Идиот
Большое впечатление на меня произвела сцена на даче Лебедева, где к князю Мышкину пришли качать права четверо, по нынешним временам, гопников (потом, правда, выяснилось, что каждый из них по отдельности довольно вменяем), удумав, что один из них - внебрачный сын покровителя князя и захотев оттяпать у того часть наследства. Достоевский так точно передал всю суть этого гопнического хамла, так вывел контраст между ними, потерявшими всякую совесть, и Мышкиным, который от доброты и наивности все грехи берет на себя, и, хоть и раскусив мошеннический обман, все же извиняется и очень всех жалеет (кроме себя). Читается опубликованный в газете отвратительный пасквиль на князя, и опять вместо того, чтобы позволить Лебедеву спустить этих личностей с лестницы, князь во всем видит свою вину:
- Это чорт знает что такое, - проворчал вполголоса Иван Федорович. - точно пятьдесят лакеев вместе собирались сочинять и сочинили.
- А па-азвольте спросить, милостивый государь, как можете вы оскорблять подобными предположениями? - заявил и весь затрепетал Ипполит.
...
- Как! Вы сами всё это сочинили? - спросил князь, с любопытством смотря на Бурдовского: - да быть же не может!
- Можно однако же и не признавать вашего права к подобным вопросам, - вступился племянник Лебедева.
- Я ведь только удивился, что г. Бурдовскому удалось… но… я хочу сказать, что если вы уже предали это дело гласности, то почему же вы давеча так обиделись, когда я при друзьях моих об этом же деле заговорил?
- Наконец-то! - пробормотала в негодовании Лизавета Прокофьевна.
...
- Позвольте же, господа, позвольте, я изложу дело, - умолял князь: - недель пять назад ко мне явился в З. уполномоченный и ходатай ваш, господин Бурдовский, Чебаров. <...> Я только понял с первого разу, что в этом Чебарове всё главное дело и заключается, что, может быть, он-то и подучил вас, господин Бурдовский, воспользовавшись вашею простотой, начать это всё, если говорить откровенно.
- Это вы не имеете права… я… не простой… это… - залепетал в волнении Бурдовский.
- Вы не имеете никакого права делать такие предположения, - назидательно вступился племянник Лебедева.
- Это в высшей степени обидно! - завизжал Ипполит: - предположение обидное, ложное и не идущее к делу!
- Виноват, господа, виноват, - торопливо повинился князь: - пожалуста, извините; это потому, что мне подумалось, что не лучше ли нам быть совершенно откровенными друг с другом, но ваша воля, как хотите.
И все это ведь чуть больше чем за полвека до Швондера и его визита к профессору в булгаковском "Собачьем сердце". А ведь совершенно тот же типаж, разве что Швондеры стали еще наглее, еще гаже и еще мерзопакостнее.
Это я к чему. Я вот тоже имею большие склонности к мышкинизму, так сказать, то есть всех жалеть и во всех видеть добрые помыслы. А таких-то вот ведь надо просто в морду, по шеям да вышвырнуть восвояси. Но, к сожалению, как и князю - настоящему интеллигенту - невозможно так поступать, так и в себе я никогда таких сил не находила. И сразу еще становится понятно, почему пропал тот слой интеллигентной аристократии - что они могли противопоставить наглости, всякому отсутствию чести и вранью подобных персонажей? Нынешние-то власть предержащие из этих гопников и вышли, и намного дальше продвинулись.
- Это чорт знает что такое, - проворчал вполголоса Иван Федорович. - точно пятьдесят лакеев вместе собирались сочинять и сочинили.
- А па-азвольте спросить, милостивый государь, как можете вы оскорблять подобными предположениями? - заявил и весь затрепетал Ипполит.
...
- Как! Вы сами всё это сочинили? - спросил князь, с любопытством смотря на Бурдовского: - да быть же не может!
- Можно однако же и не признавать вашего права к подобным вопросам, - вступился племянник Лебедева.
- Я ведь только удивился, что г. Бурдовскому удалось… но… я хочу сказать, что если вы уже предали это дело гласности, то почему же вы давеча так обиделись, когда я при друзьях моих об этом же деле заговорил?
- Наконец-то! - пробормотала в негодовании Лизавета Прокофьевна.
...
- Позвольте же, господа, позвольте, я изложу дело, - умолял князь: - недель пять назад ко мне явился в З. уполномоченный и ходатай ваш, господин Бурдовский, Чебаров. <...> Я только понял с первого разу, что в этом Чебарове всё главное дело и заключается, что, может быть, он-то и подучил вас, господин Бурдовский, воспользовавшись вашею простотой, начать это всё, если говорить откровенно.
- Это вы не имеете права… я… не простой… это… - залепетал в волнении Бурдовский.
- Вы не имеете никакого права делать такие предположения, - назидательно вступился племянник Лебедева.
- Это в высшей степени обидно! - завизжал Ипполит: - предположение обидное, ложное и не идущее к делу!
- Виноват, господа, виноват, - торопливо повинился князь: - пожалуста, извините; это потому, что мне подумалось, что не лучше ли нам быть совершенно откровенными друг с другом, но ваша воля, как хотите.
И все это ведь чуть больше чем за полвека до Швондера и его визита к профессору в булгаковском "Собачьем сердце". А ведь совершенно тот же типаж, разве что Швондеры стали еще наглее, еще гаже и еще мерзопакостнее.
Это я к чему. Я вот тоже имею большие склонности к мышкинизму, так сказать, то есть всех жалеть и во всех видеть добрые помыслы. А таких-то вот ведь надо просто в морду, по шеям да вышвырнуть восвояси. Но, к сожалению, как и князю - настоящему интеллигенту - невозможно так поступать, так и в себе я никогда таких сил не находила. И сразу еще становится понятно, почему пропал тот слой интеллигентной аристократии - что они могли противопоставить наглости, всякому отсутствию чести и вранью подобных персонажей? Нынешние-то власть предержащие из этих гопников и вышли, и намного дальше продвинулись.