Моя школа № 321
Ладно. Когда меня с гладиолусами и в коричневом школьном платьице с белым передником (ранец был лакированный, горчичный (цвета детской неожиданности), туфельки уже не помню) повели в первый раз в первый "В" класс - и мы все собрались на школьном дворе, мне, конечно, и в голову не могло прийти, что там же, на том же самом месте, проходило первое собрание российских скаутов. Куды, в нашем классе и слов таких не знал никто. Что бассейн, куда нас водили иногда - о этот плеск воды, запах сырости и хлорки и страшная голубая бездна, выложенная кафелем, - был гимнастическим залом этой самой гимназии, я тоже не знала. Равно как и того, что физкультурный зал для мелких, с высоченным куполом, белый, сияющий, был школьным храмом. Ступеньки школьной мраморной лестницы были посередине вытерты и сглажены - с них можно было (пока никто не видит) съезжать без риска отбить попу, а у стенки и у перил они оставались острыми и строгими. Сколько народу должно было пробегать по ним вверх-вниз ежедневно, чтоб такое было, мне и в голову не приходило. На втором этаже, у больших, висели всякие картинки на стенках, так что было сказано, что тут вроде бы преподавал В. Ян, который про Батыя писал (у нас дома был трехтомник), ну и еще, кажется, брат Пушкина учился, и Глинка. Глинка - это композитор, а брат Пушкина неинтересно, вот если бы сам Пушкин - еще бы можно было бы о чем-то говорить. Хотя на этих стендах была картинка, перышком нарисованная, которая называлась "Пiаные скифы" - на стенде, посвященном Яну, картинка мне нравилась всегда. Вроде был еще школьный музей, но там что-то было про войну, скучно (школа № 321 работала в блокаду - и даже выпустили 5 десятиклассников). Впрочем, в пионеры нас все равно принимали не там, а у памятника Ленину у Дворца культуры работников пищевой промышленности - попросту в Пищевике. Нас туда водили смотреть мультики по абонементу, и однажды, пока я болела, класс повели на "Босоногого Гена". Еще там в фойе продавали пломбир. Ну да, вкусный. А то для младшеклассника бывает невкусное мороженое (нет, было одно - в бумажных стаканчиках томатное по 7 копеек, и еще молочное, а не сливочное, - как будто сладковатый лед из морозилки, зато дешевое). Мы знали, что школа старая, ну так это же Питер, самый центр, тут все старое. Там, где был пансионат, теперь располагалась музыкальная школа, уж конечно, меня туда впихнули - не по блату, а прямо так, по чесноку.
Директора все страшно трусили - это была невысокая весьма решительная дама, Раиса Ивановна Слободских. Она знала всех учеников по имени. Имена учителей были красивые и нездешние: Фира Морисовна, Михаил Исаакович, Розалия Наумовна, нас, мелочь, учила Элеонора Давыдовна... потом стало понятно, что Фира Морисовна была Эсфирью Моисеевной, а равно выяснилось, что школу нашу за глаза звали синагогой. Очевидно, не робкого десятка была наша Раиса Ивановна. После 9 класса я ушла оттуда - в знаменитую школу № 27, литературно-историческую, легенду Питера. Оттуда у меня много друзей и много памяти. Но кто бы знал тогда, что сейчас, вот прямо сейчас, настоящим своим посвящением и огромной, незаслуженной удачей я буду считать ее, школу № 321. Потому что эти стены. Эти ступени. Этот полуразрушенный школьный двор, с осыпающейся стеной, где я сидела, в слезах и соплях, и писала на какой-то дурацкой бумажке "Красный самайн"... а теперь хочу поцеловать эту землю и эти битые кирпичи. Потому что вот она - связь напрямую, наследие и родовая гордость, вот он, мой обломок истории и место силы, и даже если ты советский октябренок с мороженым в лапке и девственно пустой головой, ты все равно трогаешь эти перила, поскальзываешься на этих ступеньках, смотришь в те же окна... Мне не быть гордостью моей школы, куда там, и имени моего в ней уже не осталось. Но это все неважно. Просто однажды тебя туда приводят - с гладиолусами (или то были военные астры?), и Гении Места вздыхают и принимают тебя под свои белые с желтым крылья, всех нас, какие уж попались: раз уж пришли сюда эти дети - так они наши.
Ну и почему все не зря в этом мире - и все переплетено. В Первой петербургской гимназии учился Васил Златарский, болгарский мальчик, который потом поступил на историко-философский... И его фундаментальный труд по истории Средневековой Болгарии вводил меня в эту страну - да и в этот язык, если уж на то пошло... Мы с ним из одной школы...
И вот я сижу - и меня слегка трясет, как всегда, когда видишь, как оно все связано друг с другом.