Алексей Миллер "О русском национализме"
Книга триста семнадцатая
Алексей Миллер "О русском национализме"
2013 г., 504 стр.
http://www.twirpx.com/file/1330797/
Признаюсь, тема национализма меня интересует. Не в смысле "Россия для русских" - всегда хочется спросить, а татары это русские? Или башкиры? Ответ на этот вопрос как раз и зависит от того, что понимать под нацией. И в поисках ответа на этот вопрос, а также на более конкретный вопрос о русской нации, я как раз и решил прочесть этот сборник популярных (в смысле "научно-") работ современного историка Алексея Ильича Миллера. Он вслед за Бенедиктом Андерсоном считает нацию "воображаемым сообществом" в том смысле, что мы не можем лично знать всех людей нашей нации, так что это сообщество не наглядное, а воображаемое; то есть у нас есть, скорее всего, неосознанные критерии, по которым мы относим человека к этому сообществу, либо исключаем из него. Заметим, что "воображаемость" в данном случае никак не синоним эфемерности - это вполне объективно существующее сообщество, вернее - могущее существовать объективно. Если у всех членов этого сообщества образы этого сообщества схожи - грубо говоря, они включают в него примерно одних и тех же людей - тогда это вполне объективно существующее "воображаемое сообщество". Впрочем, сейчас подробно об идеях Андерсона я не буду - лучше потом как-нибудь напишу о его книге - сейчас я о книге Миллера и о вполне конкретном сообществе - о русской нации.
Нация может не существовать - если у людей нет этого общего образа. И история нам и покаывает, что нация это вполне недавнее изобретение, конец XVIII века, Франция, Великая французская революция. С наполеоновским завоеванием идея нации распространилась по всей Европе. Когда же эта идея пришла в Россию? Период можно установить достаточно точно - еще у Карамзина под нацией понималась корпорация дворянства, а первым националистом, человеком, на государственном уровне задумавшимся о построении русской нации, был граф Сергей Уваров со своей знаменитой триадой "православие, самодержавие, народность". Миллер показывает, что в этой триаде изначально "православия" не было, а была "традиционная религия" (это к вопросу о татарах, к примеру), но самое главное - слово "народность" это перевод французского "nationalite", нацональность, принявшее такой вид через польскую кальку "narodowosc". Интересный анализ взглядов Уварова:
В уваровской формуле очень важно (он это многократно подчеркивает), что он стремится к эмансипации России в Европе, но не к эмансипации от Европы. Идея эмансипации от Европы появится в России позже, наиболее яркий выразитель - Н.Я. Данилевский.
Теперь, если все это перевести в область практической политики, то, естественно, это вопрос окраин. Почему эмансипация России в Европе так важна для Уварова? Потому что он понимает, что сейчас будет происходить в России. А будут происходить две вещи. Во-первых, модернизация системы управления империй, т.е. ее бюрократизация. Это будет значить, что центр империи будет отнимать или ограничивать многие прерогативы местных региональных элит, в том числе и в рамках программы по ограничению крепостного права. И это будет вызывать у элит сопротивление.
И его программа - это программа не ассимиляции этих элит, но их аккультурации. В чем здесь различие? Он не пытается, не надеется сделать из поляков или из немцев русских. Чего он хочет - так это того, чтобы они освоили русский язык: это непременное условие для того, чтобы можно было их сохранить как часть имперских элит, поскольку бюрократия переходит на русский. И еще он пытается утвердить у этих элит уважение к имперскому центру, как к центру цивилизационного притяжения. Поэтому для него проблема не только нелояльные польские элиты, но и абсолютно лояльные балтийские немцы. Поэтому он создает для польской молодежи Киевский университет вместо Виленского, где преподавание будет на русском языке.
Т.е. Уваров начинает понимать одну из важных проблем, о которых многие другие значимые деятели империи будут потом говорить. Это проблема цивилизационной привлекательности русского центра. Т.е. и польские, и немецкие элиты смотрят на Москву, на Петербург, все-таки, как на культурную провинцию. С некоторым основанием. Давайте задумаемся о том, что к тому моменту, когда Уваров вступает в должность, количество людей, которые грамотны на польском языке, среди подданных Романовых заметно выше, чем количество людей, грамотных по-русски.
Россия это империя, а само построение нации в империи - процесс весьма специфический. Миллер различает окраинный национализм - когда национальный проект вызревает в колонии, которая осознает себя чем-то единым и, соответственно, борется за свою независимость и построение национального государства. Но для империй все иначе:
Давайте возьмем морские империи: Францию, Британию, Испанию. Континентальная Франция, континентальная Испания, Объединенное королевство на островах. Все они тоже очень гетерогенны. Нации строятся в них в течение XVIII и XIX веков параллельно со строительством империи. Не было так, что британцы построили нацию, а потом построили себе империю. Напротив, проект строительства империи шел рука об руку с проектом строительства нации и во многом помогал этому строительству. Воспитание британской идентичности опиралось на то, что шотландцы понимали, какие выгоды им несет соучастие вместе с англичанами в управлении огромной империей. Очень разные люди, которые населяли то, что мы сегодня называем Францией, - из них 40% даже во второй половине XIX века не говорили по-французски - сплачивались в борьбе с общими врагами Французской империи. Строительство империи в этом случае помогало строительству нации, это были не противоречащие друг другу проекты.
Конечно, Россия отличается от этих государств. Это континентальная империя, здесь нет моря, помогающего отчленить метрополию, которая должна быть преобразована в нацию, от колониальной периферии. Но это вовсе не значит, что такое действие не было возможным.
Русским национализм как раз занимался этим. Он пытался определить, какие пространства в империи следует рассматривать как русскую национальную территорию, а какие не должны быть объектом русификации, по крайней мере, первоочередной, не должны рассматриваться как часть национальной территории. Я потом этот тезис конкретизирую.
В этом смысле Россия находится где-то посередине между теми морскими империями, о которых я говорил, и другими континентальными империями. Что здесь важно: если имперская нация в процессе своего образования планирует какую-то часть империи превратить в национальную территорию, создать в ядре империи нацию-государство, это вовсе не значит, что она должна стремиться к роспуску империи. Британцы строили свою нацию и совершенно не стремились распускать британскую империю. То же самое с французами.
В отличие от островных империй (Британской, Испансой, да и Французской с ее африканскими колониями) континентальные империи развиваются в конкуренции имперских проектов - на одни и те же территории претендуют и влияют несколько империй.
На территориях Западных окраин и Поволжья русский экспансионистский проект строительства нации не был один, не был без соперников. И это очень важное обстоятельство. Понятно, что у поляков был свой альтернативный проект, и именно в этом магнитном поле взаимодействия, соперничества русского национального проекта и польского национального проекта постепенно появляются украинский и, насколько он сформировался, белорусский проекты, а также литовский. Это середина и вторая половина XIX века.
О том, почему русский проект на западных окраинах в конечном счете проиграл, проиграл в том смысле, что возникли отдельные украинская и белорусская нации... - они могли не возникнуть, как не возникла, например, провансальская нация; кстати, Мистраль, будитель провансальский, и Шевченко, будитель украинский, современники. Но сложилось по-разному.
На Волге альтернативный проект - это татарский проект. Здесь очень интересно то, как выдающийся по-своему человек Николай Иванович Ильминский в своей деятельности исходит из того, что русский ассимиляторский проект на данный момент слабее татарского. Соответственно, он придумывает и дает различным народам, живущим на Волге, свои собственные письменные языки, чтобы остановить их татаризацию и исламизацию. Для него самое главное предотвратить экспансию татарского проекта в расчете на то, что дальше эти малые народности можно будет ассимилировать. Кстати, во многом это потом стало работать.
Ксати, об украинской нации. Миллер сейчас, наверное, наиболее авторитетный историк украинского вопроса - как раз интересно его почитать о построении украинской нации. Там было несколько конкурирующих проектов - польский, русский, австрийский (смотря к какому государству относились территории и, что не менее важно, на какие территории эти государства имели виды - лучше заранее воспитать местных националистов в духе лояльности к будущим завоевателям, заодно и проблемы противнику). У меня по прочтении книги сложилось впечатление, что собственно украинской нации не существует - слишком много противоречий. Отдельное государство есть, а нации - единого воображаемого образа - нет. Впрочем, из этого не следует, что украинская нация невозможна (хотя сомнений более чем достаточно).
Кстати, два самых мощных формирующих украинскую нацию воздействия: первая мировая война - отдельные лагеря для украинцев (собственно, там им и объясняли, что они являются украинцами), и советская власть - ликвидация безграмотности на украинском, а не русском языке.
Например, есть у нас неграмотный крестьянин. Принципиально важно то, на каком языке мы его выучим читать. Российская империя из-за скаредности, из-за очень плохой организации, из-за того, что она поссорилась с русской интеллигенций, а также по многим другим причинам не сумела выучить этих крестьян читать по-русски. На каком языке они выучились читать? На украинском - в результате компания по ликвидации безграмотности. Они выучились читать на украинском, и этого уже не отменить.
Почему, в частности: потому что именно в процессе обучения грамотности происходит очень мощная индоктринация. Когда они начинают читать эти книжки, им на самом примитивном уровне, в том числе на уровне букваря, объясняют, кто они, откуда, к какой общности они принадлежат. У этих крестьян в XIX веке были свои представления, которые совершенно не оперировали национальными категориями. Они знали, что они православные, они знали, что они местные, они знали, что они «руськие» - еще надо было как-то воспользоваться этим.
Внутри имперской бюрократии разговор открытым текстом про этот национальный проект начинается в самом конце 50-х - начале 60-х годов XIX века. Они разговаривают-разговаривают, а делать что-то всерьез, помимо запретительных мер, начинают, на самом деле, только при Николае II. Этот царь, который так плохо записан в русской истории, в начале своего царствования сделал одну очень интересную вещь: он примерно каждые два года удваивал бюджет начальных школ. И к началу Первой мировой войны Россия стояла на пороге введения всеобщего обязательного начального образования, естественно, на русском языке. Если мы посмотрим на всю вторую половину XIX века, то участие государства в бюджете начального образования - это неизменные 11%. Теперь представьте себе, что это такое. На самом деле, это смертельный приговор любому ассимиляторскому проекту.
Кстати, знаете, когда во французских школах впервые разрешили преподавать патуа, то есть местные не французские наречия? Это был 1951 год, факультативно. В частности и поэтому французский проект реализовался.
Почему ликвидация безграмотности велась на украинском языке? Потому, что советская власть была врагом русского национализма, она решала задачу смены элиты, а прежняя элита была русскоязычной. Заковыристые извивы в истрии встречаются, да.
А, кстати, почему вообще актуальна нация? Мож без наций лучше?
нация - это наиболее универсальная легитимная ценность в политической жизни нашего времени. Т.е. особенность символа нации в том, что он пробуждает целый спектр эмоций, сформированных за долгое время его употребления. Он не однозначен, как всякий символ, и в этом его сила. Нация выступает как базовый оператор в системе социальной классификации. Это элемент политического и символико-идеологического порядка, а также социального взаимодействия и чувствования.
Из этого следует, что тотальный отказ от национализма - это отказ от эффективного политического действия, как ни грустно это для сторонников известной позиции, которые считают, что порядочные люди в националистическом дискурсе не участвуют.
Правда состоит не в том, что суть конфликтов и проблем нашего времени неуклонно сводится к национализму и к национальному. А в том, что в мире сегодня доминирует дискурс, который именно через нацию и национальные интересы описывает актуальные проблемы.
Например, представим себе вполне актуальную на сегодня проблему борьбы группировок, которые позиционируют себя как национальные, с международными корпорациями за контроль над энергетическими ресурсами, будь то в России или где-то еще. Если мы захотим понять, какие там реально действуют интересы, то нам, в общем, категория национальных интересов не понадобиться. Но если мы захотим понять, почему кто-то выигрывает с помощью позиционирования себя как национальной группировки, отражающей национальные интересы, то эта категория очень пригодится, потому что такую позицию легче продать.
В политической жизни любая политическая сила хотела бы утвердиться как, желательно, единственный легитимный интерпретатор понятия «национальных интересов». В этом случае очень часто используется практика исключения, когда оппонирующие силы определяется как антинародные и антинациональные. Но вот зачем нужна нация как рамка? Если ее нет, если она не работает, то мы определили своего оппонента как антинародного и антинационального, он нас определил так же, в результате мы оказываемся в ситуации, очень близкой к гражданской войне. В принципе, гражданская война - это именно доведенный до абсолюта кризис нации как политической рамки, регулятора.
Все демократии функционируют на основании того, что определенные политические силы определяется как внутринациональные, как свои, и, таким образом, обеспечивается то, что, проиграв выборы, они не устраняются с политической арены, что они выживают и имеют право на свой голос в этом обсуждении. Она же налагает на политически сильную сторону обязательство уважать ненасильственные, в идеале демократические правила политической игры и обязательство относиться к оппонентам, как к «своим».
-----------------------------------------
Есть над чем подумать, эт точно.
Алексей Миллер "О русском национализме"
2013 г., 504 стр.
http://www.twirpx.com/file/1330797/
Признаюсь, тема национализма меня интересует. Не в смысле "Россия для русских" - всегда хочется спросить, а татары это русские? Или башкиры? Ответ на этот вопрос как раз и зависит от того, что понимать под нацией. И в поисках ответа на этот вопрос, а также на более конкретный вопрос о русской нации, я как раз и решил прочесть этот сборник популярных (в смысле "научно-") работ современного историка Алексея Ильича Миллера. Он вслед за Бенедиктом Андерсоном считает нацию "воображаемым сообществом" в том смысле, что мы не можем лично знать всех людей нашей нации, так что это сообщество не наглядное, а воображаемое; то есть у нас есть, скорее всего, неосознанные критерии, по которым мы относим человека к этому сообществу, либо исключаем из него. Заметим, что "воображаемость" в данном случае никак не синоним эфемерности - это вполне объективно существующее сообщество, вернее - могущее существовать объективно. Если у всех членов этого сообщества образы этого сообщества схожи - грубо говоря, они включают в него примерно одних и тех же людей - тогда это вполне объективно существующее "воображаемое сообщество". Впрочем, сейчас подробно об идеях Андерсона я не буду - лучше потом как-нибудь напишу о его книге - сейчас я о книге Миллера и о вполне конкретном сообществе - о русской нации.
Нация может не существовать - если у людей нет этого общего образа. И история нам и покаывает, что нация это вполне недавнее изобретение, конец XVIII века, Франция, Великая французская революция. С наполеоновским завоеванием идея нации распространилась по всей Европе. Когда же эта идея пришла в Россию? Период можно установить достаточно точно - еще у Карамзина под нацией понималась корпорация дворянства, а первым националистом, человеком, на государственном уровне задумавшимся о построении русской нации, был граф Сергей Уваров со своей знаменитой триадой "православие, самодержавие, народность". Миллер показывает, что в этой триаде изначально "православия" не было, а была "традиционная религия" (это к вопросу о татарах, к примеру), но самое главное - слово "народность" это перевод французского "nationalite", нацональность, принявшее такой вид через польскую кальку "narodowosc". Интересный анализ взглядов Уварова:
В уваровской формуле очень важно (он это многократно подчеркивает), что он стремится к эмансипации России в Европе, но не к эмансипации от Европы. Идея эмансипации от Европы появится в России позже, наиболее яркий выразитель - Н.Я. Данилевский.
Теперь, если все это перевести в область практической политики, то, естественно, это вопрос окраин. Почему эмансипация России в Европе так важна для Уварова? Потому что он понимает, что сейчас будет происходить в России. А будут происходить две вещи. Во-первых, модернизация системы управления империй, т.е. ее бюрократизация. Это будет значить, что центр империи будет отнимать или ограничивать многие прерогативы местных региональных элит, в том числе и в рамках программы по ограничению крепостного права. И это будет вызывать у элит сопротивление.
И его программа - это программа не ассимиляции этих элит, но их аккультурации. В чем здесь различие? Он не пытается, не надеется сделать из поляков или из немцев русских. Чего он хочет - так это того, чтобы они освоили русский язык: это непременное условие для того, чтобы можно было их сохранить как часть имперских элит, поскольку бюрократия переходит на русский. И еще он пытается утвердить у этих элит уважение к имперскому центру, как к центру цивилизационного притяжения. Поэтому для него проблема не только нелояльные польские элиты, но и абсолютно лояльные балтийские немцы. Поэтому он создает для польской молодежи Киевский университет вместо Виленского, где преподавание будет на русском языке.
Т.е. Уваров начинает понимать одну из важных проблем, о которых многие другие значимые деятели империи будут потом говорить. Это проблема цивилизационной привлекательности русского центра. Т.е. и польские, и немецкие элиты смотрят на Москву, на Петербург, все-таки, как на культурную провинцию. С некоторым основанием. Давайте задумаемся о том, что к тому моменту, когда Уваров вступает в должность, количество людей, которые грамотны на польском языке, среди подданных Романовых заметно выше, чем количество людей, грамотных по-русски.
Россия это империя, а само построение нации в империи - процесс весьма специфический. Миллер различает окраинный национализм - когда национальный проект вызревает в колонии, которая осознает себя чем-то единым и, соответственно, борется за свою независимость и построение национального государства. Но для империй все иначе:
Давайте возьмем морские империи: Францию, Британию, Испанию. Континентальная Франция, континентальная Испания, Объединенное королевство на островах. Все они тоже очень гетерогенны. Нации строятся в них в течение XVIII и XIX веков параллельно со строительством империи. Не было так, что британцы построили нацию, а потом построили себе империю. Напротив, проект строительства империи шел рука об руку с проектом строительства нации и во многом помогал этому строительству. Воспитание британской идентичности опиралось на то, что шотландцы понимали, какие выгоды им несет соучастие вместе с англичанами в управлении огромной империей. Очень разные люди, которые населяли то, что мы сегодня называем Францией, - из них 40% даже во второй половине XIX века не говорили по-французски - сплачивались в борьбе с общими врагами Французской империи. Строительство империи в этом случае помогало строительству нации, это были не противоречащие друг другу проекты.
Конечно, Россия отличается от этих государств. Это континентальная империя, здесь нет моря, помогающего отчленить метрополию, которая должна быть преобразована в нацию, от колониальной периферии. Но это вовсе не значит, что такое действие не было возможным.
Русским национализм как раз занимался этим. Он пытался определить, какие пространства в империи следует рассматривать как русскую национальную территорию, а какие не должны быть объектом русификации, по крайней мере, первоочередной, не должны рассматриваться как часть национальной территории. Я потом этот тезис конкретизирую.
В этом смысле Россия находится где-то посередине между теми морскими империями, о которых я говорил, и другими континентальными империями. Что здесь важно: если имперская нация в процессе своего образования планирует какую-то часть империи превратить в национальную территорию, создать в ядре империи нацию-государство, это вовсе не значит, что она должна стремиться к роспуску империи. Британцы строили свою нацию и совершенно не стремились распускать британскую империю. То же самое с французами.
В отличие от островных империй (Британской, Испансой, да и Французской с ее африканскими колониями) континентальные империи развиваются в конкуренции имперских проектов - на одни и те же территории претендуют и влияют несколько империй.
На территориях Западных окраин и Поволжья русский экспансионистский проект строительства нации не был один, не был без соперников. И это очень важное обстоятельство. Понятно, что у поляков был свой альтернативный проект, и именно в этом магнитном поле взаимодействия, соперничества русского национального проекта и польского национального проекта постепенно появляются украинский и, насколько он сформировался, белорусский проекты, а также литовский. Это середина и вторая половина XIX века.
О том, почему русский проект на западных окраинах в конечном счете проиграл, проиграл в том смысле, что возникли отдельные украинская и белорусская нации... - они могли не возникнуть, как не возникла, например, провансальская нация; кстати, Мистраль, будитель провансальский, и Шевченко, будитель украинский, современники. Но сложилось по-разному.
На Волге альтернативный проект - это татарский проект. Здесь очень интересно то, как выдающийся по-своему человек Николай Иванович Ильминский в своей деятельности исходит из того, что русский ассимиляторский проект на данный момент слабее татарского. Соответственно, он придумывает и дает различным народам, живущим на Волге, свои собственные письменные языки, чтобы остановить их татаризацию и исламизацию. Для него самое главное предотвратить экспансию татарского проекта в расчете на то, что дальше эти малые народности можно будет ассимилировать. Кстати, во многом это потом стало работать.
Ксати, об украинской нации. Миллер сейчас, наверное, наиболее авторитетный историк украинского вопроса - как раз интересно его почитать о построении украинской нации. Там было несколько конкурирующих проектов - польский, русский, австрийский (смотря к какому государству относились территории и, что не менее важно, на какие территории эти государства имели виды - лучше заранее воспитать местных националистов в духе лояльности к будущим завоевателям, заодно и проблемы противнику). У меня по прочтении книги сложилось впечатление, что собственно украинской нации не существует - слишком много противоречий. Отдельное государство есть, а нации - единого воображаемого образа - нет. Впрочем, из этого не следует, что украинская нация невозможна (хотя сомнений более чем достаточно).
Кстати, два самых мощных формирующих украинскую нацию воздействия: первая мировая война - отдельные лагеря для украинцев (собственно, там им и объясняли, что они являются украинцами), и советская власть - ликвидация безграмотности на украинском, а не русском языке.
Например, есть у нас неграмотный крестьянин. Принципиально важно то, на каком языке мы его выучим читать. Российская империя из-за скаредности, из-за очень плохой организации, из-за того, что она поссорилась с русской интеллигенций, а также по многим другим причинам не сумела выучить этих крестьян читать по-русски. На каком языке они выучились читать? На украинском - в результате компания по ликвидации безграмотности. Они выучились читать на украинском, и этого уже не отменить.
Почему, в частности: потому что именно в процессе обучения грамотности происходит очень мощная индоктринация. Когда они начинают читать эти книжки, им на самом примитивном уровне, в том числе на уровне букваря, объясняют, кто они, откуда, к какой общности они принадлежат. У этих крестьян в XIX веке были свои представления, которые совершенно не оперировали национальными категориями. Они знали, что они православные, они знали, что они местные, они знали, что они «руськие» - еще надо было как-то воспользоваться этим.
Внутри имперской бюрократии разговор открытым текстом про этот национальный проект начинается в самом конце 50-х - начале 60-х годов XIX века. Они разговаривают-разговаривают, а делать что-то всерьез, помимо запретительных мер, начинают, на самом деле, только при Николае II. Этот царь, который так плохо записан в русской истории, в начале своего царствования сделал одну очень интересную вещь: он примерно каждые два года удваивал бюджет начальных школ. И к началу Первой мировой войны Россия стояла на пороге введения всеобщего обязательного начального образования, естественно, на русском языке. Если мы посмотрим на всю вторую половину XIX века, то участие государства в бюджете начального образования - это неизменные 11%. Теперь представьте себе, что это такое. На самом деле, это смертельный приговор любому ассимиляторскому проекту.
Кстати, знаете, когда во французских школах впервые разрешили преподавать патуа, то есть местные не французские наречия? Это был 1951 год, факультативно. В частности и поэтому французский проект реализовался.
Почему ликвидация безграмотности велась на украинском языке? Потому, что советская власть была врагом русского национализма, она решала задачу смены элиты, а прежняя элита была русскоязычной. Заковыристые извивы в истрии встречаются, да.
А, кстати, почему вообще актуальна нация? Мож без наций лучше?
нация - это наиболее универсальная легитимная ценность в политической жизни нашего времени. Т.е. особенность символа нации в том, что он пробуждает целый спектр эмоций, сформированных за долгое время его употребления. Он не однозначен, как всякий символ, и в этом его сила. Нация выступает как базовый оператор в системе социальной классификации. Это элемент политического и символико-идеологического порядка, а также социального взаимодействия и чувствования.
Из этого следует, что тотальный отказ от национализма - это отказ от эффективного политического действия, как ни грустно это для сторонников известной позиции, которые считают, что порядочные люди в националистическом дискурсе не участвуют.
Правда состоит не в том, что суть конфликтов и проблем нашего времени неуклонно сводится к национализму и к национальному. А в том, что в мире сегодня доминирует дискурс, который именно через нацию и национальные интересы описывает актуальные проблемы.
Например, представим себе вполне актуальную на сегодня проблему борьбы группировок, которые позиционируют себя как национальные, с международными корпорациями за контроль над энергетическими ресурсами, будь то в России или где-то еще. Если мы захотим понять, какие там реально действуют интересы, то нам, в общем, категория национальных интересов не понадобиться. Но если мы захотим понять, почему кто-то выигрывает с помощью позиционирования себя как национальной группировки, отражающей национальные интересы, то эта категория очень пригодится, потому что такую позицию легче продать.
В политической жизни любая политическая сила хотела бы утвердиться как, желательно, единственный легитимный интерпретатор понятия «национальных интересов». В этом случае очень часто используется практика исключения, когда оппонирующие силы определяется как антинародные и антинациональные. Но вот зачем нужна нация как рамка? Если ее нет, если она не работает, то мы определили своего оппонента как антинародного и антинационального, он нас определил так же, в результате мы оказываемся в ситуации, очень близкой к гражданской войне. В принципе, гражданская война - это именно доведенный до абсолюта кризис нации как политической рамки, регулятора.
Все демократии функционируют на основании того, что определенные политические силы определяется как внутринациональные, как свои, и, таким образом, обеспечивается то, что, проиграв выборы, они не устраняются с политической арены, что они выживают и имеют право на свой голос в этом обсуждении. Она же налагает на политически сильную сторону обязательство уважать ненасильственные, в идеале демократические правила политической игры и обязательство относиться к оппонентам, как к «своим».
-----------------------------------------
Есть над чем подумать, эт точно.