически. Говорит, что единственное привидение, в которое он поверил, был Уилтширский дьявол, о коем в последнее время много разговоров и который известен тем, что громко бьет в барабан. О нем немало пишут, и, кажется, весьма достоверно. Но мой господин заметил, что, хоть и считается, что Уилтширский дьявол отвечает на любую мелодию, которую ему играют, ему он, как ни старался, подыграть не смог, что вызывает сомнение в его существовании, - и, как мне представляется, аргумент этот здравый.
15 июня 1663 года
Всю первую половину дня занимался с женой арифметикой; научилась сложению, вычитанию и умножению, с делением же повременю - покамест начнем географию.
6 декабря 1663 год
Пока мы разговаривали, констебли привели несколько несчастных, которых задержали в сектантской молельне. Идут, точно овцы, не оказывая никакого сопротивления. Я так думаю: либо признавай авторитет церкви, либо уж будь умнее и не попадайся.
7 августа 1664 года
Вернувшись сегодня вечером домой, принялся изучать счета моей жены; обнаружил, что концы с концами не сходятся, и рассердился; тогда только негодница призналась, что, когда нужная сумма не набирается, она, дабы получить искомое, добавляет что-то к другим покупкам. Заявила также, что из домашних денег откладывает на свои нужды, хочет, к примеру, купить себе бусы, чем привела меня в бешенство. Больше же всего меня тревожит, что таким образом она постепенно забудет, что такое экономная, бережливая жизнь.
29 сентября 1664 год
Вечером, за ужином, к величайшему своему огорчению, узнал, что чума пришла и в Сити (в городе-то она уже четвертую неделю, но до сего дня - за пределами Сити), и надо же было так случиться, что самой первой ее жертвой стал мой добрый приятель и сосед, доктор Бернетт с Фэнчерч-стрит. И то и другое повергает меня в смятение.
10 июня 1665 года
Вышел ненадолго пройтись - по чести сказать, чтобы пощеголять в новом своем камзоле; и на обратном пути заметил, что дверь дома несчастного доктора Бернетта заколочена. До меня дошел слух, будто он завоевал расположение соседей, ибо сам обнаружил у себя болезнь и заперся по собственной воле, совершив тем самым благородный поступок.
11 июня 1665 года
Мистер Эвелин показал мне свои сады, каковые, из-за разнообразия зеленых растений и живой изгороди из остролиста, - лучшее, что я видел в жизни. Оттуда в его карете - в Гринвич, после чего - в присутствие; дорогой услаждали себя беседой о всевозможной растительности.
5 октября 1665 год
У лорда Браункера; весь вечер наблюдал за тем, как его светлость разбирает и собирает часы, в результате чего выучился тому, чего никогда прежде не знал. Наука весьма полезная, очень рад, что наконец-то овладел ею.
22 декабря 1665 года
Встал - и в присутствие, где просидел все утро. В полдень - домой обедать, затем вновь в присутствие: весь двор забит женщинами (кажется, их более 300), пришедшими получить деньги за мужей и друзей, что взяты в голландский плен. Они так возмущались, так проклинали и поносили нас, что мы с женой поначалу не решались даже отправить нашему повару оленину для пирога, коим собирались вечером ужинать, - из страха, как бы они ее себе не присвоили, однако ж все, слава Богу, обошлось. Улучив момент, когда они отошли в сторону, я проскользнул к себе в контору и трудился до вечера. Вскоре, однако, женщины вновь вернулись в сад, подошли к окну моего кабинета и принялись мне докучать; признаюсь, жалобы их на отсутствие денег были столь проникновенны, они столь красноречиво излагали мне бедственное положение детей своих и мужей, говорили, сколько всего они сделали, как пострадали за короля, как жестоко мы с ними обошлись, как хорошо, благодаря денежному пособию своих хозяев, живется здесь (пленным) голландцам и как тяжко, напротив, приходится в Голландии их мужьям, - что я их искренне пожалел и готов был расплакаться вместе с ними; помочь, между тем, я им не в силах; однако ж, когда почти все разошлись, подозвал к себе одну из них (она ничего не требовала, только жаловалась и оплакивала своего мужа) и дал ей немного денег, удалилась со словами, что будет за меня Бога молить.
10 июля 1666 года
Встал и, собравшись, - в присутствие; немного потрудился и по возвращении обнаружил, что Люси, кухарка наша, по недосмотру, оставила входную дверь открытой, что привело меня в такое бешенство, что я, пинком ноги в зад, загнал ее на крыльцо, где отвесил ей солидную оплеуху, свидетелем чему стал мальчишка-посыльный сэра У. Пенна; это привело меня в еще большее бешенство, ибо не сомневаюсь: он доведет увиденное до сведения хозяев, а потому улыбнулся сорванцу самым ласковым образом и обратился к нему совершенно спокойно, дабы он не подумал, что я сержусь; и все же история эта не идет у меня из головы.
12 апреля 1667 года
В церковь в Патни, где повстречал много школьниц, из коих хорошеньких - считанное число. [...] Проповедь превосходна, публика - тоже, я, однако ж, все время боролся со сном, был не в себе,
уронил шляпу в проем под кафедрой, каковую, впрочем, когда служба кончилась, извлек с помощью длинной палки и служки.
28 апреля 1667 года
В Медвежий садок; народу набилось столько, что не протиснуться; пришлось идти через пивную и яму, где травят медведей. Влез на табурет и наблюдал за боем: сошлись мясник и лодочник, дрались они беспощадно. Инициатива с самого начала принадлежала мяснику, пока наконец лодочник не выронил шпагу, и мясник, то ли не заметив, что противник безоружен, то ли еще по какой причине, рассек ему запястье, так что больше лодочник драться был не в состоянии. Не прошло и минуты, как на площадку выбежала целая орава лодочников отомстить мяснику за запрещенный прием и целая толпа мясников, дабы не дать в обиду своего товарища, хотя большинство собравшихся и ругало его; завязалась потасовка, в ход с обеих сторон пошли кулаки, палки, ножи. Смотреть на это было одно удовольствие, но я стоял в самом центре и боялся, как бы не досталось и мне. В конце концов дерущихся растащили, и я уехал в Уайтхолл.
27 мая 1667 года
Вечером дома. Пели с женой на два голоса, после чего она ни с того ни с сего заговорила о своих туалетах и о том, что я не даю ей носить то, что ей хочется. В результате разговор пошел на повышенных тонах, и я счел за лучшее удалиться к себе в комнату, где вслух читал «Гидростатику» Бойля, пока она не выговорилась. Когда же она устала кричать, еще пуще сердясь оттого, что я ее не слушаю, мы помирились и легли в постель - в первый раз за последние несколько дней, которые она спала отдельно по причине сильной простуды.
4 июня 1667 года
К Криду, вместе с ним в Уайтхолл; по дороге встретили мистера Кулинга, секретаря лорда Чемберлена; ехал верхом и остановился перекинуться с нами словом. Оказалось, что он мертвецки пьян, и, дай ему волю, он проговорил бы без умолку всю ночь. Схватив меня за руку, чтобы я не ушел, он твердил, что его лошадь - это взятка, и сапоги - взятка; [...] пригласил меня к себе домой, чтобы я испробовал его вино - тоже взятку. Никогда в жизни не видал я человека более суетного.
30 июля 1667 года
Шел в направлении Уайтхолла, но почувствовал усталость и свернул в церковь Святого Дунстана, где прослушал толковую проповедь местного проповедника. Стоял подле хорошенькой, скромной девушки, все время пытался взять ее за руку, хотел прикоснуться, однако она не давалась и отступала все дальше и дальше, пока наконец не достала из кармана булавки, чтобы уколоть меня, если я дотронусь до нее вновь. Увидев это, я воздержался от дальнейших попыток, довольный тем, что вовремя разгадал ее замысел. Тут взгляд мой упал на другую хорошенькую служанку, сидевшую от меня неподалеку. Подошел к ней и взял ее за руку; руку отняла, однако не сразу. Но тут проповедь кончилась, а с ней и мое любовное приключение.
18 августа 1667 года
Встал и незаметно сунул Деб записку: пусть знает, что я продолжаю отрицать, что ее целовал, и ведет себя скромно. Очень надеюсь, Господь простит мне эту ложь, ибо знает, как тяжело мне будет, если бедняжка из-за меня пострадает; ежели жена все узнает, она никогда со мной не помирится и жить вместе нам будет невмоготу. Девушка прочла записку и, проходя мимо, мне ее подбросила.
9 ноября 1668 года
В полдень - домой, обедать; жена - необычайно хороша в своем муаровом платье в цветах, которое она пошила два года назад; вся в кружевах - красотка да и только! Хотя день выдался пасмурный,
очень хотела в Гайд-парк (Майский парад в Гайд-парке), мне же велела надеть мой лучший камзол, что я и сделал. Выехали: на запятках лакеи в новых ливреях из сержа, в гривах и хвостах лошадей вплетены красные ленты, опоры покрыты лаком, поводья зеленые, все такое яркое, блестящее, что народ провожает нас глазами. И то сказать, за весь день не видел я кареты красивее, наряднее нашей.
1 мая 1669 года
Цитировать эти дневники хочется километрами. Я расставил записи из разных тем в хронологическом порядке, но кое-что хочется посмотреть отдельно, по темам. Как я упоминал, Пипс был крупным чиновником на королевской службе, проходил по морскому ведомству. Чиновники, они такие чиновники:
Выезжая из Уайтхолла, повстречал капитана Гроува, который вручил мне письмо; сразу же разглядел, что в конверте деньги, и сообразил, что это, должно быть, часть суммы, которую он заработал на оснащении направляющихся в Танжер судов. Однако вскрыл письмо не раньше, чем пришел в присутствие, - разорвал конверт, не заглядывая внутрь и дождавшись, пока деньги сами не выпали наружу, - чтобы потом сказать, если вдруг будут допытываться, что денег внутри не видал. Внутри оказалась одна золотая монета и 4 гинеи серебром.
3 апреля 1663 года
Прогуливался в доках, беседуя с офицерами, после чего, на обратном пути, встретил юного Бэгвелла с женой; отведя меня в сторону, обратились с нижайшей просьбой подыскать им корабль получше. Сделал вид, что с удовольствием пойду им навстречу; про себя же подумал, что надо бы поближе познакомиться с его женушкой.
7 августа 1663 года
С самого утра - в присутствие, где сидел полдня; корпел над делом Диринга и его сделками: никогда бы столько не трудился, если б не надеялся чего-нибудь с него получить; впрочем, я искренне убежден, что делал не более того, что выгодно государю. И все же, видит Бог, когда дело прибыльное, и трудишься добросовестнее.
19 декабря 1663 года
В таверне «Солнце» с сэром У. Уорреном; долго беседовали, наговорил мне много приятного - прямо и намеками; между делом вручил пару завернутых в бумагу перчаток - для жены. Пакет оказался тяжелый, и открывать его я не стал, однако заметил, что жена будет за него благодарна, и продолжал беседу. По возвращении домой стоило немалых трудов выпроводить жену из комнаты, дабы увидеть, что собой представляют эти перчатки. Наконец она ушла, я раскрыл сверток и обнаружил внутри пару белых женских перчаток, а в них - 40 золотых монет; это привело меня в такой восторг, что за обедом кусок не лез в горло от радости: Господь, стало быть, не забывает нас - и, будем надеяться, не забудет и впредь, воздавая мне должное за труды праведные. Не знал, как мне поступить: сказать об этом жене или нет; с одной стороны, не терпелось поделиться с ней столь отрадной вестью; с другой же, я опасался, как бы она не подумала, что я нахожусь в лучшем положении и зарабатываю легче, чем на самом деле.
1 февраля 1664 года
С утра - в присутствии: готовил отчет о дополнительных расходах, в которые ввели нас голландцы. Получилось у меня 852 700 фунтов, но один Бог знает, цифра эта дутая: я лишь пытаюсь припугнуть Парламент, дабы он дал больше денег.
25 ноября 1664 года
Откаты, как все знакомо. Но, однако, не все так просто:
После обеда - вновь в присутствие. Явился мистер Даунинг, корабельный кузнец, месяц назад дал мне 50 монет золотом, чтобы я замолвил за него слово сэру У Ковентри. Я свое обещание выполнил, он же дела забросил и, стало быть, моим положением не воспользовался, ввиду чего, в полном согласии со своей совестью, я отвел его к себе домой и, хоть и не без огорчения, вернул ему его деньги. Бедняга ни за что не хотел их брать, однако я его заставил, и он ушел. Приятно сознавать, что я дал ему повод хорошо о себе отозваться.
8 мая 1666 года
Признаюсь, не могу себе вообразить российского чиновника, который вернул бы взятку потому, что сам взяткодатель не воспользовался результатами. Похоже, английские чиновники пеклись не только о своем благосостоянии, но и об интересах дела, так что у кого попало старались взяток не брать. И то сказать, Сэмюэль Пипс вошел в историю как выдающийся организатор английского флота, того самого, который позже разбил испанцев и стал главенствовать на морях.
Сегодня утром, только я собрался в присутствие, явились ко мне мистер Янг и мистер Уистлер, изготовители флагов, и принялись со всею искренностью уговаривать принять от них коробку, в которой, судя по весу, было никак не меньше 100 гиней золотом. Несмотря на все их уговоры, я отказался - по правде сказать, оттого, что не считал их достаточно благонадежными людьми, от коих можно принимать дары без особой на то надобности. Боялся оказаться жертвой их наговоров и оставлял за собой возможность в случае необходимости сказать, что их предложение отклоняю.
5 февраля 1667 года
Ну и, завершая разговор о дневниках Пипса, нашел в них замечательное свидетельство того, что и в XVII веке были любители ходить по улицам, уткнувшись в смартфон. Ну, в то, что тогда выполняло роль смартфона:
Шел полем домой и при свете факела, который держал передо мной один из моих лодочников, читал книгу; стояла прекрасная ночь - лунная, сухая.
27 декабря 1665 год
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Следующим автором будет тезка Пипса, доктор Сэмюэль Джонсон, автор первого "Словаря английского языка". Того самого словаря, который на первых страницах "Ярмарки тщеславия" главная героиня выбрасывает из окна кареты. Едва ли не больше знаменит он своими афоризмами, образцами довольно едкого юмора. Любопытно обнаружить автора расхожей сентенции:
Патриотизм - последнее прибежище негодяя.
Менее известно, что у доктора Джонсона есть к этому афоризму пара:
Упрямое безрассудство - последнее прибежище вины.
Афоризмы хлестки, как и подобает; их лаконичность лишила их контекста, так что остается только надеяться, что смысл поймем правильно:
Закон - это конечный результат воздействия человеческой мудрости на человеческий опыт.
Красота без доброты умирает невостребованной.
Логика - это искусство приходить к непредсказуемому выводу.
Истинное удовлетворение похвала доставляет нам лишь в том случае, если в ней во всеуслышание повторяется то, что шепчет на ухо гордыня...
Мы склонны верить тем, кого мы не знаем, ведь они нас ни разу не обманули.
Наше воображение переносится не от удовольствия к удовольствию, а от надежды к надежде.
Последний афоризм - описание действия гормона дофамина.
Вежливость - одно из тех качеств, которое мы оцениваем по достоинству, лишь испытав неудобство от его отсутствия.
Искусство афоризма заключается не столько в выражении оригинальной или глубокой идеи, сколько в умении всего в нескольких словах высказать доступную и полезную мысль.
То, что пишется без напряжения, и читается без удовольствия.
Поэту на пользу всё.
Писать следует начинать как можно раньше, ибо, если ждать, когда ваши суждения станут зрелыми, вызванная отсутствием практики неспособность выразить взгляды на бумаге приведет к такому несоответствию между тем, что вы видите, и тем, что сочиняете, что очень может статься, вы навсегда отложите перо.
Перечитайте ваши собственные сочинения, и если вам встретятся превосходно написанные строки, безжалостно их вычеркивайте.
Надо быть круглым идиотом, чтобы писать не ради денег.
Мужчине, как правило, приятней видеть накрытый к обеду стол, чем слышать, как его жена говорит по-гречески.
Если бы не наше воображение, в объятьях горничной мы были бы так же счастливы, как и в объятьях герцогини.
Ничто так не способствует развитию скромности, как сознание собственной значимости.
Обездоленные лишены сострадания.
Любопытство - одно из самых непреложных и очевидных свойств мощного интеллекта.
Основное достоинство человека - умение противостоять себе самому.
Пусть лучше будут несчастливые, чем не будет счастливых вообще, а ведь именно это и произойдет при всеобщем равенстве.
Для такого мелкого существа, каким является человек, мелочей быть не может. Только придавая значение мелочам, мы добиваемся великого искусства поменьше страдать и побольше радоваться.
У людей, страдающих неполноценностью, благодарность превращается в своего рода месть; ответную услугу эти люди оказывают не потому, что им приятно вас отблагодарить, а потому, что тяжело чувствовать себя обязанным.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Если уж мы заговорили о докторе Джонсоне, то нельзя пройти мимо книги его биографа Джеймса Босуэлла "Жизнь Сэмюэля Джонсона". Эта книга - записи бесед, которые Босуэлл вел с Джонсоном на протяжении многих лет. Именно оттуда известно большинство цитированных выше афоризмов Джонсона, но там они уже с контекстом (и да, в контексте они более понятны и менее оригинальны, увы).
Как бы описать эту книгу? Вот сравнение, которое будет понятно лишь antimeridiem и maxandmum, ну или если кто из учеников Ко меня читает - им тоже. Среди нас, учеников Ко, не нашлось Босуэлла, который бы после вечера в компании Ко записывал бы его рассуждения и шутки. (Скажем корректнее: мне неизвестно, записывал ли кто-то за Ко его мысли; а оно того, пожалуй, стоило)
Остроумие - скоропортящийся товар; пересказанный экспромт почти не шутка, а спустя двести с лишним лет представляет скорее музейный интерес. В этом смысле высказываниям Джонсона, вырвавшимся из контекста и ставшим афоризмами, повезло - они обратились своей вневременной гранью.
При чтении книги заметно, насколько глубже с годами становятся мысли Джонсона. Однако я бы не стал относить это к эволюции Джонсона, скорее это эволюция Босуэлла, который записывал по памяти разговоры с доктором, и на что он обращал внимание, когда был молодым человеком, а на что, когда стал зрелым, вот это мы и видим.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Следующий автор - молодой еще Эдмунд Бёрк, его ранние эссе. Бёрк отличается кристальной четкостью мысли, читать его чистая интеллектуальная радость. Автор изобретательно играет, предлагая читателям насладиться этаким интеллектуальным канатоходством. К примеру, он публикует в газете письмо известному на всю Англию скряге, в котором приводит доводы, что тот должен подарить ему, автору, сто фунтов стерлингов (как я понимаю, очень немалая сумма по тем временам). И да, наблюдать за развитием его аргументации - чистое удовольствие.
Из всех его эссе, вошедших в эту книгу, я процитирую одно - "Истинный джентльмен". Это очерк характера или типа - что составляет истинного джентльмена, каков он.
Лучшие свои качества истинный джентльмен проявляет не в сфере практической, не в конкретных делах, а в легкой, непринужденной беседе; качество это весьма редкое, ибо нет более сложных вещей на свете, чем непринужденность в поведении, в беседе и в сочинительстве. Впервые соприкоснувшись с истинным джентльменом в обществе, вы не сразу обратите на него внимание; чтобы нащупать его сильные стороны, вам, быть может, потребуется не одна беседа с ним, а несколько.
Знаниями он, прямо скажем, не обременен; все достоинства, коими он обладает, достались ему от природы. В его суждениях нет ничего заемного; для него высказывать здравые мысли ничуть не сложнее, чем дышать полной грудью. Да и невежей его не назовешь: книги он почитывает, однако к чтению относится пренебрежительно.
Чтобы быть принятым в обществе, человек не должен демонстрировать таланты, могущие вызвать зависть и, как следствие, всеобщую неловкость. Именно по этой причине поведение в обществе истинного джентльмена лишено всякого блеска. Его суждения редко запоминаются, a bons mots пересказываются. Его речь легка и непринужденна, но сильного впечатления не производит. Остроты в его речи нет, зато есть изобилие тончайших штрихов и оттенков, равно незаметных и неподражаемых.
С точки зрения людей невзыскательных, синонимом учтивости является вежливость, умение пристойно себя вести. С точки же зрения людей утонченных, учтивость - это нечто совсем иное. В речи истинного джентльмена обращает на себя внимание лишь то, что она свободна и непринужденна. В его поведении есть определенного рода прямота и чистосердечие, каковые требуют от собеседника точно таких же прямоты и чистосердечия.
Праздность - основная черта его характера. Прилежание, бережливость, забота о будущем - добродетели людей деловых, основательных; их сдержанность и добропорядочность не имеют ничего общего с отменным настроением и непринужденностью, столь свойственными истинному джентльмену.
В его рассуждениях нет и намека на тщеславие, однако собеседник наблюдательный разглядит за его приветливостью и любезностью непомерную гордыню.
Очень может быть, что этого персонажа вы никогда не встретите. Мне же иногда приходилось видеть нечто подобное. Во всяком случае, если вы хотите прослыть безупречным джентльменом, то должны обладать всеми перечисленными качествами. Безупречным джентльменом, а не безупречным человеком, ибо у этого господина немало недостатков. Впрочем, без этих недостатков он не был бы столь неотразим.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
И последний автор - Фанни Берни, фрейлина, романистка и автор дневников, отрывки из которых приведены в этой книге. Если вам это имя ничего не говорит, не удивляйтесь - до того она на русский не переводилась. В сопроводительной статье ее сравнивают с Джейн Остен, отмечают острую наблюдательность. Я Джейн Остен не читал, но смотрел несколько экранизаций; боюсь, это не считается. Однако я надеюсь, что мои читатели знакомы с Джейн Остен не только по экранизациям, так что смогут оценить стиль (писано до Джейн Остен):
Дама старшая по возрасту была истинной француженкой, держалась она столь же vive и в следующую минуту triste, что казалась списанной из французского романа, а верней, из романа нашего, английского, но из французской жизни. Вид у нее и в самом деле был весьма печальный, какой-то отрешенный, вместе с тем манера держаться и говорить выдавала в ней женщину на удивление живую и энергичную. Была она не молода и не слишком хороша собой; впрочем, старой и некрасивой ее также назвать было трудно. В улыбке, пусть и редко осенявшей ее лицо, было что-то на редкость притягательное, поведение выдавало в ней особу благородного происхождения, речь же свидетельствовала о том, что дама в курсе всех последних новостей, что она прекрасно образованна и воспитанна.
Вторая дама, которую называли mademoiselle - тогда как ее старшую приятельницу - madame, - была молода, черноволоса, при этом со светлыми, живыми глазами и белой, прозрачной кожей. Хотя и внешностью и умением держаться mademoiselle уступала своей спутнице, была она отнюдь не глупа, в новых, непривычных для себя обстоятельствах не терялась и отлично изъяснялась по-английски, чем вызывала у своих спутников единодушное восхищение. Madame же говорила по-английски дурно, хотя и не без забавности.
Из двух мужчин одного все называли monsieur, другого же madame величала «братом». Monsieur был хорош собой, слегка красовался, говорил много и горячо. Как видно, был он бесконечно предан madame, та же держалась с ним довольно резко, в ее голосе, когда она к нему обращалась, слышались то оживление, то столь свойственные ей горечь и нетерпение. Иногда, правда, в разговоре с monsieur она выразительно улыбалась; такая улыбка больше говорит уму, нежели чувству, в ней больше смысла и значительности,чем добродушия и веселья, коими светятся улыбки людей более счастливых.
Тот, кого madame называла братом, был оживлен и обходителен, на сестру свою смотрел снизу вверх, она же и с ним тоже обращалась как со слугой, всем своим видом требуя от него беспрекословного повиновения.
В отчаяние впала она очень скоро, сокрушалась, что Людовик повел себя не так, как подобает королю, что на суде ему не хватало смелости. Королеву она не упомянула ни разу. Однажды она заговорила было о son mari, однако не сказала ни кто он, ни чем занимается, ни где находится.
- Они говорят, - вскричала она по-французски, - что теперь у них свобода! У кого свобода?! У le peuple или у черни - а не у les honêtes gens. Те, чьи взгляды считаются аристократическими, вынуждены бежать, чтобы не стать жертвой толпы. Ah! - est-ce la Liberté?
Monsieur сказал, что он всегда выступал за свободу - такую, какая есть в Англии. Во Франции же - не свобода, а всеобщая тирания.
- В Англии, - вскричал он, - я - истинный démocrate, хотя во Франции меня называют aristocrate!
- Раньше, - рассуждала бедная madame, - при всех наших невзгодах у нас по крайней мере были nos terres, куда мы могли удалиться и утешиться, пока не приходило время возвращаться в Париж. Мы танцевали, пели и веселились - и несчастья забывались сами собой. Теперь же поместья наши не могут служить нам защитой. Le peuple ни перед чем не остановится, они только рады будут стереть нас с лица земли. Ликуя, они сожгут наши дома у нас на глазах!
Все это говорилось по-французски, на котором я не пишу. Но отразившееся на ее челе страдание вызвало у меня сочувствие, хотя я с трудом сдерживала улыбку, когда спустя минуту она сказала, что, возможно, ошибается и надеется, что я ее прощу, если она признается мне, что Париж ей мил не в пример больше Лондона, присовокупив, что ей меня искренне жаль, ибо я до сих пор ни разу не побывала в этом первом из всех городов мира.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Этих авторов в этой книге я прочел в этот раз. Там осталось еще много интереного - Дефо, Свифт, Стерн (кстати, доктор Джонсон и его круг считал его романы однодневками), Голдсмит, Смоллет, та же Джейн Остен. В общем, есть к чему вернуться. И все это удовольствие меньше, чем за сто рублей, что радует отдельно.
"Отечество карикатуры и пародии: английская сатирическая проза XVIII века"
М: НЛО, 2009 г., 776/2 стр.
https://www.twirpx.com/file/2674437/
У книги дважды ошибочное название: во-первых, начинается она дневнеиками Сэмюэля Пипса, а это XVII век, а заканчивается Джейн Остин, это самое начало века XIX; но важнее во-вторых - это не сатирическая проза. И сатирическая тоже, но это не главное - скорее, это нон-фикшн того времени (или фикшн, мимикрирующий под нон-фикшн). Ну и еще достаточно дурацкая картинка на обложке - надо же как-то оправдывать слово "карикатура" в названии.
Но это я придираюсь. На самом деле книга очень, очень приятная - она хорошо лежит в руке, удобный скругленный корешок, хорошо сверстана, ну и сами тексты, разумеется. Когда я ее купил (о, сколько килограмм книг издательства НЛО я уже купил в инет-магазине Читай-города!), я совершенно не собирался ее прям так сразу читать. Пролистать и поставить на полку до будущих времен. Но, взяв в руки книгу, тут же занырнул в нее и несколько вечеров, а то и утр, ее читал.
Как всякий сборник, я читал ее не по порядку. И, как повелось последние годы, прочел примерно наполовину. Если книга стоит непрочитанной, она требует внимания, такой немой укор "что же ты меня не читаешь?"; если книга прочитана целиком, то укор сменяется на "и что же, теперь меня больше никто никогда не откроет? я так и зачахну у тебя на полке или, того хуже, в закрытом шкафу в дальней стопке?". А вот прочитанная наполовину книга молча ждет - она же знает, что я вернусь ее дочитать. Вернее, прочесть вторую половину - эта метода работает только с книгами, в которых собрано несколько независимых произведений.
На этом закончим с предисловиями и перейдем к книге.
Начал я с "Дневников" Сэмюэля Пипса. Это крупный чиновник морского ведомства, современник "Славной революции", казни Карла I, диктатуры Кромвеля, правления Карла II. Дневники в этом издании даны не полностью, скорее это небольшая выжимка из них. Также нарушен хронологический порядок записей и они сгруппированы по темам (а уж внутри темы - в хронологическом порядке). Я предпочел бы общий хронологический порядок, потому как в дневниках одна из самых ценных вещей это целокупность жизни автора - сегодня он пишет об интригах пи дворе, завтра о войне с Голландией, а на следующий день - как залез под юбку к служанке. Как-то видишь живого человека за всем этим. И да, Пипс весьма откровенен в своих дневниках, его жизнь отражена весьма полно и разносторонне.
Утром - к моему господину, где встретился с кап[итаном] Каттенсом. Но господин мой еще почивал, и я отправился на Чаринг-Кросс, на казнь генерал-майора Гаррисона; его должны были повесить и четвертовать; когда толпе продемонстрировали его голову и сердце, он улыбался во весь рот - как и любой бы на его месте. При виде головы казненного толпа издала радостный вопль. Перед казнью Гаррисон говорил будто бы, что в самом скором времени окажется по правую руку Христа и будет судить тех, кто сейчас судит его. Говорят также, его жена ожидает скорого пришествия мужа на землю. Итак, на мою долю выпало видеть, как обезглавили в Уайт-холле короля (то есть Карла I) и как теперь, в отместку за кровь монарха, пролилась первая кровь на Чаринг-Кросс.
13 октября 1660 год
В Уордроб, где миледи (графиня Сандвич), как оказалось, уже подыскала моей жене кружевной воротник за 6 фунтов. Очень рад, что обойдется он мне не дороже, хотя про себя подумал, что и это не так уж мало. Да поможет мне Бог упорядочить свои расходы и расходы жены, дабы расточительность моя не нанесла урон ни моему кошельку, ни моей чести.
11 ноября 1660 года
Сегодня утром, обнаружив, что некоторые вещи лежат не там, где им надлежит, схватил метлу и стал колотить горничную до тех пор, пока она не закричала на весь дом, чем крайне мне досадила.
1 декабря 1660 года
За обедом очень весело. Отчасти потому, что миссис Тернер и ее компания на протяжении всего поста не съели ни кусочка мяса; я же наелся мясом до отвала, отчего у них слюнки текли.
26 марта 1661 года
В Вустер-хаус, где сегодня несколько лордов собираются на совет. Покуда ждал, входит государь в обыкновенном костюме для верховой езды и в бархатной шапочке. Со стороны кажется, будто это
самый обычный человек.
19 августа 1661 год
За обедом и ужином я, сам не знаю почему, выпил столько вина, что потерял всякое разумение и промучился головной болью весь вечер. Посему домой и в постель, даже не помолившись, - раньше по воскресеньям я не пропускал молитвы ни разу. Но сегодня был так плох, что не посмел читать молитву из страха, что слуги заметят, в каком я состоянии. А посему - в постель.
29 сентября 1661 год
Все утро в присутствии; по возвращении обнаружил в спальне, наедине с моей женой, мистера Ханта, что, прости Господи, запало мне в душу. Припомнил, однако, что сегодня - день стирки, камин во всем доме горел только в спальне, а на улице холодно, - и успокоился.
19 ноября 1661 года
В полдень - к лорду Крузу, где обедал некий мистер Темплер (человек любопытный и, как кажется, весьма достойный); пустившись в рассуждения о змеях, поведал нам, как на Ланкаширской пустоши они питаются жаворонками, делая это следующим образом: заметив, что жаворонок поднялся высоко в небо, змеи ползут на то место, которое находится в точности под ним, после чего задирают голову как можно выше и выпускают в птицу яд - как бы то ни было, жаворонок начинает, кружась в воздухе, падать вниз и попадает прямиком в пасть змеи, что представляется мне чрезвычайно странным.
4 февраля 1662 года
В постели с женой. Долго говорили о бережливости, о том, сколь экономно следует жить и в дальнейшем. Сказал ей, что я намереваюсь сделать, если накоплю 2000 гиней, а именно: стать рыцарем и завести собственный выезд, что весьма ее обрадовало. Очень надеюсь, что мы и в самом деле что-нибудь накопим, ибо я преисполнен решимости тратить как можно меньше.
2 марта 1662 года
Поскольку жена и горничные жаловались на мальчишку, я вызвал его наверх и отделывал плеткой до тех пор, пока не заболела рука, и, однако ж, мне так и не удалось заставить его признаться во лжи, в которой его обвиняют. В конце концов, не желая отпускать его победителем, я вновь взялся за дело, сорвал с него рубаху и сек до тех пор, пока он не признался, что и в самом деле выпил виски, от чего все это время с жаром отрекался. А также сорвал гвоздику, главное же, уронил на пол подсвечник, от чего отпирался добрых полчаса. Надо сказать, я был совершенно потрясен, наблюдая за тем, как такой маленький мальчик терпит такую сильную боль, лишь бы не признаться во лжи. И все же, боюсь, придется с ним расстаться. Засим в постель; рука ноет.
21 июня 1662 года
Сегодня капитан Кок поведал мне, между прочим, с каким презрением относятся к ремеслу палача в Польше, хотя у страны этой доброе имя. В свое время, рассказал он, деревянные виселицы задумали там переделать в каменные, однако строители от такой работы отказывались до тех пор, пока в одном городе не было организовано торжественное шествие с флагами и сам бургомистр, в парадных одеждах, в присутствии всех строителей, не подошел к деревянной виселице и не ударил по ней молотком [...], дабы каменщикам не стыдно было применить свое искусство для перестройки виселиц.
3 августа 1662 года
Долго и с удовольствием беседовал в постели с женой, которая ни разу еще, благодарение Господу, не доставляла мне больше радости, чем теперь. Сейчас она, как никогда прежде, заботлива, послушна и экономна и, если не давать ей действовать по своему усмотрению, будет оставаться таковой и впредь. Домашняя хозяйка она бесподобная.
2 ноября 1662 года
Хирург Пирс рассказывает, что леди Каслмейн брюхата и что, хотя понесла она от короля, а ее собственный супруг видит ее лишь изредка, ест и спит с ней раздельно, - младенец получит его имя. Поведал он мне и о том, что герцог Йоркский так влюблен в леди Честерфилд (даму весьма добропорядочную, дочь лорда Ормонда), что герцогиня Йоркская пожаловалась государю и своему отцу, леди же Честерфилд вынуждена была покинуть город. Все это весьма прискорбно, однако является несомненным следствием праздной жизни: сим великим умам не на что себя употребить.
3 ноября 1662 года
Вечером - дома с женой, все хорошо. Жаль только, что сегодня она забыла в карете, в которой мы ехали из Вестминстера (где ночевали), свой шарф, а также белье и ночную рубашку. Надо признать, что следить за свертком велено было мне, - и все же в том, что я не забрал его из кареты, виновата она.
6 января 1663 года
В полдень - на биржу, оттуда домой обедать. Дома застал жену, которая ходила с Ашвелл к Ля Рошу вырывать больной зуб. Однако с одного раза зуб вырвать не удалось, и они вернулись, так зуб и не вырвав, что меня и жену очень повеселило.
7 апреля 1663 года
За обедом и после оного долгое время говорили о привидениях, их происхождении и коварстве, а также о том, способны ли они оживлять мертвецов, к чему, равно как и к существованию духов вообще, господин мой лорд Сандвич отнесся весьма скептически. Говорит, что единственное привидение, в которое он поверил, был Уилтширский дьявол, о коем в последнее время много разговоров и который известен тем, что громко бьет в барабан. О нем немало пишут, и, кажется, весьма достоверно. Но мой господин заметил, что, хоть и считается, что Уилтширский дьявол отвечает на любую мелодию, которую ему играют, ему он, как ни старался, подыграть не смог, что вызывает сомнение в его существовании, - и, как мне представляется, аргумент этот здравый.
15 июня 1663 года
Всю первую половину дня занимался с женой арифметикой; научилась сложению, вычитанию и умножению, с делением же повременю - покамест начнем географию.
6 декабря 1663 год
Пока мы разговаривали, констебли привели несколько несчастных, которых задержали в сектантской молельне. Идут, точно овцы, не оказывая никакого сопротивления. Я так думаю: либо признавай авторитет церкви, либо уж будь умнее и не попадайся.
7 августа 1664 года
Вернувшись сегодня вечером домой, принялся изучать счета моей жены; обнаружил, что концы с концами не сходятся, и рассердился; тогда только негодница призналась, что, когда нужная сумма не набирается, она, дабы получить искомое, добавляет что-то к другим покупкам. Заявила также, что из домашних денег откладывает на свои нужды, хочет, к примеру, купить себе бусы, чем привела меня в бешенство. Больше же всего меня тревожит, что таким образом она постепенно забудет, что такое экономная, бережливая жизнь.
29 сентября 1664 год
Вечером, за ужином, к величайшему своему огорчению, узнал, что чума пришла и в Сити (в городе-то она уже четвертую неделю, но до сего дня - за пределами Сити), и надо же было так случиться, что самой первой ее жертвой стал мой добрый приятель и сосед, доктор Бернетт с Фэнчерч-стрит. И то и другое повергает меня в смятение.
10 июня 1665 года
Вышел ненадолго пройтись - по чести сказать, чтобы пощеголять в новом своем камзоле; и на обратном пути заметил, что дверь дома несчастного доктора Бернетта заколочена. До меня дошел слух, будто он завоевал расположение соседей, ибо сам обнаружил у себя болезнь и заперся по собственной воле, совершив тем самым благородный поступок.
11 июня 1665 года
Мистер Эвелин показал мне свои сады, каковые, из-за разнообразия зеленых растений и живой изгороди из остролиста, - лучшее, что я видел в жизни. Оттуда в его карете - в Гринвич, после чего - в присутствие; дорогой услаждали себя беседой о всевозможной растительности.
5 октября 1665 год
У лорда Браункера; весь вечер наблюдал за тем, как его светлость разбирает и собирает часы, в результате чего выучился тому, чего никогда прежде не знал. Наука весьма полезная, очень рад, что наконец-то овладел ею.
22 декабря 1665 года
Встал - и в присутствие, где просидел все утро. В полдень - домой обедать, затем вновь в присутствие: весь двор забит женщинами (кажется, их более 300), пришедшими получить деньги за мужей и друзей, что взяты в голландский плен. Они так возмущались, так проклинали и поносили нас, что мы с женой поначалу не решались даже отправить нашему повару оленину для пирога, коим собирались вечером ужинать, - из страха, как бы они ее себе не присвоили, однако ж все, слава Богу, обошлось. Улучив момент, когда они отошли в сторону, я проскользнул к себе в контору и трудился до вечера. Вскоре, однако, женщины вновь вернулись в сад, подошли к окну моего кабинета и принялись мне докучать; признаюсь, жалобы их на отсутствие денег были столь проникновенны, они столь красноречиво излагали мне бедственное положение детей своих и мужей, говорили, сколько всего они сделали, как пострадали за короля, как жестоко мы с ними обошлись, как хорошо, благодаря денежному пособию своих хозяев, живется здесь (пленным) голландцам и как тяжко, напротив, приходится в Голландии их мужьям, - что я их искренне пожалел и готов был расплакаться вместе с ними; помочь, между тем, я им не в силах; однако ж, когда почти все разошлись, подозвал к себе одну из них (она ничего не требовала, только жаловалась и оплакивала своего мужа) и дал ей немного денег, удалилась со словами, что будет за меня Бога молить.
10 июля 1666 года
Встал и, собравшись, - в присутствие; немного потрудился и по возвращении обнаружил, что Люси, кухарка наша, по недосмотру, оставила входную дверь открытой, что привело меня в такое бешенство, что я, пинком ноги в зад, загнал ее на крыльцо, где отвесил ей солидную оплеуху, свидетелем чему стал мальчишка-посыльный сэра У. Пенна; это привело меня в еще большее бешенство, ибо не сомневаюсь: он доведет увиденное до сведения хозяев, а потому улыбнулся сорванцу самым ласковым образом и обратился к нему совершенно спокойно, дабы он не подумал, что я сержусь; и все же история эта не идет у меня из головы.
12 апреля 1667 года
В церковь в Патни, где повстречал много школьниц, из коих хорошеньких - считанное число. [...] Проповедь превосходна, публика - тоже, я, однако ж, все время боролся со сном, был не в себе,
уронил шляпу в проем под кафедрой, каковую, впрочем, когда служба кончилась, извлек с помощью длинной палки и служки.
28 апреля 1667 года
В Медвежий садок; народу набилось столько, что не протиснуться; пришлось идти через пивную и яму, где травят медведей. Влез на табурет и наблюдал за боем: сошлись мясник и лодочник, дрались они беспощадно. Инициатива с самого начала принадлежала мяснику, пока наконец лодочник не выронил шпагу, и мясник, то ли не заметив, что противник безоружен, то ли еще по какой причине, рассек ему запястье, так что больше лодочник драться был не в состоянии. Не прошло и минуты, как на площадку выбежала целая орава лодочников отомстить мяснику за запрещенный прием и целая толпа мясников, дабы не дать в обиду своего товарища, хотя большинство собравшихся и ругало его; завязалась потасовка, в ход с обеих сторон пошли кулаки, палки, ножи. Смотреть на это было одно удовольствие, но я стоял в самом центре и боялся, как бы не досталось и мне. В конце концов дерущихся растащили, и я уехал в Уайтхолл.
27 мая 1667 года
Вечером дома. Пели с женой на два голоса, после чего она ни с того ни с сего заговорила о своих туалетах и о том, что я не даю ей носить то, что ей хочется. В результате разговор пошел на повышенных тонах, и я счел за лучшее удалиться к себе в комнату, где вслух читал «Гидростатику» Бойля, пока она не выговорилась. Когда же она устала кричать, еще пуще сердясь оттого, что я ее не слушаю, мы помирились и легли в постель - в первый раз за последние несколько дней, которые она спала отдельно по причине сильной простуды.
4 июня 1667 года
К Криду, вместе с ним в Уайтхолл; по дороге встретили мистера Кулинга, секретаря лорда Чемберлена; ехал верхом и остановился перекинуться с нами словом. Оказалось, что он мертвецки пьян, и, дай ему волю, он проговорил бы без умолку всю ночь. Схватив меня за руку, чтобы я не ушел, он твердил, что его лошадь - это взятка, и сапоги - взятка; [...] пригласил меня к себе домой, чтобы я испробовал его вино - тоже взятку. Никогда в жизни не видал я человека более суетного.
30 июля 1667 года
Шел в направлении Уайтхолла, но почувствовал усталость и свернул в церковь Святого Дунстана, где прослушал толковую проповедь местного проповедника. Стоял подле хорошенькой, скромной девушки, все время пытался взять ее за руку, хотел прикоснуться, однако она не давалась и отступала все дальше и дальше, пока наконец не достала из кармана булавки, чтобы уколоть меня, если я дотронусь до нее вновь. Увидев это, я воздержался от дальнейших попыток, довольный тем, что вовремя разгадал ее замысел. Тут взгляд мой упал на другую хорошенькую служанку, сидевшую от меня неподалеку. Подошел к ней и взял ее за руку; руку отняла, однако не сразу. Но тут проповедь кончилась, а с ней и мое любовное приключение.
18 августа 1667 года
Встал и незаметно сунул Деб записку: пусть знает, что я продолжаю отрицать, что ее целовал, и ведет себя скромно. Очень надеюсь, Господь простит мне эту ложь, ибо знает, как тяжело мне будет, если бедняжка из-за меня пострадает; ежели жена все узнает, она никогда со мной не помирится и жить вместе нам будет невмоготу. Девушка прочла записку и, проходя мимо, мне ее подбросила.
9 ноября 1668 года
В полдень - домой, обедать; жена - необычайно хороша в своем муаровом платье в цветах, которое она пошила два года назад; вся в кружевах - красотка да и только! Хотя день выдался пасмурный,
очень хотела в Гайд-парк (Майский парад в Гайд-парке), мне же велела надеть мой лучший камзол, что я и сделал. Выехали: на запятках лакеи в новых ливреях из сержа, в гривах и хвостах лошадей вплетены красные ленты, опоры покрыты лаком, поводья зеленые, все такое яркое, блестящее, что народ провожает нас глазами. И то сказать, за весь день не видел я кареты красивее, наряднее нашей.
1 мая 1669 года
Цитировать эти дневники хочется километрами. Я расставил записи из разных тем в хронологическом порядке, но кое-что хочется посмотреть отдельно, по темам. Как я упоминал, Пипс был крупным чиновником на королевской службе, проходил по морскому ведомству. Чиновники, они такие чиновники:
Выезжая из Уайтхолла, повстречал капитана Гроува, который вручил мне письмо; сразу же разглядел, что в конверте деньги, и сообразил, что это, должно быть, часть суммы, которую он заработал на оснащении направляющихся в Танжер судов. Однако вскрыл письмо не раньше, чем пришел в присутствие, - разорвал конверт, не заглядывая внутрь и дождавшись, пока деньги сами не выпали наружу, - чтобы потом сказать, если вдруг будут допытываться, что денег внутри не видал. Внутри оказалась одна золотая монета и 4 гинеи серебром.
3 апреля 1663 года
Прогуливался в доках, беседуя с офицерами, после чего, на обратном пути, встретил юного Бэгвелла с женой; отведя меня в сторону, обратились с нижайшей просьбой подыскать им корабль получше. Сделал вид, что с удовольствием пойду им навстречу; про себя же подумал, что надо бы поближе познакомиться с его женушкой.
7 августа 1663 года
С самого утра - в присутствие, где сидел полдня; корпел над делом Диринга и его сделками: никогда бы столько не трудился, если б не надеялся чего-нибудь с него получить; впрочем, я искренне убежден, что делал не более того, что выгодно государю. И все же, видит Бог, когда дело прибыльное, и трудишься добросовестнее.
19 декабря 1663 года
В таверне «Солнце» с сэром У. Уорреном; долго беседовали, наговорил мне много приятного - прямо и намеками; между делом вручил пару завернутых в бумагу перчаток - для жены. Пакет оказался тяжелый, и открывать его я не стал, однако заметил, что жена будет за него благодарна, и продолжал беседу. По возвращении домой стоило немалых трудов выпроводить жену из комнаты, дабы увидеть, что собой представляют эти перчатки. Наконец она ушла, я раскрыл сверток и обнаружил внутри пару белых женских перчаток, а в них - 40 золотых монет; это привело меня в такой восторг, что за обедом кусок не лез в горло от радости: Господь, стало быть, не забывает нас - и, будем надеяться, не забудет и впредь, воздавая мне должное за труды праведные. Не знал, как мне поступить: сказать об этом жене или нет; с одной стороны, не терпелось поделиться с ней столь отрадной вестью; с другой же, я опасался, как бы она не подумала, что я нахожусь в лучшем положении и зарабатываю легче, чем на самом деле.
1 февраля 1664 года
С утра - в присутствии: готовил отчет о дополнительных расходах, в которые ввели нас голландцы. Получилось у меня 852 700 фунтов, но один Бог знает, цифра эта дутая: я лишь пытаюсь припугнуть Парламент, дабы он дал больше денег.
25 ноября 1664 года
Откаты, как все знакомо. Но, однако, не все так просто:
После обеда - вновь в присутствие. Явился мистер Даунинг, корабельный кузнец, месяц назад дал мне 50 монет золотом, чтобы я замолвил за него слово сэру У Ковентри. Я свое обещание выполнил, он же дела забросил и, стало быть, моим положением не воспользовался, ввиду чего, в полном согласии со своей совестью, я отвел его к себе домой и, хоть и не без огорчения, вернул ему его деньги. Бедняга ни за что не хотел их брать, однако я его заставил, и он ушел. Приятно сознавать, что я дал ему повод хорошо о себе отозваться.
8 мая 1666 года
Признаюсь, не могу себе вообразить российского чиновника, который вернул бы взятку потому, что сам взяткодатель не воспользовался результатами. Похоже, английские чиновники пеклись не только о своем благосостоянии, но и об интересах дела, так что у кого попало старались взяток не брать. И то сказать, Сэмюэль Пипс вошел в историю как выдающийся организатор английского флота, того самого, который позже разбил испанцев и стал главенствовать на морях.
Сегодня утром, только я собрался в присутствие, явились ко мне мистер Янг и мистер Уистлер, изготовители флагов, и принялись со всею искренностью уговаривать принять от них коробку, в которой, судя по весу, было никак не меньше 100 гиней золотом. Несмотря на все их уговоры, я отказался - по правде сказать, оттого, что не считал их достаточно благонадежными людьми, от коих можно принимать дары без особой на то надобности. Боялся оказаться жертвой их наговоров и оставлял за собой возможность в случае необходимости сказать, что их предложение отклоняю.
5 февраля 1667 года
Ну и, завершая разговор о дневниках Пипса, нашел в них замечательное свидетельство того, что и в XVII веке были любители ходить по улицам, уткнувшись в смартфон. Ну, в то, что тогда выполняло роль смартфона:
Шел полем домой и при свете факела, который держал передо мной один из моих лодочников, читал книгу; стояла прекрасная ночь - лунная, сухая.
27 декабря 1665 год
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Следующим автором будет тезка Пипса, доктор Сэмюэль Джонсон, автор первого "Словаря английского языка". Того самого словаря, который на первых страницах "Ярмарки тщеславия" главная героиня выбрасывает из окна кареты. Едва ли не больше знаменит он своими афоризмами, образцами довольно едкого юмора. Любопытно обнаружить автора расхожей сентенции:
Патриотизм - последнее прибежище негодяя.
Менее известно, что у доктора Джонсона есть к этому афоризму пара:
Упрямое безрассудство - последнее прибежище вины.
Афоризмы хлестки, как и подобает; их лаконичность лишила их контекста, так что остается только надеяться, что смысл поймем правильно:
Закон - это конечный результат воздействия человеческой мудрости на человеческий опыт.
Красота без доброты умирает невостребованной.
Логика - это искусство приходить к непредсказуемому выводу.
Истинное удовлетворение похвала доставляет нам лишь в том случае, если в ней во всеуслышание повторяется то, что шепчет на ухо гордыня...
Мы склонны верить тем, кого мы не знаем, ведь они нас ни разу не обманули.
Наше воображение переносится не от удовольствия к удовольствию, а от надежды к надежде.
Последний афоризм - описание действия гормона дофамина.
Вежливость - одно из тех качеств, которое мы оцениваем по достоинству, лишь испытав неудобство от его отсутствия.
Искусство афоризма заключается не столько в выражении оригинальной или глубокой идеи, сколько в умении всего в нескольких словах высказать доступную и полезную мысль.
То, что пишется без напряжения, и читается без удовольствия.
Поэту на пользу всё.
Писать следует начинать как можно раньше, ибо, если ждать, когда ваши суждения станут зрелыми, вызванная отсутствием практики неспособность выразить взгляды на бумаге приведет к такому несоответствию между тем, что вы видите, и тем, что сочиняете, что очень может статься, вы навсегда отложите перо.
Перечитайте ваши собственные сочинения, и если вам встретятся превосходно написанные строки, безжалостно их вычеркивайте.
Надо быть круглым идиотом, чтобы писать не ради денег.
Мужчине, как правило, приятней видеть накрытый к обеду стол, чем слышать, как его жена говорит по-гречески.
Если бы не наше воображение, в объятьях горничной мы были бы так же счастливы, как и в объятьях герцогини.
Ничто так не способствует развитию скромности, как сознание собственной значимости.
Обездоленные лишены сострадания.
Любопытство - одно из самых непреложных и очевидных свойств мощного интеллекта.
Основное достоинство человека - умение противостоять себе самому.
Пусть лучше будут несчастливые, чем не будет счастливых вообще, а ведь именно это и произойдет при всеобщем равенстве.
Для такого мелкого существа, каким является человек, мелочей быть не может. Только придавая значение мелочам, мы добиваемся великого искусства поменьше страдать и побольше радоваться.
У людей, страдающих неполноценностью, благодарность превращается в своего рода месть; ответную услугу эти люди оказывают не потому, что им приятно вас отблагодарить, а потому, что тяжело чувствовать себя обязанным.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Если уж мы заговорили о докторе Джонсоне, то нельзя пройти мимо книги его биографа Джеймса Босуэлла "Жизнь Сэмюэля Джонсона". Эта книга - записи бесед, которые Босуэлл вел с Джонсоном на протяжении многих лет. Именно оттуда известно большинство цитированных выше афоризмов Джонсона, но там они уже с контекстом (и да, в контексте они более понятны и менее оригинальны, увы).
Как бы описать эту книгу? Вот сравнение, которое будет понятно лишь antimeridiem и maxandmum, ну или если кто из учеников Ко меня читает - им тоже. Среди нас, учеников Ко, не нашлось Босуэлла, который бы после вечера в компании Ко записывал бы его рассуждения и шутки. (Скажем корректнее: мне неизвестно, записывал ли кто-то за Ко его мысли; а оно того, пожалуй, стоило)
Остроумие - скоропортящийся товар; пересказанный экспромт почти не шутка, а спустя двести с лишним лет представляет скорее музейный интерес. В этом смысле высказываниям Джонсона, вырвавшимся из контекста и ставшим афоризмами, повезло - они обратились своей вневременной гранью.
При чтении книги заметно, насколько глубже с годами становятся мысли Джонсона. Однако я бы не стал относить это к эволюции Джонсона, скорее это эволюция Босуэлла, который записывал по памяти разговоры с доктором, и на что он обращал внимание, когда был молодым человеком, а на что, когда стал зрелым, вот это мы и видим.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Следующий автор - молодой еще Эдмунд Бёрк, его ранние эссе. Бёрк отличается кристальной четкостью мысли, читать его чистая интеллектуальная радость. Автор изобретательно играет, предлагая читателям насладиться этаким интеллектуальным канатоходством. К примеру, он публикует в газете письмо известному на всю Англию скряге, в котором приводит доводы, что тот должен подарить ему, автору, сто фунтов стерлингов (как я понимаю, очень немалая сумма по тем временам). И да, наблюдать за развитием его аргументации - чистое удовольствие.
Из всех его эссе, вошедших в эту книгу, я процитирую одно - "Истинный джентльмен". Это очерк характера или типа - что составляет истинного джентльмена, каков он.
Лучшие свои качества истинный джентльмен проявляет не в сфере практической, не в конкретных делах, а в легкой, непринужденной беседе; качество это весьма редкое, ибо нет более сложных вещей на свете, чем непринужденность в поведении, в беседе и в сочинительстве. Впервые соприкоснувшись с истинным джентльменом в обществе, вы не сразу обратите на него внимание; чтобы нащупать его сильные стороны, вам, быть может, потребуется не одна беседа с ним, а несколько.
Знаниями он, прямо скажем, не обременен; все достоинства, коими он обладает, достались ему от природы. В его суждениях нет ничего заемного; для него высказывать здравые мысли ничуть не сложнее, чем дышать полной грудью. Да и невежей его не назовешь: книги он почитывает, однако к чтению относится пренебрежительно.
Чтобы быть принятым в обществе, человек не должен демонстрировать таланты, могущие вызвать зависть и, как следствие, всеобщую неловкость. Именно по этой причине поведение в обществе истинного джентльмена лишено всякого блеска. Его суждения редко запоминаются, a bons mots пересказываются. Его речь легка и непринужденна, но сильного впечатления не производит. Остроты в его речи нет, зато есть изобилие тончайших штрихов и оттенков, равно незаметных и неподражаемых.
С точки зрения людей невзыскательных, синонимом учтивости является вежливость, умение пристойно себя вести. С точки же зрения людей утонченных, учтивость - это нечто совсем иное. В речи истинного джентльмена обращает на себя внимание лишь то, что она свободна и непринужденна. В его поведении есть определенного рода прямота и чистосердечие, каковые требуют от собеседника точно таких же прямоты и чистосердечия.
Праздность - основная черта его характера. Прилежание, бережливость, забота о будущем - добродетели людей деловых, основательных; их сдержанность и добропорядочность не имеют ничего общего с отменным настроением и непринужденностью, столь свойственными истинному джентльмену.
В его рассуждениях нет и намека на тщеславие, однако собеседник наблюдательный разглядит за его приветливостью и любезностью непомерную гордыню.
Очень может быть, что этого персонажа вы никогда не встретите. Мне же иногда приходилось видеть нечто подобное. Во всяком случае, если вы хотите прослыть безупречным джентльменом, то должны обладать всеми перечисленными качествами. Безупречным джентльменом, а не безупречным человеком, ибо у этого господина немало недостатков. Впрочем, без этих недостатков он не был бы столь неотразим.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
И последний автор - Фанни Берни, фрейлина, романистка и автор дневников, отрывки из которых приведены в этой книге. Если вам это имя ничего не говорит, не удивляйтесь - до того она на русский не переводилась. В сопроводительной статье ее сравнивают с Джейн Остен, отмечают острую наблюдательность. Я Джейн Остен не читал, но смотрел несколько экранизаций; боюсь, это не считается. Однако я надеюсь, что мои читатели знакомы с Джейн Остен не только по экранизациям, так что смогут оценить стиль (писано до Джейн Остен):
Дама старшая по возрасту была истинной француженкой, держалась она столь же vive и в следующую минуту triste, что казалась списанной из французского романа, а верней, из романа нашего, английского, но из французской жизни. Вид у нее и в самом деле был весьма печальный, какой-то отрешенный, вместе с тем манера держаться и говорить выдавала в ней женщину на удивление живую и энергичную. Была она не молода и не слишком хороша собой; впрочем, старой и некрасивой ее также назвать было трудно. В улыбке, пусть и редко осенявшей ее лицо, было что-то на редкость притягательное, поведение выдавало в ней особу благородного происхождения, речь же свидетельствовала о том, что дама в курсе всех последних новостей, что она прекрасно образованна и воспитанна.
Вторая дама, которую называли mademoiselle - тогда как ее старшую приятельницу - madame, - была молода, черноволоса, при этом со светлыми, живыми глазами и белой, прозрачной кожей. Хотя и внешностью и умением держаться mademoiselle уступала своей спутнице, была она отнюдь не глупа, в новых, непривычных для себя обстоятельствах не терялась и отлично изъяснялась по-английски, чем вызывала у своих спутников единодушное восхищение. Madame же говорила по-английски дурно, хотя и не без забавности.
Из двух мужчин одного все называли monsieur, другого же madame величала «братом». Monsieur был хорош собой, слегка красовался, говорил много и горячо. Как видно, был он бесконечно предан madame, та же держалась с ним довольно резко, в ее голосе, когда она к нему обращалась, слышались то оживление, то столь свойственные ей горечь и нетерпение. Иногда, правда, в разговоре с monsieur она выразительно улыбалась; такая улыбка больше говорит уму, нежели чувству, в ней больше смысла и значительности,чем добродушия и веселья, коими светятся улыбки людей более счастливых.
Тот, кого madame называла братом, был оживлен и обходителен, на сестру свою смотрел снизу вверх, она же и с ним тоже обращалась как со слугой, всем своим видом требуя от него беспрекословного повиновения.
В отчаяние впала она очень скоро, сокрушалась, что Людовик повел себя не так, как подобает королю, что на суде ему не хватало смелости. Королеву она не упомянула ни разу. Однажды она заговорила было о son mari, однако не сказала ни кто он, ни чем занимается, ни где находится.
- Они говорят, - вскричала она по-французски, - что теперь у них свобода! У кого свобода?! У le peuple или у черни - а не у les honêtes gens. Те, чьи взгляды считаются аристократическими, вынуждены бежать, чтобы не стать жертвой толпы. Ah! - est-ce la Liberté?
Monsieur сказал, что он всегда выступал за свободу - такую, какая есть в Англии. Во Франции же - не свобода, а всеобщая тирания.
- В Англии, - вскричал он, - я - истинный démocrate, хотя во Франции меня называют aristocrate!
- Раньше, - рассуждала бедная madame, - при всех наших невзгодах у нас по крайней мере были nos terres, куда мы могли удалиться и утешиться, пока не приходило время возвращаться в Париж. Мы танцевали, пели и веселились - и несчастья забывались сами собой. Теперь же поместья наши не могут служить нам защитой. Le peuple ни перед чем не остановится, они только рады будут стереть нас с лица земли. Ликуя, они сожгут наши дома у нас на глазах!
Все это говорилось по-французски, на котором я не пишу. Но отразившееся на ее челе страдание вызвало у меня сочувствие, хотя я с трудом сдерживала улыбку, когда спустя минуту она сказала, что, возможно, ошибается и надеется, что я ее прощу, если она признается мне, что Париж ей мил не в пример больше Лондона, присовокупив, что ей меня искренне жаль, ибо я до сих пор ни разу не побывала в этом первом из всех городов мира.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Этих авторов в этой книге я прочел в этот раз. Там осталось еще много интереного - Дефо, Свифт, Стерн (кстати, доктор Джонсон и его круг считал его романы однодневками), Голдсмит, Смоллет, та же Джейн Остен. В общем, есть к чему вернуться. И все это удовольствие меньше, чем за сто рублей, что радует отдельно.