Интервью
Только вот, если можно,
Давай посидим в той кафешке,
Что у всех на отшибе.
Но наши ее уважают.
Там не так уж и людно,
Да что там - и вовсе безлюдно,
И хозяйка для нас не держит
Железных вилок и ложек.
Белые мои, пестрые мои, черные мои, за мною!
В воду, в воду, за мною, добрые мои коровы!
Хочешь знать, не скучаю ли я
По оставленной вашей суше,
По тому, что у вас так часто
Называют «прошлой любовью»?
Почему я ушла от вас -
И уж тут ничего не исправишь?
Почему - это странный вопрос,
Если было сказано слово.
В этом доме все пахло горячею кровью мужчины.
Жаркой кровью, и доброй едой, и недобрым железом.
Мне непросто сказать, как пьянит, и манит, и пугает
Золотое свеченье любви через запах железа.
Люди думали - я сумасшедшая, хоть и безвредна.
А священник венчал нас - и он-то доподлинно ведал,
Впрочем, он приходил до того - сохрани его Боже,
Убеждал, что не надобно так, говорил, что негоже.
Он крестил меня ночью, озерной водой, за овином.
Я должна была вскоре стать матерью нашему сыну.
И когда я уйду, я уйду не обычной тропою.
Из-за этого многие здесь не хотят быть со мною…
Белые мои, пестрые мои, черные мои, за мною!
В воду, в воду, за мною, добрые мои коровы!
Ты приходишь ко мне говорить -
Говори, или можешь послушать.
Я была для них заповедной,
Как лилия в лодке,
Как осетр в хрустальных водах,
Как жемчужина втайне,
А потом - то же самое, только чудовище в тине.
Он на берег ко мне не пришел,
С тростниковою флейтой.
Только дети пришли -
Я к ним вышла, всегда выходила.
Приносила им жемчуга,
Девочку грудью кормила.
Помню, осень. Тяжелые рыбы
На дно уходили устало.
Я ждала по ночам эту музыку.
Долго. Потом перестала.
Белые мои, пестрые мои, черные мои, за мною!
В воду, в воду, за мною, добрые мои коровы!
Здесь не так - все сменилось,
Деревни и дома давно уже нету,
Санаторий построен -
Весь берег в дощатых купальнях,
Ты приходишь сюда,
Принесла мне лепешку и сыра,
И глаза у тебя чуть косят - не его ли ты крови?
Видишь, листья плывут по воде -
Красно-желтые листья,
Станут бурыми там, в глубине,
Под холодною толщей.
Мне не хочется больше сюда,
Не ходи ко мне больше.
Пусть я буду по-прежнему -
Только чудовищем в тине,
До поры, пока Бог не коснется меня белым пальцем,
Я отправлюсь к Нему,
Он метнет меня в небо удою...
Потому что во мне, словно крюк, -
Это сердце живое…
Давай посидим в той кафешке,
Что у всех на отшибе.
Но наши ее уважают.
Там не так уж и людно,
Да что там - и вовсе безлюдно,
И хозяйка для нас не держит
Железных вилок и ложек.
Белые мои, пестрые мои, черные мои, за мною!
В воду, в воду, за мною, добрые мои коровы!
Хочешь знать, не скучаю ли я
По оставленной вашей суше,
По тому, что у вас так часто
Называют «прошлой любовью»?
Почему я ушла от вас -
И уж тут ничего не исправишь?
Почему - это странный вопрос,
Если было сказано слово.
В этом доме все пахло горячею кровью мужчины.
Жаркой кровью, и доброй едой, и недобрым железом.
Мне непросто сказать, как пьянит, и манит, и пугает
Золотое свеченье любви через запах железа.
Люди думали - я сумасшедшая, хоть и безвредна.
А священник венчал нас - и он-то доподлинно ведал,
Впрочем, он приходил до того - сохрани его Боже,
Убеждал, что не надобно так, говорил, что негоже.
Он крестил меня ночью, озерной водой, за овином.
Я должна была вскоре стать матерью нашему сыну.
И когда я уйду, я уйду не обычной тропою.
Из-за этого многие здесь не хотят быть со мною…
Белые мои, пестрые мои, черные мои, за мною!
В воду, в воду, за мною, добрые мои коровы!
Ты приходишь ко мне говорить -
Говори, или можешь послушать.
Я была для них заповедной,
Как лилия в лодке,
Как осетр в хрустальных водах,
Как жемчужина втайне,
А потом - то же самое, только чудовище в тине.
Он на берег ко мне не пришел,
С тростниковою флейтой.
Только дети пришли -
Я к ним вышла, всегда выходила.
Приносила им жемчуга,
Девочку грудью кормила.
Помню, осень. Тяжелые рыбы
На дно уходили устало.
Я ждала по ночам эту музыку.
Долго. Потом перестала.
Белые мои, пестрые мои, черные мои, за мною!
В воду, в воду, за мною, добрые мои коровы!
Здесь не так - все сменилось,
Деревни и дома давно уже нету,
Санаторий построен -
Весь берег в дощатых купальнях,
Ты приходишь сюда,
Принесла мне лепешку и сыра,
И глаза у тебя чуть косят - не его ли ты крови?
Видишь, листья плывут по воде -
Красно-желтые листья,
Станут бурыми там, в глубине,
Под холодною толщей.
Мне не хочется больше сюда,
Не ходи ко мне больше.
Пусть я буду по-прежнему -
Только чудовищем в тине,
До поры, пока Бог не коснется меня белым пальцем,
Я отправлюсь к Нему,
Он метнет меня в небо удою...
Потому что во мне, словно крюк, -
Это сердце живое…