Кустодиев
Кустодиев, конечно, певец пышного, избытствующего, полусказочного русского мещанства. Полнота жизни, яркие краски, образы материального, мирского благополучия. Возможно, поэтому Кустодиев так не любил революцию (достаточно посмотреть на его зарисовки первомайских демонстраций середины 1900-х годов) и так любил вечный полдень русского городского и деревенского уклада, в котором он редко видел (потому что не хотел видеть) социальной диалектики, а усматривал только обаятельный результат русского труда.
У него не так много зимних зарисовок, а те, что есть не про зиму, а про зимние радости. Вообще бедная русская природа - не его предмет. С большинства из них на нас смотрит русское лето, недолгое, но щедрое своими дарами. И как символ этой русской избыточности русские девушки, русские венеры, русские купчихи - дамы, тронутые полнотой.
Глядя на овальных купчих и шарообразных купцов Кустодиева (даже Шаляпин у него вышел похожим на купца), задаешься вопросом: а почему именно они были в его эстетической вселенной символами благополучной стабильности? Ведь купец - это тот самый буржуа, тот самый капиталист, который ради прибыли осваивает новые рынки, завоевывает новые земли, открывает новые производства, стимулирует научные открытия, но и разрушает многое на своем пути (в первую очередь, человеческие судьбы, судьбы наемных работников)? В любом случае он не пребывает в блаженной неподвижности. Я полагаю, что в этом вообще трагедия русского сознания: оно видело прекрасный промежуточный результат, но не видела процесса. Русский купец по форме соответствовал той культуре, в которой он сформировался, но по существу ничем не отличался от поджарого и аскетичного немецкого предпринимателя. Радикальный надлом в дореволюционном обществе произошел до всякой революции, а взгляд художника, который этого надлома более всего боялся, ничего не увидел.
Кустодиев боялся революции и когда она произошла, осмелился лишь на мгновение заглянуть в ее глаза, создав своего знаменитого «Большевика» в 1920 году. Надо сказать, что в этой композиции есть элемент самоиронии. В 1905 году Кустодиев сделал две зарисовки, посвященные революционным событиям в Москве. На них был изображен гигантский остов, шагающий по улицам города, над церквами, над толпами бегущих людей, над баррикадами. Та же композиция, тот же сюжет, только оценки ровно противоположные. Возможно, Кустодиев немного пародировал того старого себя. В дальнейшем художник всерьез за тему революции больше не брался. Он участвовал в обслуживании гражданского культа новой власти (оформление Петрограда к 1-й годовщине Октябрьской революции, агитационные плакаты, лубки и т.д.), но переосмысления происшедшего в его творчестве нет. После 1917 года он такой же певец мещанства, как и до нее. Только мещанство уже другое - советское. Впрочем, «Русские типы», вышедшие в 1922 году, дань той России, ушедшей.