Былины братьев Гримм
Из того ли то из города из Бремена,
Из того ль села да Ганноверова,
Уходил ли Ганс да портновский сын,
Уходил на службу-то курфюрстову.
Он в подвале жил, да рубахи шил,
Хлеб лишь ел да воду пил, и то недосыта -
На краюху его мухи покушалися,
Он гонял их день-деньской, да только без толку.
Но однажды осерчал он крепко с голоду,
Как хлестнул-то рушником да со всего плеча,
Со всей дури-то ударил накопившейся,
Тут и приняли семь мух кончину лютую.
Распочуял Ганс свою велику силушку,
Да нашил на черный пояс семь нашивочек,
Подпоясал каратеги белоснежное,
И пошел искать по свету славы ратныя.
Он стоял еще заутреню во Бремене,
А к обедне был уже под Мюнхеном.
Заходил тут Ганс да на господский двор,
А кругом столы стоят дубовыя,
Тьма гостей сидит, пир горой идет,
Да вино рекой, как вода течет.
Поклонился Ганс на три стороны,
А на герцогску - во особицу,
И заводит он речи учтивыя:
- Ай ты славныя курфюрст-то Кельно-Мюнхенский,
Я пришел служить в твоей дружинушке,
Славы бранныя сыскать да благоденствия.
Отвечал курфюрст ему с насмешкою:
- Вот, гляди, сидят мои дружинники,
Как один, богатыри отважные,
Все боярских-то родов законны детушки.
И куда ж ты, деревенщина немытая,
Со свиным-то рылом да в калашный ряд?
И не ровня ты им по рождению,
И ковша подъять тебе не станет силушки!
А иди-ка ты до города до Нюрнберга,
Завелося там неведомое чудище,
Прогони его - кошель получишь с золотом,
Да еще, глядишь, возьму тебя в дружинушку...
Эй вы, стольники да ключники ледащие!
Бросьте ему сыру плесневелого,
Да пинками проводите до околицы,
Пусть порадуется щедрости курфюрстовой!
Так дошел-то Ганс до города до Нюрнберга -
Всю дорогу вспоминал об этой щедрости.
Он хотел было зайти да отобедати,
Да позаперты ворота-то дубовые,
Не пускают его в славный Нюрнберг-град.
Тут как выйдет Ганс да подбоченившись,
Тут как крикнет он да по-немецкому,
Ажно маковки на кирхах закачалися:
- Ой вы гой еси да люди Нюрнбергски!
Что ж ворота заперли дубовые?
Аль гостей-то добрых испужалися?
Али мор какой на улицах свирепствует?
Аль заело чудо-юдище поганое?
Отвечает со стены ему дружинничек:
- Ой ты ж гой еси да добрый молодец,
Не гони на нас-то ты напраслину,
Не тебя мы тута испужалися.
Не стоял бы ты под нашими воротами,
А бежал бы прочь, покуда можется.
Вот уж месяц тут беда у нас случается
Ровно ополдень приходит к граду чудище,
Уж стучит оно в ворота-то дубовые,
Уж кричит оно ужасным толстым голосом,
Так-то дань свою назначенную требует,
Всех сожрать грозится, коли дань не выплатим.
Подивился Ганс, спросил дружинничка:
- Велика ли дань-то людоедская?
- На обед себе одну овцу желает он,
Да по пол-овцы на завтрак с ужином.
Уходил бы ты своей дорогою,
Не до кушаний теперь тебе наваристых,
Как бы тут тобой не отобедали.
Огорчился Ганс, лицом нахмурился,
И побрел себе до города до Марбурга.
А навстречу по дороге прямоезжеей
Чудо-юдище идет к нему лохматое:
- Кто таков ты, да с какого будешь княжества?
Отвечал тут Ганс ему вопросом встречным-то:
- Кто таков ты, чтоб меня об этом спрашивать?
- Людоед я, дань сбирать иду со Нюрнберга,
А тебя как звати, добрый молодец?
Отобедать мне тобой али отужинать?
- Ах ты ж рысья мордь, уши кисточкой!
Не ущучив карася да уху варить?!
Я есть славный Ганс да портновский сын,
Семерых да с одного удара насмерть бью!
Вот, лохматое, тебя-то мне и надобно:
Коль побью тебя - пойду в дружину княжеску!
Ну а коли нет, значит не судьба,
Мне жалеть особо-то и не о чем!
Засмеялся людоед, запохихикивал:
- Ты меня побьешь? Не смешил бы уж.
Вот что я с тобой-то посделаю! -
Поднял камень лежачий с обочины,
И сдавил в своей ладони могучией,
Тут-то камень песком и просыпался.
- Ай ты ж подлое гляди-кось людоедище,
Для детишек фокус твой с песчаником!
Я ж из камня не песок добуду сыпчатый,
А и выжму из него слезу горючую!
Молвил Ганс да из котомки сыр повытащил,
Да как сжал его в деснице от всея души,
Потекло вовсю, да в два ручья забулькало,
Да запахло-то вокруг протухшей плесенью.
Испугалось не на шутку людоедище,
Нос зажало и глазищи позажмурило
- Не губи ты меня, славный витязь Ганс,
Не со зла я тут разбоем промышляю-то,
Добываю я себе приданое -
А иначе за себя и не зовет никто...
Огорчилось людоедище, расстроилось.
Ганс с лица его откинул космы грязные,
И посбросил людоед зверину шкуру-то,
Обернулся людоед да красной девицей.
Глянул Ганс - девица больно статная,
Да и молвит тут он человечьим голосом:
- Ну и хрен бы с ней, со службой-то курфюрстовой,
А пущай идет он с ней к такой-то матушке,
Мы и тут неплохо будем жить, под Нюрнбергом,
Пастухами, значит, али агрономами.
- Погоди,- тут отвечает красна девица,-
Есть должок перед тобой у благодетеля,
Навестить его неплохо бы на радостях,
Пусть кошель отдаст тебе обещанный.
Тут они да о подробностях условились,
И отправились поврозь да к Кёльно-Мюнхену.
Долго ль, коротко, добрался Ганс до города,
Видит - двор господский словно вымер весь,
Ну а в тереме под скатерть-то парчовую
Сам курфюрст со страху весь почти попрятался,
А его ландскнехты да с рейтарами
С сапожищами под лавки позабилися.
А средь трапезной стоит уже чудовище,
Да рычит на всех ужасным толстым голосом.
Подмигнуло оно Гансу да взревело так,
Что дружинники от страха ... позажмурились.
Ну уж тут они на пару оторвалися:
Все столы да лавки расфигачили,
Да в дружинников метали яства пряные,
И курфюрсту тоже пенделей навешали.
А затем, из-под стола его повытащив,
Молвил Ганс курфюрсту по-серьезному:
- Не к лицу твоя дружина мне ледащая,
Что со штруделем лишь только может справиться.
А назначь-ка ты мне содержание,
Да пойду я сам до города до Нюрнберга,
Буду бдительно беречь там землю прусскую
От чудовищ да поганых лягушатников,
Да и вас чтоб, трусов, на границах не было,-
Так сказал, и вышел прочь из терема,
Только шкуру там оставил людоедову,
Да кошель забрал, за оную обещанный.
А его уже встречает красна девица,
Похвалила за отвагу да за выдумку,
Да вздохнула, зря ты, мол, оставил шкуру-то.
Обнял Ганс тут свою суженую-ряженую,
Да и молвил с хитростию в голосе:
- Ничего, домой вернемся - справим новые,
На обоих, значит - для надежности.
Зря я, что ли, Ганс да портновский сын?