Почему я не рисую
Здесь вот случился короткий диалог у нас с mazepa_1 и я припомнил одну историю из детства, которой решил поделиться.
Я вообще с самых ранних лет увлекался живописью. Поначалу преимущественно - на обоях. Надо отдать должное моим родителям - меня зато даже не ругали. В общем-то я был довольно неглупым дитём и со временем понял, что у рисования на обоях перед рисованием на бумаге - никаких преимуществ. И это даже неудобно. Поэтому я переключился на бумагу.
Рисовал я запойно и самозабвенно. Больше в детстве я, пожалуй, только читал. Таким образом, вопрос с моим досугом мог решиться тремя путями - отпустить меня гулять во двор, вручить новую книжку (или сводить в библиотеку) или дать бумагу и краски (карандаш, ручку, что угодно, чем можно рисовать).
В первом классе меня ожидаемо помимо собственно средней школы отправили в художественную, в которой я и провёл два замечательных года и даже, кажется, в выставках юных властителей кисти участвовал. Небезуспешно. А потом эту художку то ли далековато перевезли, то ли прикрыли и я начал заниматься в художке, которая была прямо в нашей гимназии. Очень удобно. На этом моя карьера художника и закончилось.
А закончилась она бесславным моим демаршем. В один прекрасный день мне и ещё одному преуспевающему юному художнику вручили настоящие холсты и предложили нарисовать то ли поле цветов, то ли просто цветы. Задача была любопытная и ответственная - холсты вручали не каждому. Мучил я это полотно месяц. Потом ещё месяц. И всё сухонькой молодой преподавательнице Алёне Ивановне (до сих пор помню, как звали эту четырёхглазую ведьму) не нравилась моя мазня. То это переделай, то то. В конечном итоге я дошёл до стадии, когда мне абсолютно всё нравилось в том, что я намалевал, и я искренне верил в то, что теперь-то мы будем выставляться. А надо сказать, что с детства я крайне самокритичен в отношении своего творчества. Но и в этот раз мне велели нахрен всё переделать. После этого я больше не появлялся в этом кабинете. На самом деле, больше ни разу не зашёл в этот кабинет, хоть и проучился в гимназии до самого выпуска.
С тех пор я не могу рисовать. То есть ей удалось настолько убедить меня в том, что у меня не получается, что у меня и правда не получается теперь. Я, конечно, эту тягу в себе не убил и рисую до сих пор. В универе все последние странички лекционных тетрадей изрисованы были, а сейчас у меня есть абсолютно всё для рисования - холсты, бумага, уголь, пастель, масло, акварель. И иногда я даже рисую. Но больше никому это не показываю.
Мораль сей басни такова - не убивайте в своих детях художников, давайте им самовыражаться, пусть пишут, как видят. Правильной технике их успеют научить, если вдруг у них и правда есть к этому талант.
Я вообще с самых ранних лет увлекался живописью. Поначалу преимущественно - на обоях. Надо отдать должное моим родителям - меня зато даже не ругали. В общем-то я был довольно неглупым дитём и со временем понял, что у рисования на обоях перед рисованием на бумаге - никаких преимуществ. И это даже неудобно. Поэтому я переключился на бумагу.
Рисовал я запойно и самозабвенно. Больше в детстве я, пожалуй, только читал. Таким образом, вопрос с моим досугом мог решиться тремя путями - отпустить меня гулять во двор, вручить новую книжку (или сводить в библиотеку) или дать бумагу и краски (карандаш, ручку, что угодно, чем можно рисовать).
В первом классе меня ожидаемо помимо собственно средней школы отправили в художественную, в которой я и провёл два замечательных года и даже, кажется, в выставках юных властителей кисти участвовал. Небезуспешно. А потом эту художку то ли далековато перевезли, то ли прикрыли и я начал заниматься в художке, которая была прямо в нашей гимназии. Очень удобно. На этом моя карьера художника и закончилось.
А закончилась она бесславным моим демаршем. В один прекрасный день мне и ещё одному преуспевающему юному художнику вручили настоящие холсты и предложили нарисовать то ли поле цветов, то ли просто цветы. Задача была любопытная и ответственная - холсты вручали не каждому. Мучил я это полотно месяц. Потом ещё месяц. И всё сухонькой молодой преподавательнице Алёне Ивановне (до сих пор помню, как звали эту четырёхглазую ведьму) не нравилась моя мазня. То это переделай, то то. В конечном итоге я дошёл до стадии, когда мне абсолютно всё нравилось в том, что я намалевал, и я искренне верил в то, что теперь-то мы будем выставляться. А надо сказать, что с детства я крайне самокритичен в отношении своего творчества. Но и в этот раз мне велели нахрен всё переделать. После этого я больше не появлялся в этом кабинете. На самом деле, больше ни разу не зашёл в этот кабинет, хоть и проучился в гимназии до самого выпуска.
С тех пор я не могу рисовать. То есть ей удалось настолько убедить меня в том, что у меня не получается, что у меня и правда не получается теперь. Я, конечно, эту тягу в себе не убил и рисую до сих пор. В универе все последние странички лекционных тетрадей изрисованы были, а сейчас у меня есть абсолютно всё для рисования - холсты, бумага, уголь, пастель, масло, акварель. И иногда я даже рисую. Но больше никому это не показываю.
Мораль сей басни такова - не убивайте в своих детях художников, давайте им самовыражаться, пусть пишут, как видят. Правильной технике их успеют научить, если вдруг у них и правда есть к этому талант.