Четвертая песня про сову - гордую возлюбленную

[tikkey]

Облетали тополя да на могилки,
ржавый лист роняя на грязнОй гранит.
На столе стакан, да хлеб, да полбутылки,
на столбе фонарь изношенный скрипит.

Никого кругом не встретишь в час полночный.
Двери кладбища закрыты на засов.
Старый сторож дядя Слава Полпетрович
со товарищ говорили про любовь.

Ты товарищ мой, давно тебя я знаю.
Нос крючком у тя, и водку ты не пьешь.
А скажи, к примеру, как ты размышляешь,
что ей, бабе, в жизни нать, едрена вошь?

И товарищ отвечал ему с тоскою,
прикрывая золотистые глаза.
- Кабы знал я, Полпетрович, про такое,
Я бы сра... да я бы с радостью сказал.

Я ж давно по ей, заразе, истомился,
по ее по серо-крапчатым крылам.
Раз признаться ей в открытую решился -
только ху... да только хуже сделал сам.

Удержаться не могла, захохотала,
просмеявшись, "Ах ты, филин!" - говорит.
И такое про меня еще сказала,
что обиду даже смерть не утолит.

А порой смотрю я на тую осину,
где глумилась эта стерва в те поры...
Эх, до чего же мы народ такой, мужчины,
свое сердце дарим сукам для игры.

И промолвил старый сторож дядя Слава:
- Не горюй, браток, и все они шалавы.
И у вас такие же, как у людей.
Лучше на-ка, выпей, да еще налей.
Что сова, что баба - да и хрен бы с ней.
Лучше выпей-ка, да еще налей.

А с утра, не успев опохмелиться,
лежа рядом на пожухлой на траве
сторож плакал о Людмиле-продавщице,
филин плакал о гордячке о сове.