П.М. Бицилли "Нация как понятие"
Книга триста сорок первая
П.М. Бицилли "Нация как понятие"
в книге П.М. Бицилли "Избранные труды по филологии"
М: Наследие, 1996 г., 86/709 стр.
http://www.twirpx.com/file/1406677/
Недавно слушал на ютубе (http://youtu.be/e0Y0Yz9xEkE) выступление Алексея Миллера в очередной дискуссии на украинскую тему. Там он в какой-то момент упоминает брошюру П.М. Бицилли от 1930 года "Проблема русско-украинских отношений в свете истории" и говорит, что из этой брошюры растут те аргументы, которые сделали знаменитыми Андерсона и Геллнера как специалистов по национализму. Геллнера я читал, Андерсона пока нет, но Бицилли прочесть захотелось. Эта работа в 90-е переиздана, в сети книга нашлась, тем более в этой книге есть и предыдущие статьи Бицилли по национальному вопросу - вернее, по вопросу "Что такое нация?". Вот эти статьи:
Нация и Государство
Нация и Народ
Нация и Язык
Иван Сергеевич Аксаков и его философия нации
Проблема русско-украинских отношений в свете истории
Условно им в совокупности я дал заголовок "Нация как понятие", поскольку подход именно такой, прояснение терминов и взаимоотношение со смежными понятиями. Сильно чувствуется влияние немецкой классической философии:
Нация есть объективирующаяся в культурных ценностях Идея, она есть творческое становление Идеи. Поскольку Идея есть сама жизнь, Нация, пока она не перестала быть сама собою, не изживает себя, но безустанно перерождается.
Борьба Нации с тем, что не есть сама она, приводит ее к созданию основной и необходимейшей для нее ценности - Государства. Без государственного оформления Нации еще, строго говоря, не существует. Нет государства, нет и Права, нет, следовательно, полной объективации национальной идеи в социальной сфере.
Чем напряженнее жизнь Нации, тем страстнее ее влечение к государственности. Здесь заложена основа внутреннего противоречия, имманентного всякому национальному развитию. Нация оказывается неизбежно в каком-то разладе с собственным оформлением. Это оформление не есть сама Нация. Не может быть Нации без Государства, но Государство может быть и без Нации: есть государства и не национальные. Государство есть базис национальной культуры, но само оно - не есть культура. Если сфера "чистой" Нации есть Культура, то сфера "чистого" Государства есть Политика.
Государство находится всегда в состоянии смертельной опасности, грозящей ему со всех сторон. Каждому Государству приходится разрешать неразрешимую проблему: расти, не двигаясь с места, увеличиваться в рамках своих границ, на которых давят в противоположном направлении его соседи. Война всех против всех есть всегдашнее состояние государств, - безразлично, сшибаются ли при этом колесницы, палят ли пушки, или нет. Кто-то определил войну, как дипломатию с оружием в руках. Но дипломатия и сама есть война.
Это, как вы поняли, из статьи "Нация и Государство". Автор в этой и следующих статьях строит следующую конструкцию: Нация = Культура, Культуру творят личности, а Народ является скорее субстратом, носителем Культуры, творцов же Культуры в любом народе меньшинство. (в скобках замечу что эти идеи в свое время встречал в книге Ксении Касьяновой "О русском национальном характере" - теперь вижу их источник) "Нация есть национальный идеал, воплощенный в мифе" - "всякая идея дает начало мифу и обычно именно в этой мифической оболочке и является действенной исторической силой". Ну и далеко ли от этого до андерсоновской "нации как воображаемого сообщества"?
Я, по своему обыкновению, накидаю тут цитат из этой книги, ссылку на конкретную статью не указываю:
В пределе всякое национальное государство есть демократия. В демократии, т.е. "готовом" Национальном Государстве, в котором "нация" и "государство" существуют "сращенно" (конкретно), образуя одно живое целое, различия между сферами "Культуры" и "Политики" не так бросаются в глаза, - именно потому, что "культура" здесь уже значительно "политизирована" и, в конечном итоге, как-то умалена. У Нации "не готовой", "не завершенной", "политика" и "культура" существуют разобщенно, несращенно ("дискретно"), распределяются даже между различными социологическими пластами. И здесь особенно удобно наблюдать внутреннюю сущность этих величин, поскольку она раскрывается у каждой в своих тенденциях. Россия была таким "неготовым" национальным образованием, самым "неготовым", наименее "законченным" в Европе.
Что поражает в "готовых", "сложившихся" нациях Запада, это то, что здесь "целое" как-то выше, ценнее, совершеннее "части", - более того: что это "целое" в известном смысле реальнее своих частей. "Средний" француз или англичанин типичнее "среднего" русского или "среднего" немца: он в большей степени представляет Францию, нежели русский Россию или немец Германию. "Национальное" в нем подавляет, заслоняет "индивидуальное".
Условимся под "народом" разуметь не этнографический субстрат "нации" или "культуры" [...], но ту часть коллектива, в обычном словоупотреблении именуемого "нацией", для которой национальная культура сделалась обиходом, привычкой, бессознательно усвоенной традицией, культурой, переставшей быть идеалом, т.е. тем, что в сущности исчерпывает ее содержание. Условимся под "нацией" разуметь ту часть того целого, обычно называемого этим именем, для которой "культура" является тем, что она есть, т.е. осознанным идеалом, не совокупностью механически повторяемых предписаний, но стимулом личной деятельности, источником творческой энергии, - хотя бы иной раз не направляемой ни к чему иному, кроме как к сознательному обереганию уже сложившейся культуры, из преданности тому идеалу, которого данная культура является символическим воплощением.
Сказанное сейчас служит разрешением кажущегося противоречия между нашим определением "Нации" и "Народа" и тем фактом, что в некоторых случаях "Нация" оказывается в известном отношении консервативнее "народа": например, в отношении к языку. Именно потому, что "Народ" пользуется национальным языком механически, не отдавая себе отчета в том, какие сокровища мысли и чувства отложились в нем. [...] не догадываясь о том, что у языка есть своя "душа", что он - сама душа нации, всячески мудрит и измывается над его плотью, словно бы это была бездушная и безжизненная "материя". Усмотрев это, сможем свести наше противоположение "Народа" и "Нации" к следующей формуле - по признаку отношения их к национальной культуре: для "Народа" она есть "материя", для "Нации" - духовное начало, или, пользуясь терминологией гениального романтика Адама фон Мюллера и приспособляя ее к нашим целям, для "Народа" она - "понятие", для "Нации" - "идея", т.е. живая, творчески развивающаяся, духовная сила. "Нация" есть субъект культуры. "Народ", для которого культура не переживание, но только объект, является сам ее объектом. Поэтому между "нацией" и "народом", хотя бы они принадлежали к одному и тому же социальному слою - ив этом случае в особенности - лежит всегда бездна взаимного непонимания. "Нация", оберегает ли она народ от грозящих его культуре экспериментов, толкает ли она его все дальше и дальше, все выше и выше по трудным путям к национальному идеалу, который, в силу определения, никогда ведь не осуществляется целиком в данных культурных формах, - всегда находится в состоянии борьбы с "Народом" - ив этом состоит трагизм истории.
Только языковая традиция сопротивляется времени, более того, временем укрепляется. В этом отношении с ней, пожалуй, еще может стать наравне традиция внешней политики. Однако устойчивость обеих этих традиций имеет совершенно различное происхождение: языковая традиция автономна, тогда как внешнеполитическая - гетерономна. Постоянство внешней политики каждого данного государства есть, если можно так выразиться, следствие "непрерывно длящейся случайности", каковою, например, является для Франции то, что "судьба" определила ей иметь соседями немцев и англичан. Мы не выбираем себе соседей, как не выбираем родителей, наша творческая способность здесь ни при чем. Языковая традиция народом творится; внешнеполитическая ему навязывается. Языком нация держится и живет. Умрет язык, разложится - и нации нет. "Национальный" вопрос есть поэтому вопрос языка - всегда и прежде всего.
Бесплодно спорить о "процессах" так, как если бы это были "вещи", в частности, например, о том, следует ли считать украинский язык "языком" или же "только диалектом". Для тех украинцев, которые сознают и ценят свою связь с русской культурой, украинский язык является или "только диалектом", или "вторым языком", каковым для провансальца является провансальский язык: ведь ни одному провансальцу не приходит в голову отрекаться ради Мистраля от Расина и Бальзака. Для тех украинцев, которые этой связи не чувствуют и не ценят, украинский язык есть единственный "родной язык". Это вопрос иррационального порядка, и весьма возможно, что и разрешен он будет "иррациональным способом"; причем вряд ли "большинством голосов", может быть - силой.
В средние века народы творили свою индивидуальность, не думая о ней и именно потому, что не думали; она создавалась сама собою в процессе их восхождения к сверхнациональным, либо сверхчеловеческим, целям. Культура во всех се проявлениях была совокупностью символов невыразимого и непостижимого. В наше время народы взращивают и холят национальные культуры как символы собственной народности. Они ведут "борьбу за язык", они "оберегают" и "очищают" свои языки ради них самих, и вот оказывается, что им - нечего сказать, что им приходится пробавляться "переводами" чужих слов и чужих мыслей. Умножение национальных культур и, следовательно, национальных языков до сих пор не привело к обогащению современной культуры. Иначе и быть не может. "Культура" в своей сущности не что иное, как символическое выражение
иначе невыразимого. Культура по существу символична. [...] Но в том случае, когда народ ставит своей единственной целью "быть как все", [...] для символотворчества уже, очевидно, нет места. А значит - нет места и для культуры.
Всякое развитие антиномично и, следовательно, трагично. Трагедия современного развития европейских и "европеизируемых" народов состоит в том, что борьба за национальную самобытность и за национальное самоопределение, обращая Нацию в самоцель и в самодовлеющую ценность, приводит к национальному обезличению, к смерти Нации и, следовательно, к гибели культуры, ибо "нация" и "культура" - одно.
Россия стала континентальной империей именно тогда, когда сама еще не имела как раз того, на чем крепится любая империя, - национального ядра. В сущности, хотя и политическое объединение различных племен русского народа было осуществлено очень давно, хотя уже сформировался общерусский литературный язык, общерусская литература и просвещение, однако общенациональная русская культура еще не оформилась. Общенациональной можно назвать лишь ту культуру, которая так или иначе является общей для всех горизонтальных пластов данного народа. А русская культура - славянофилы поняли это, и в этом их громадная заслуга - была культурой только тонкого верхнего слоя народа. Действительно, по сути именно через такой процесс оформляется любая национальная культура: она зарождается в общественных верхах и оттуда постепенно спускается вниз. Отличие однако русского национально-культурного развития от всякого другого "нормального" состоит в том, что слой, который в культурном отношении поднялся над другими, именно в этот момент подъема в социальном отношении был в упадке и терял свое значение как руководитель. Русская культура оформляется и как культура аристократическая тогда, когда ударил последний час русской аристократии.
Трагедия России состоит именно в том, что се культура не успела стать общенациональной культурой тогда, когда носитель этой культуры начал гибнуть, и потому "народность не смогла стать наследницей аристократии как фактор, который творит нацию". Славянофилы должны были естественным образом прийти к такому заключению.
Известно, однако, что они не пришли к нему.
Последнюю статью, столь актуальную сегодня, рассмотрим отдельно. Нет ничего поучительнее, чем прочесть текст почти девяностолетней давности как актуальный, как написанный в ответ на современные события. Как сядут те рассмотрения на фигуру современности? Если как влитые - современность не уникальна, не нова, как бы того ни хотелось ее деятелям. Если жмет - что изменилось, или это костюм старого покроя? В любом случае - поучительно.
Именно потому, что история есть постоянное обновление, вечное становление, движение вперед - все равно, к "лучшему" или к "худшему", - что она необратима, так называемые исторические аргументы, т. е. аргументы от данных исторического прошлого, сами по себе не имеют, не могут иметь решительно никакой силы и никакого значения в применении к историческому настоящему или историческому будущему.
Если бы нации отличались одна от другой только местожительством, численностью, языком, - то я не знаю, чем рост числа наций обогатил бы историю? [...] Нация есть культура, т.е. творчество, создание ценностей. В творчестве народ, как и единичная личность, выражает себя, свою душу, свою индивидуальность. Всякая же индивидуальность ограничена.
Не для того писали пророки свои книги и псалмопевец свои псалмы, Данте свою "Комедию" и Гомер "Илиаду", Мильтон "Рай" и Гете "Фауста", не для того переводил Лютер святое писание, чтобы "пропагандировать" еврейский, греческий, итальянский, немецкий, английский языки, чтобы обеспечить за этими языками "права гражданства", но они достигли того, что эти языки живут вечной жизнью и что люди, национально связанные с ними, дорожат этой связью как своей величайшей святыней.
Так проявляет себя непреложный исторический закон перерождения целей. Творя над-националные, сверх-национальные ценности, герои человечества творят нации. Последние - косвенный, но необходимый результат их творческих устремлений.
Кто ставит себе создание нации в качестве самоцели, кто не видит ничего дальше этого и ничего больше не добивается, - тот в состоянии оформить, закрепить уже сложившуюся нацию, но создать нацию он не может. Различие между делом политика и делом творца нации, в подлинном смысле этого слова, т. е. создателя национальной культуры, определяется различием природы двух соответствующих сфер: политики и культуры. Культура самозаконна, автономна. Она есть объективация своей собственной идеи, деятельность, направленная к реализации своего собственного образа совершенства. Политика, напротив, гетерономна. Деятельность политика направляется учетом сил и условий, ему данных, и целями, ему извне предписанными. Культурный деятель действует по целям, диктуемым ему голосом его души, и потому, действуя ради того, чтобы превзойти себя, он своей деятельностью утверждает самого себя. Цели политика далеко не над- или сверх-индивидуальны; они - а-индивидуальны, без-личны. Они всегда и всюду совершенно одинаковы. Конечная цель всякого политика - обеспечить своему народу наиболее выгодную позицию в той непрекращающейся ни на миг борьбе народов, из которой слагается ткань политической истории.
Трагедия национального деятеля, строящего нацию как самоцель, состоит в том, что он трактует культуру как политику, и потому в состоянии создать подобие нации, но не - подлинную нацию. Ибо он не художник, а ремесленник. Ему может казаться, что он творит как художник, так как он не знает, что такое свободное творчество; он творит с оглядкой, с задней мыслью, он думает о посторонней культуре цели, о ее конечном результате - нации, и эта направленность духа мимо цели и обусловливает собою роковым образом его бессилие: он создает только видимость культуры, а значит - только видимость нации.
Истинный национальный гений, духовно связанный со своим народом, если можно так выразиться, творчески подражает последнему. Он черпает из сокровищницы народного - своего собственного - духа материал, который сам диктует свою форму и, таким образом, органически разрастается в новую духовную ценность. Раскрывая свою душу, национальный гений реализует возможности, заложенные в национальной психике, создаст национальную культуру (напр., Мусоргский). И вместе с тем и тем самым он обогащает, обновляет, подчас даже революционизирует (тот же Мусоргский) общечеловеческую культуру.
Украинцы потому ведь и настаивают на принудительном насаждении украинской культуры - псевдо-культуры, - что они не верят в возможность развития этой культуры в условиях свободного соревнования с русской.
Насколько хорошо это все ложится на современность? Что до принудительного насаждения украинской культуры и, прежде всего, языка - это мы наблюдаем (в частности, одномоментный переход в украинских вузах на преподавание на украинском языке - и не важно, что студенты его не знают и им не дали даже времени на его изучение; когда в XIX веке царское правительство обязало тартусский университет перейти на преподавание на русском языке на это было выделено два года). Ну и вообще к языковой политике Украины есть вопросы. Интереснее другое - а есть ли украинская культура, отличная от русской? Не украинская этнография - она само собой есть - а высокая культура, созданная гениями? Признаюсь, я не знаю ответа на этот вопрос. В XIX веке ее не было - даже если считать Шевченка гением, то все равно маловато; есть ли в XX веке, есть ли в текущем, XXI веке? Говорят, современная украинская поэзия очень интересна, она едва ли не интереснее и активнее современной русской поэзии. Что ж, если это так, то это - серьезная заявка на самостоятельную культуру.
Кстати, в этой статье Бицилли не отрицал возможности возникновения украинской культуры (и, соответственно, украинской нации) - да и странно бы отнимать такую возможность у сорокамиллионного народа - он лишь утверждал, что эту культуру нельзя насадить.
В общем, любопытное чтение. В мою копилку национальных штудий.
П.М. Бицилли "Нация как понятие"
в книге П.М. Бицилли "Избранные труды по филологии"
М: Наследие, 1996 г., 86/709 стр.
http://www.twirpx.com/file/1406677/
Недавно слушал на ютубе (http://youtu.be/e0Y0Yz9xEkE) выступление Алексея Миллера в очередной дискуссии на украинскую тему. Там он в какой-то момент упоминает брошюру П.М. Бицилли от 1930 года "Проблема русско-украинских отношений в свете истории" и говорит, что из этой брошюры растут те аргументы, которые сделали знаменитыми Андерсона и Геллнера как специалистов по национализму. Геллнера я читал, Андерсона пока нет, но Бицилли прочесть захотелось. Эта работа в 90-е переиздана, в сети книга нашлась, тем более в этой книге есть и предыдущие статьи Бицилли по национальному вопросу - вернее, по вопросу "Что такое нация?". Вот эти статьи:
Условно им в совокупности я дал заголовок "Нация как понятие", поскольку подход именно такой, прояснение терминов и взаимоотношение со смежными понятиями. Сильно чувствуется влияние немецкой классической философии:
Нация есть объективирующаяся в культурных ценностях Идея, она есть творческое становление Идеи. Поскольку Идея есть сама жизнь, Нация, пока она не перестала быть сама собою, не изживает себя, но безустанно перерождается.
Борьба Нации с тем, что не есть сама она, приводит ее к созданию основной и необходимейшей для нее ценности - Государства. Без государственного оформления Нации еще, строго говоря, не существует. Нет государства, нет и Права, нет, следовательно, полной объективации национальной идеи в социальной сфере.
Чем напряженнее жизнь Нации, тем страстнее ее влечение к государственности. Здесь заложена основа внутреннего противоречия, имманентного всякому национальному развитию. Нация оказывается неизбежно в каком-то разладе с собственным оформлением. Это оформление не есть сама Нация. Не может быть Нации без Государства, но Государство может быть и без Нации: есть государства и не национальные. Государство есть базис национальной культуры, но само оно - не есть культура. Если сфера "чистой" Нации есть Культура, то сфера "чистого" Государства есть Политика.
Государство находится всегда в состоянии смертельной опасности, грозящей ему со всех сторон. Каждому Государству приходится разрешать неразрешимую проблему: расти, не двигаясь с места, увеличиваться в рамках своих границ, на которых давят в противоположном направлении его соседи. Война всех против всех есть всегдашнее состояние государств, - безразлично, сшибаются ли при этом колесницы, палят ли пушки, или нет. Кто-то определил войну, как дипломатию с оружием в руках. Но дипломатия и сама есть война.
Это, как вы поняли, из статьи "Нация и Государство". Автор в этой и следующих статьях строит следующую конструкцию: Нация = Культура, Культуру творят личности, а Народ является скорее субстратом, носителем Культуры, творцов же Культуры в любом народе меньшинство. (в скобках замечу что эти идеи в свое время встречал в книге Ксении Касьяновой "О русском национальном характере" - теперь вижу их источник) "Нация есть национальный идеал, воплощенный в мифе" - "всякая идея дает начало мифу и обычно именно в этой мифической оболочке и является действенной исторической силой". Ну и далеко ли от этого до андерсоновской "нации как воображаемого сообщества"?
Я, по своему обыкновению, накидаю тут цитат из этой книги, ссылку на конкретную статью не указываю:
В пределе всякое национальное государство есть демократия. В демократии, т.е. "готовом" Национальном Государстве, в котором "нация" и "государство" существуют "сращенно" (конкретно), образуя одно живое целое, различия между сферами "Культуры" и "Политики" не так бросаются в глаза, - именно потому, что "культура" здесь уже значительно "политизирована" и, в конечном итоге, как-то умалена. У Нации "не готовой", "не завершенной", "политика" и "культура" существуют разобщенно, несращенно ("дискретно"), распределяются даже между различными социологическими пластами. И здесь особенно удобно наблюдать внутреннюю сущность этих величин, поскольку она раскрывается у каждой в своих тенденциях. Россия была таким "неготовым" национальным образованием, самым "неготовым", наименее "законченным" в Европе.
Что поражает в "готовых", "сложившихся" нациях Запада, это то, что здесь "целое" как-то выше, ценнее, совершеннее "части", - более того: что это "целое" в известном смысле реальнее своих частей. "Средний" француз или англичанин типичнее "среднего" русского или "среднего" немца: он в большей степени представляет Францию, нежели русский Россию или немец Германию. "Национальное" в нем подавляет, заслоняет "индивидуальное".
Условимся под "народом" разуметь не этнографический субстрат "нации" или "культуры" [...], но ту часть коллектива, в обычном словоупотреблении именуемого "нацией", для которой национальная культура сделалась обиходом, привычкой, бессознательно усвоенной традицией, культурой, переставшей быть идеалом, т.е. тем, что в сущности исчерпывает ее содержание. Условимся под "нацией" разуметь ту часть того целого, обычно называемого этим именем, для которой "культура" является тем, что она есть, т.е. осознанным идеалом, не совокупностью механически повторяемых предписаний, но стимулом личной деятельности, источником творческой энергии, - хотя бы иной раз не направляемой ни к чему иному, кроме как к сознательному обереганию уже сложившейся культуры, из преданности тому идеалу, которого данная культура является символическим воплощением.
Сказанное сейчас служит разрешением кажущегося противоречия между нашим определением "Нации" и "Народа" и тем фактом, что в некоторых случаях "Нация" оказывается в известном отношении консервативнее "народа": например, в отношении к языку. Именно потому, что "Народ" пользуется национальным языком механически, не отдавая себе отчета в том, какие сокровища мысли и чувства отложились в нем. [...] не догадываясь о том, что у языка есть своя "душа", что он - сама душа нации, всячески мудрит и измывается над его плотью, словно бы это была бездушная и безжизненная "материя". Усмотрев это, сможем свести наше противоположение "Народа" и "Нации" к следующей формуле - по признаку отношения их к национальной культуре: для "Народа" она есть "материя", для "Нации" - духовное начало, или, пользуясь терминологией гениального романтика Адама фон Мюллера и приспособляя ее к нашим целям, для "Народа" она - "понятие", для "Нации" - "идея", т.е. живая, творчески развивающаяся, духовная сила. "Нация" есть субъект культуры. "Народ", для которого культура не переживание, но только объект, является сам ее объектом. Поэтому между "нацией" и "народом", хотя бы они принадлежали к одному и тому же социальному слою - ив этом случае в особенности - лежит всегда бездна взаимного непонимания. "Нация", оберегает ли она народ от грозящих его культуре экспериментов, толкает ли она его все дальше и дальше, все выше и выше по трудным путям к национальному идеалу, который, в силу определения, никогда ведь не осуществляется целиком в данных культурных формах, - всегда находится в состоянии борьбы с "Народом" - ив этом состоит трагизм истории.
Только языковая традиция сопротивляется времени, более того, временем укрепляется. В этом отношении с ней, пожалуй, еще может стать наравне традиция внешней политики. Однако устойчивость обеих этих традиций имеет совершенно различное происхождение: языковая традиция автономна, тогда как внешнеполитическая - гетерономна. Постоянство внешней политики каждого данного государства есть, если можно так выразиться, следствие "непрерывно длящейся случайности", каковою, например, является для Франции то, что "судьба" определила ей иметь соседями немцев и англичан. Мы не выбираем себе соседей, как не выбираем родителей, наша творческая способность здесь ни при чем. Языковая традиция народом творится; внешнеполитическая ему навязывается. Языком нация держится и живет. Умрет язык, разложится - и нации нет. "Национальный" вопрос есть поэтому вопрос языка - всегда и прежде всего.
Бесплодно спорить о "процессах" так, как если бы это были "вещи", в частности, например, о том, следует ли считать украинский язык "языком" или же "только диалектом". Для тех украинцев, которые сознают и ценят свою связь с русской культурой, украинский язык является или "только диалектом", или "вторым языком", каковым для провансальца является провансальский язык: ведь ни одному провансальцу не приходит в голову отрекаться ради Мистраля от Расина и Бальзака. Для тех украинцев, которые этой связи не чувствуют и не ценят, украинский язык есть единственный "родной язык". Это вопрос иррационального порядка, и весьма возможно, что и разрешен он будет "иррациональным способом"; причем вряд ли "большинством голосов", может быть - силой.
В средние века народы творили свою индивидуальность, не думая о ней и именно потому, что не думали; она создавалась сама собою в процессе их восхождения к сверхнациональным, либо сверхчеловеческим, целям. Культура во всех се проявлениях была совокупностью символов невыразимого и непостижимого. В наше время народы взращивают и холят национальные культуры как символы собственной народности. Они ведут "борьбу за язык", они "оберегают" и "очищают" свои языки ради них самих, и вот оказывается, что им - нечего сказать, что им приходится пробавляться "переводами" чужих слов и чужих мыслей. Умножение национальных культур и, следовательно, национальных языков до сих пор не привело к обогащению современной культуры. Иначе и быть не может. "Культура" в своей сущности не что иное, как символическое выражение
иначе невыразимого. Культура по существу символична. [...] Но в том случае, когда народ ставит своей единственной целью "быть как все", [...] для символотворчества уже, очевидно, нет места. А значит - нет места и для культуры.
Всякое развитие антиномично и, следовательно, трагично. Трагедия современного развития европейских и "европеизируемых" народов состоит в том, что борьба за национальную самобытность и за национальное самоопределение, обращая Нацию в самоцель и в самодовлеющую ценность, приводит к национальному обезличению, к смерти Нации и, следовательно, к гибели культуры, ибо "нация" и "культура" - одно.
Россия стала континентальной империей именно тогда, когда сама еще не имела как раз того, на чем крепится любая империя, - национального ядра. В сущности, хотя и политическое объединение различных племен русского народа было осуществлено очень давно, хотя уже сформировался общерусский литературный язык, общерусская литература и просвещение, однако общенациональная русская культура еще не оформилась. Общенациональной можно назвать лишь ту культуру, которая так или иначе является общей для всех горизонтальных пластов данного народа. А русская культура - славянофилы поняли это, и в этом их громадная заслуга - была культурой только тонкого верхнего слоя народа. Действительно, по сути именно через такой процесс оформляется любая национальная культура: она зарождается в общественных верхах и оттуда постепенно спускается вниз. Отличие однако русского национально-культурного развития от всякого другого "нормального" состоит в том, что слой, который в культурном отношении поднялся над другими, именно в этот момент подъема в социальном отношении был в упадке и терял свое значение как руководитель. Русская культура оформляется и как культура аристократическая тогда, когда ударил последний час русской аристократии.
Трагедия России состоит именно в том, что се культура не успела стать общенациональной культурой тогда, когда носитель этой культуры начал гибнуть, и потому "народность не смогла стать наследницей аристократии как фактор, который творит нацию". Славянофилы должны были естественным образом прийти к такому заключению.
Известно, однако, что они не пришли к нему.
Последнюю статью, столь актуальную сегодня, рассмотрим отдельно. Нет ничего поучительнее, чем прочесть текст почти девяностолетней давности как актуальный, как написанный в ответ на современные события. Как сядут те рассмотрения на фигуру современности? Если как влитые - современность не уникальна, не нова, как бы того ни хотелось ее деятелям. Если жмет - что изменилось, или это костюм старого покроя? В любом случае - поучительно.
Именно потому, что история есть постоянное обновление, вечное становление, движение вперед - все равно, к "лучшему" или к "худшему", - что она необратима, так называемые исторические аргументы, т. е. аргументы от данных исторического прошлого, сами по себе не имеют, не могут иметь решительно никакой силы и никакого значения в применении к историческому настоящему или историческому будущему.
Если бы нации отличались одна от другой только местожительством, численностью, языком, - то я не знаю, чем рост числа наций обогатил бы историю? [...] Нация есть культура, т.е. творчество, создание ценностей. В творчестве народ, как и единичная личность, выражает себя, свою душу, свою индивидуальность. Всякая же индивидуальность ограничена.
Не для того писали пророки свои книги и псалмопевец свои псалмы, Данте свою "Комедию" и Гомер "Илиаду", Мильтон "Рай" и Гете "Фауста", не для того переводил Лютер святое писание, чтобы "пропагандировать" еврейский, греческий, итальянский, немецкий, английский языки, чтобы обеспечить за этими языками "права гражданства", но они достигли того, что эти языки живут вечной жизнью и что люди, национально связанные с ними, дорожат этой связью как своей величайшей святыней.
Так проявляет себя непреложный исторический закон перерождения целей. Творя над-националные, сверх-национальные ценности, герои человечества творят нации. Последние - косвенный, но необходимый результат их творческих устремлений.
Кто ставит себе создание нации в качестве самоцели, кто не видит ничего дальше этого и ничего больше не добивается, - тот в состоянии оформить, закрепить уже сложившуюся нацию, но создать нацию он не может. Различие между делом политика и делом творца нации, в подлинном смысле этого слова, т. е. создателя национальной культуры, определяется различием природы двух соответствующих сфер: политики и культуры. Культура самозаконна, автономна. Она есть объективация своей собственной идеи, деятельность, направленная к реализации своего собственного образа совершенства. Политика, напротив, гетерономна. Деятельность политика направляется учетом сил и условий, ему данных, и целями, ему извне предписанными. Культурный деятель действует по целям, диктуемым ему голосом его души, и потому, действуя ради того, чтобы превзойти себя, он своей деятельностью утверждает самого себя. Цели политика далеко не над- или сверх-индивидуальны; они - а-индивидуальны, без-личны. Они всегда и всюду совершенно одинаковы. Конечная цель всякого политика - обеспечить своему народу наиболее выгодную позицию в той непрекращающейся ни на миг борьбе народов, из которой слагается ткань политической истории.
Трагедия национального деятеля, строящего нацию как самоцель, состоит в том, что он трактует культуру как политику, и потому в состоянии создать подобие нации, но не - подлинную нацию. Ибо он не художник, а ремесленник. Ему может казаться, что он творит как художник, так как он не знает, что такое свободное творчество; он творит с оглядкой, с задней мыслью, он думает о посторонней культуре цели, о ее конечном результате - нации, и эта направленность духа мимо цели и обусловливает собою роковым образом его бессилие: он создает только видимость культуры, а значит - только видимость нации.
Истинный национальный гений, духовно связанный со своим народом, если можно так выразиться, творчески подражает последнему. Он черпает из сокровищницы народного - своего собственного - духа материал, который сам диктует свою форму и, таким образом, органически разрастается в новую духовную ценность. Раскрывая свою душу, национальный гений реализует возможности, заложенные в национальной психике, создаст национальную культуру (напр., Мусоргский). И вместе с тем и тем самым он обогащает, обновляет, подчас даже революционизирует (тот же Мусоргский) общечеловеческую культуру.
Украинцы потому ведь и настаивают на принудительном насаждении украинской культуры - псевдо-культуры, - что они не верят в возможность развития этой культуры в условиях свободного соревнования с русской.
Насколько хорошо это все ложится на современность? Что до принудительного насаждения украинской культуры и, прежде всего, языка - это мы наблюдаем (в частности, одномоментный переход в украинских вузах на преподавание на украинском языке - и не важно, что студенты его не знают и им не дали даже времени на его изучение; когда в XIX веке царское правительство обязало тартусский университет перейти на преподавание на русском языке на это было выделено два года). Ну и вообще к языковой политике Украины есть вопросы. Интереснее другое - а есть ли украинская культура, отличная от русской? Не украинская этнография - она само собой есть - а высокая культура, созданная гениями? Признаюсь, я не знаю ответа на этот вопрос. В XIX веке ее не было - даже если считать Шевченка гением, то все равно маловато; есть ли в XX веке, есть ли в текущем, XXI веке? Говорят, современная украинская поэзия очень интересна, она едва ли не интереснее и активнее современной русской поэзии. Что ж, если это так, то это - серьезная заявка на самостоятельную культуру.
Кстати, в этой статье Бицилли не отрицал возможности возникновения украинской культуры (и, соответственно, украинской нации) - да и странно бы отнимать такую возможность у сорокамиллионного народа - он лишь утверждал, что эту культуру нельзя насадить.
В общем, любопытное чтение. В мою копилку национальных штудий.