фотография - 97
Девяносто седьмой был хороший год,
Много лучше прочих иных.
Степа Печкин уехал к маме в Израиль
И оставил нас с дочкой одних.
У меня появилось жилье и пёс
И груда новых хлопот.
Кто когда-нибудь строил свой собственный дом,
Безусловно, меня поймет.
Очень часто нам было нечем платить,
А порою нечего есть,
Но по сравнению с прошлым моим житьем
Это, в общем-то, даже не жесть.
У меня была дудка, Динка, и чашка,
И Питер, и куча дел,
И чайник на коммунальной кухне,
Закипая, слегка свистел.
Это было классно, чуть-чуть нелепо,
И любовь как раз началась,
И скрипучий фонарь за окном качался,
И "Башня" почти собралась...
Через двадцать лет я сдираю обои,
Поклеенные тогда,
И жду, что за ними появится дверь,
И даже вижу дверной проем,
Но дверь заложена штукатуркой, -
И к счастью, что да, то да.
Кассета валялась в дальнем углу
Письменного стола.
Я и думать забыла про это про всё,
Да вот случайно нашла.
Я ставлю кассету и нажимаю
Квадратную кнопку PLAY,
И слышу из прошлого голоса
Веселых моих друзей.
Мандолина, гитара, какая-то флейта,
Треск, болтовня и звон.
Вот такая машина времени -
Кассетный магнитофон.
В этой комнате двадцать лет спустя
Зима - девяносто семь...
А играть мы тогда вообще не умели,
Причём от слова "совсем".
Я слушаю голоса друзей,
И свой собственный в том числе.
Мы были чудесные дураки,
Назад тому двадцать лет.
Девяносто седьмой был хороший год,
Полный радости и тепла.
Но, конечно, я бы в него не вернулась,
даже если б могла...
Много лучше прочих иных.
Степа Печкин уехал к маме в Израиль
И оставил нас с дочкой одних.
У меня появилось жилье и пёс
И груда новых хлопот.
Кто когда-нибудь строил свой собственный дом,
Безусловно, меня поймет.
Очень часто нам было нечем платить,
А порою нечего есть,
Но по сравнению с прошлым моим житьем
Это, в общем-то, даже не жесть.
У меня была дудка, Динка, и чашка,
И Питер, и куча дел,
И чайник на коммунальной кухне,
Закипая, слегка свистел.
Это было классно, чуть-чуть нелепо,
И любовь как раз началась,
И скрипучий фонарь за окном качался,
И "Башня" почти собралась...
Через двадцать лет я сдираю обои,
Поклеенные тогда,
И жду, что за ними появится дверь,
И даже вижу дверной проем,
Но дверь заложена штукатуркой, -
И к счастью, что да, то да.
Кассета валялась в дальнем углу
Письменного стола.
Я и думать забыла про это про всё,
Да вот случайно нашла.
Я ставлю кассету и нажимаю
Квадратную кнопку PLAY,
И слышу из прошлого голоса
Веселых моих друзей.
Мандолина, гитара, какая-то флейта,
Треск, болтовня и звон.
Вот такая машина времени -
Кассетный магнитофон.
В этой комнате двадцать лет спустя
Зима - девяносто семь...
А играть мы тогда вообще не умели,
Причём от слова "совсем".
Я слушаю голоса друзей,
И свой собственный в том числе.
Мы были чудесные дураки,
Назад тому двадцать лет.
Девяносто седьмой был хороший год,
Полный радости и тепла.
Но, конечно, я бы в него не вернулась,
даже если б могла...