неЯга, начало
Морозная зимняя улица, натоптанная тропинка во дворах, даже наезженная местами, иду медленно и вдумчиво - под обманным снежком может скрываться лёд после оттепели. А вот и он! На снегу, куда ступить удобно, три капли крови. Как будто ягоды раздавили. Наступила и сразу окрик мужичка, который искоса наблюдал за мной, а теперь поспешил навстречу:
- Кровь заговорённая, девица, смотри, куда идёшь!
Я и оглянулась назад, ведь уже пару шагов сделала дальше по тропинке - а капель нет уже... Свист кулака учуяла в последний момент! Увернулась и присела, выдав мужичку подножку. Он такой удивлённый улёгся в сугроб - мама, дорогая, душегуб сам ко мне в руки пожаловал!
Недаром староста, когда работу рассказывал, говорил, что девки пропадали на меня похожие и языком цыкал, да смотрел жалостливо.
- А ты чего не упала?
- А ты чего упал? Не наступила я, мимо твоя кровь пролетела.- таки заговорила я с ним и выдала себя сразу.
- Ведьма!
- Да, Ведьма. А тебе девки зачем? - я взяла капельку крови щепочкой вместе со снегом и поднесла к его щеке - шипит, тает, меняется.
- Не ласковые они.
- А ты сам-то ласковый? Где девки? Я пока просто спрашиваю, а вон парни бегут, они и спрашивать не будут, прибьют и разбираться потом некому. - последняя третья капля растаяла на его лице и он начал меняться - упрямство сменилось покорностью.
- Я покажу, только помилуй! - мужичок заелозил на снегу под своим же колдовством покорностью и унижением.
- Пошли! - скомандовала я, дав отмашку парням.
Староста их научил только помочь, поддержать - я просила не мешать мне и они послушались сразу, хотя могли и зашибить насмерть душегуба.
Изба на отшибе была не топлена. Покосившаяся дверь открывалась со скрипом давно неухоженных петель. Душегуба я пропустила вперёд, сама поснимала его паутинки мелких пакостей от чужаков - сама такие же развешиваю, когда ночевать в незнакомом месте остаюсь.
- За нами не ходить. - буркнула я парням, и те послушно остались на морозной улице.
Покорный и помолодевший мужичок, скорее парень даже, прошёл в избу, сел на лавку в большой комнате.
- Повторю, где девки? - я осторожно осматривалась, замечая запустение и замызганность избы.
- В запечной. - махнул он рукой и обмяк, как будто силы закончились.
В запечную я заглянула и тут же выскочила на улицу к парням.
- Зовите старосту и жену его, пусть одеяла прихватят и холодную баню в ближайшем доме затопят, но в дом не заходят! - дышалось мне с трудом, через раз, но потом отпустило.
Перед глазами стояла картинка из девичьих голых тел валяющихся на топчане как поломанные куклы - без души, без дыхания, без признаков жизни. Синие руки и ноги - целые, но местами обмороженные, косы расплелись, одежды, как и не было - у одной ленты в волосах держались чудом и у другой платок на голове - видимо подарки, не их ещё вещи.
Проморгалась, умылась снегом, пошла внутрь уже более решительно - вонь вонью, а девки не виноваты, что попались. Или виноваты?
- Так что тебе девки то сделали, душегуб? - спросила я его строго, вытаскивая самую верхнюю и заворачивая её в драное одеяло.
- Грубили. Хамили мне у колодца. Обзывали по-всякому. Улыбаться мне не хотели. Я ведь справный жених - дом, поле, скотина! - он посмотрел в окно на упавший сарай через двор у калитки.
Ясно. Жених.
Я осмотрела девушек, но ничего такого не обнаружила. Даже синяков нет, просто грязные и голые, истощённые ещё - под заклятием не едят.
Неласковый. Он их не бил. Одежда девчонок защищала и ушла первой, рассыпалась. Топить в доме нельзя, потому что заклятие спадёт - у него сейчас тоже. А лежат все, потому что заклятие на живых, не на мёртвых - но живые в такой мороз просто мёрзнут и засыпают.
Уууууу! Так бы и треснула его чем, дурень! Кто научил ещё такому - это же не просто слова, это заговор на крови.
- Кто же тебя научил, а? Сам расскажешь или дознаваться буду? - я медленно положила девку на соседнюю лавку и выглянула в окно, в ожидании старосты с женой.
Скорее бы, но и торопиться нельзя. Баню надо с ними вместе топить. В горячую баню их вносить никак, сразу помрут все, а вот вымыть их от крови и заклятия, да отогреть очень надо!
- Ксанка! - послышался голос жены старосты, - Я войду!
- Ох, тётка Марья, скажи парням не разворачивать девиц, нести в холодную баню - вместе и затопим. - забирая у неё ворох одеял и кивая на лавку проговорила я.
Тётка Марья, жена старосты и местная повитуха, во многом могла бы меня заменить, но вот с заговорами она дела не имела - молитвой брала. Поэтому меня и позвали душегуба ловить. Зашла, сморщилась, скривилась, подхватила девицу и вышла передать её парням. Староста Гаврила Митрофанович ждал у крыльца и только глазом подмигнул, как помощник справно и аккуратно принял кулёк с девицей и медленно, но споро понёс к соседям. Девок было шесть - по месяцам почти - начал осенью или в конце лета, а сейчас февраль на исходе, Масленица скоро. Первая уже пошла трупными пятнами, я её трогать не стала, только укрыла в покров с топчана и снесла в сени, предупредив не входить в дом, не топить печь, просто не выпускать душегуба, да он и сам не выйдет.
Пока мы девок отогревали в бане, чистили огнём, да отмывали от заклятья и крови порченой, вся деревня собралась вокруг бани и голосила. Пришлось выглянуть и попросить песни петь, понёвную, да на рождение. Бабы затянули, а соседка принесла тёплое питьё с мёдом и молоком разбавленное водой. Девицы просыпались неохотно, помнили мало что, были вялыми и даже молоко пили по глоточку, но пили. Выдавали их лично матерям с одеждой, разговором и пояснениями - не трогали, не помнят, пусть спят дома в тепле, сколько надо. Управились к следующему утру только. Так и не спали с тёткой Марьей. Баню отмыли после всего, сели чай пить у соседки, да молчать - не разговаривать. Соседи напирали с расспросами, но мы обе ничего нового сказать не могли.
- Кто его родители? - спросила я, - Помните их?
- Отец Никиты, покойный Никола, лет несколько лет назад сгинул в реке - зимой рыбачить любил. На руку был тяжёл, мать Фрося с сыном только вздохнули, когда лёд его унёс. А сама мать следом ушла - летом полоскала бельё, да и не вернулась домой. Не нашли её. Так парень хозяйство вёл, справлялся - красивый, девчонки на него заглядывались, а потом как морок навело на тот двор - скотина вымерла, строения согнуло, изба только и стояла. Урожай он спортил сам, не убрал к осени, дождями залило, так и не сеял больше. Чем жил никто не знает. Всё в лес ходил, да на рыбалку. Самосевом овощи какие росли, наверное. - сосед хмурился, вспоминая, - а вот год мы его и не видели совсем.
- Отворотное? Интересно! - я засобиралась, - Тётка Марья, а у вас тут в лесу не было Яги какой?
- Да что ж ты, милая, какая Яга, я бы знала! - перекрестилась тётка.
- Была, да померла года три назад - в глуши жила, туда не всем дорога показывалась, только отчаянным. - соседка покосилась на тётку Марью и запричитала, - Я не ходила сама, бабы сказывали, что она не всем помогает, да и путь туда закрыт.
- Видимо парню нашему открылся или надобность какая была. Спрошу его, пожалуй. Благодарствую за помощь и хлеб- соль! - поклонилась я хозяевам и вышла в холодные сени.
- Ксанка, подожди меня! - тётка Марья никогда не упустит узнать что новое.
- И мужа вашего подождём - без него разговор без толку будет. - мы с ней дошли до дома на отшибе и отпустили парней.
Убивец по-прежнему сидел на лавке, даже позу не сменил. Девицу в покрове в сенях уже унесли - обмоют, похоронят по человечески. А дух по избе приторно гнилостный так и плыл, никуда не ушёл.
- Спалить всю избу! - вместо приветствия рявкнул Гаврила Митрофанович, - С убивцем спалить!
- Не виноват он, скорее всего. Сейчас всё узнаем, потерпите. Он под своим же заклятием крови находится - расскажет всё как есть. Правда, Никита? - я обратилась к заговорённому.
- Что, Ксанушка тебе рассказать? - голос такой ласковый, внимательный!
- Откуда ты дар получил волшебный заговоры заговаривать. Расскажи, Никитушка, будь ласка! - я постаралась придать голосу столько же нежности.
- Бабка моя, Ярослава, мне дар отдала. - и глаза такие влюблённые, да мечтательные!
- Так ты ж парень? - удивилась я.
- И я так ей сказал… - и погрустнел.
- Я такую даже не помню. - удивилась Марья.
- Так я тебя привёз с дальних сёл, сосватал, а Ярослава уже к тому времени в лесу давно жила.
Стало быть, дело было странно и очень не по волшебному! Бабка изгнана была из деревни за помощь девкам разную много лет назад - может и сама ушла, мало кто помнит. Помогала от нежеланного дитя избавиться в сносях, так же и наоборот забрюхатиться. Да и просто по травам и заговорам сильна была. Бабы и девки сами к ней дорогу находили - осенью яблочко приводило, зимой клубок ниток, весной к ней редко ходили, а летом колесо по кустам вело - откуда появлялось и куда пропадало, никто не знает и не ведает. Когда у Никиты корова померла, она начал в лес ходить за грибами и ягодами, да орехами - набрёл на избушку за частоколом с костями и черепами, да виду не подал, зашёл спросить, кто здесь живёт.
- Иди сюда девица, иди хорошая! - голос с печки звал и манил ласково.
- Я парень, вообще-то. - Никита подошёл близко, не таясь.
- Был парень, станешь девкой! - бабка вцепилась в него рукой и притянула к себе, - Силу мне передать некому, род весь вымер, ты один остался. Помираю я милый.
- Вам водички? - Никита и сам почувствовал, как пить хочет, но бабка не отпускала.
- Тебя мне, а не водички! Ох, милая, как же я долго ждала тебя! - бабка Ярославна закряхтела и больше он ничего не помнит.
Очнулся дома, сумку потерял, и не мужик вроде, и не баба. А что-то такое изнутри гложет его, тянет и мучает. Вот в это время избу, двор и скотину оставшуюся сгубило - по ночам бабка Ярославна чудила и пыталась внучка приручить, да не вышло. Естество мужское не изменишь усекновением - мужик он внутри другой. А потом девки пропадать начали…
- Сжечь вместе с домом и всех делов, чтобы не мучился и не губил больше никого. - староста непреклонен.
- Отдай его мне в оплату! - попросила я Григория Митрофановича, - Легко ему точно не будет, а на селе не повиснет убийство своего.
Дверь стукнула и в избу ввалилась баба, потемневшая лицом, но в ясном сознании.
- Ленку мою не спасли. Он же любил её, гад, и первую же сморил! Ленты ей дарил, бусы коралловые, свататься обещал осенью, а сам поле с уродаем под дождём оставил… - она села на лавку рядом с Никитой и завыла.
- Не мог он уже жениться, заколдовали его самого, силу лишнюю передали. - я обняла бабу и дала ей уткнуться мне в плечо потемневшим серым лицом. Что ж вы сами ему поле убрать не помогли?
- Да не видели мы, а потом уже поздно было.
- Морок навела бабка, чтобы к ней быстрее пришёл - сама под мороком жила и внука-правнука сгубила.
Баба и не плакала, Ленки матушка, слёз не было, видимо выплакала уже их. Только выла тихо и горько.
- Отдай мне его. Псиной его сделаю, будет псом ходить, меня от волков охранять в пути. А дом сожгите пока зима, да высадите бузину на пепелище.
- Да забирай! А с девками что делать? Порченные.
- Чистые они. Весной свадеб не играют, а к осени все забудут, какие девки были в пропаже. Село у вас большое, да дружное - если с других сёл сваты приедут, не сболтают. Да и не мог он. - я махнула рукой и вместо парня на лавке сел огромный лохматый пёс сивой масти.
Сел пёс и ну как себе под хвостом лизать, а там и нет ничего, то ли пёс, то ли и не псина вовсе.
- О как, оскопила - родную кровь бабка Ярославна извела. - тётка Марья вздохнула. - Ему теперь и правда, с тобой лучше, милая. И сам под присмотром, и тебе подмога.
- Вот вам и Яга. - я подозвала пса, потрепала его по патлатым ушам, - Пойдём, Никита, будем на мир смотреть, знание постигать, да отрабатывать зло причинённое людям.
- Ох, Ксанка, торопишься ты всё, погостила бы. - тётка Марья утирала скупую слезу, обняла меня и проводила со всеми вместе на двор.
Староста распорядился, и парни быстро подожгли дом. Пока дом горел, я держала пса на ремне подальше от двора, да и не рвался он к дому, скорее в лес тянул. Я даже знала к какому месту, но туда мы весной вернёмся, когда снег растает и хожая тропа откроется знающим.
Пока дом горел, пока пепелище растащили на головни и снегом закидали, мне староста принёс котомку с сыром, хлебом и крынкой молока.
- Не зайдёшь ведь, не уважишь старика, знаю. Торопишься. Моя вот собрала тебе, да и ему тоже. Денег нет, прости. За девок благодарю. Ленку обмоем и похороним. Это уже без тебя можно. Весной жду. Или пошлю за тобой, как по надобности.
- Сама приду, ты же знаешь! - чмокнула я старика в колючую щёку и припустила к околице за псом.
Как он не рвался в лес, а передумал туда идти - пошли до следующего села, где кикимора проснулась среди зимы.
продолжение следует.
- Кровь заговорённая, девица, смотри, куда идёшь!
Я и оглянулась назад, ведь уже пару шагов сделала дальше по тропинке - а капель нет уже... Свист кулака учуяла в последний момент! Увернулась и присела, выдав мужичку подножку. Он такой удивлённый улёгся в сугроб - мама, дорогая, душегуб сам ко мне в руки пожаловал!
Недаром староста, когда работу рассказывал, говорил, что девки пропадали на меня похожие и языком цыкал, да смотрел жалостливо.
- А ты чего не упала?
- А ты чего упал? Не наступила я, мимо твоя кровь пролетела.- таки заговорила я с ним и выдала себя сразу.
- Ведьма!
- Да, Ведьма. А тебе девки зачем? - я взяла капельку крови щепочкой вместе со снегом и поднесла к его щеке - шипит, тает, меняется.
- Не ласковые они.
- А ты сам-то ласковый? Где девки? Я пока просто спрашиваю, а вон парни бегут, они и спрашивать не будут, прибьют и разбираться потом некому. - последняя третья капля растаяла на его лице и он начал меняться - упрямство сменилось покорностью.
- Я покажу, только помилуй! - мужичок заелозил на снегу под своим же колдовством покорностью и унижением.
- Пошли! - скомандовала я, дав отмашку парням.
Староста их научил только помочь, поддержать - я просила не мешать мне и они послушались сразу, хотя могли и зашибить насмерть душегуба.
Изба на отшибе была не топлена. Покосившаяся дверь открывалась со скрипом давно неухоженных петель. Душегуба я пропустила вперёд, сама поснимала его паутинки мелких пакостей от чужаков - сама такие же развешиваю, когда ночевать в незнакомом месте остаюсь.
- За нами не ходить. - буркнула я парням, и те послушно остались на морозной улице.
Покорный и помолодевший мужичок, скорее парень даже, прошёл в избу, сел на лавку в большой комнате.
- Повторю, где девки? - я осторожно осматривалась, замечая запустение и замызганность избы.
- В запечной. - махнул он рукой и обмяк, как будто силы закончились.
В запечную я заглянула и тут же выскочила на улицу к парням.
- Зовите старосту и жену его, пусть одеяла прихватят и холодную баню в ближайшем доме затопят, но в дом не заходят! - дышалось мне с трудом, через раз, но потом отпустило.
Перед глазами стояла картинка из девичьих голых тел валяющихся на топчане как поломанные куклы - без души, без дыхания, без признаков жизни. Синие руки и ноги - целые, но местами обмороженные, косы расплелись, одежды, как и не было - у одной ленты в волосах держались чудом и у другой платок на голове - видимо подарки, не их ещё вещи.
Проморгалась, умылась снегом, пошла внутрь уже более решительно - вонь вонью, а девки не виноваты, что попались. Или виноваты?
- Так что тебе девки то сделали, душегуб? - спросила я его строго, вытаскивая самую верхнюю и заворачивая её в драное одеяло.
- Грубили. Хамили мне у колодца. Обзывали по-всякому. Улыбаться мне не хотели. Я ведь справный жених - дом, поле, скотина! - он посмотрел в окно на упавший сарай через двор у калитки.
Ясно. Жених.
Я осмотрела девушек, но ничего такого не обнаружила. Даже синяков нет, просто грязные и голые, истощённые ещё - под заклятием не едят.
Неласковый. Он их не бил. Одежда девчонок защищала и ушла первой, рассыпалась. Топить в доме нельзя, потому что заклятие спадёт - у него сейчас тоже. А лежат все, потому что заклятие на живых, не на мёртвых - но живые в такой мороз просто мёрзнут и засыпают.
Уууууу! Так бы и треснула его чем, дурень! Кто научил ещё такому - это же не просто слова, это заговор на крови.
- Кто же тебя научил, а? Сам расскажешь или дознаваться буду? - я медленно положила девку на соседнюю лавку и выглянула в окно, в ожидании старосты с женой.
Скорее бы, но и торопиться нельзя. Баню надо с ними вместе топить. В горячую баню их вносить никак, сразу помрут все, а вот вымыть их от крови и заклятия, да отогреть очень надо!
- Ксанка! - послышался голос жены старосты, - Я войду!
- Ох, тётка Марья, скажи парням не разворачивать девиц, нести в холодную баню - вместе и затопим. - забирая у неё ворох одеял и кивая на лавку проговорила я.
Тётка Марья, жена старосты и местная повитуха, во многом могла бы меня заменить, но вот с заговорами она дела не имела - молитвой брала. Поэтому меня и позвали душегуба ловить. Зашла, сморщилась, скривилась, подхватила девицу и вышла передать её парням. Староста Гаврила Митрофанович ждал у крыльца и только глазом подмигнул, как помощник справно и аккуратно принял кулёк с девицей и медленно, но споро понёс к соседям. Девок было шесть - по месяцам почти - начал осенью или в конце лета, а сейчас февраль на исходе, Масленица скоро. Первая уже пошла трупными пятнами, я её трогать не стала, только укрыла в покров с топчана и снесла в сени, предупредив не входить в дом, не топить печь, просто не выпускать душегуба, да он и сам не выйдет.
Пока мы девок отогревали в бане, чистили огнём, да отмывали от заклятья и крови порченой, вся деревня собралась вокруг бани и голосила. Пришлось выглянуть и попросить песни петь, понёвную, да на рождение. Бабы затянули, а соседка принесла тёплое питьё с мёдом и молоком разбавленное водой. Девицы просыпались неохотно, помнили мало что, были вялыми и даже молоко пили по глоточку, но пили. Выдавали их лично матерям с одеждой, разговором и пояснениями - не трогали, не помнят, пусть спят дома в тепле, сколько надо. Управились к следующему утру только. Так и не спали с тёткой Марьей. Баню отмыли после всего, сели чай пить у соседки, да молчать - не разговаривать. Соседи напирали с расспросами, но мы обе ничего нового сказать не могли.
- Кто его родители? - спросила я, - Помните их?
- Отец Никиты, покойный Никола, лет несколько лет назад сгинул в реке - зимой рыбачить любил. На руку был тяжёл, мать Фрося с сыном только вздохнули, когда лёд его унёс. А сама мать следом ушла - летом полоскала бельё, да и не вернулась домой. Не нашли её. Так парень хозяйство вёл, справлялся - красивый, девчонки на него заглядывались, а потом как морок навело на тот двор - скотина вымерла, строения согнуло, изба только и стояла. Урожай он спортил сам, не убрал к осени, дождями залило, так и не сеял больше. Чем жил никто не знает. Всё в лес ходил, да на рыбалку. Самосевом овощи какие росли, наверное. - сосед хмурился, вспоминая, - а вот год мы его и не видели совсем.
- Отворотное? Интересно! - я засобиралась, - Тётка Марья, а у вас тут в лесу не было Яги какой?
- Да что ж ты, милая, какая Яга, я бы знала! - перекрестилась тётка.
- Была, да померла года три назад - в глуши жила, туда не всем дорога показывалась, только отчаянным. - соседка покосилась на тётку Марью и запричитала, - Я не ходила сама, бабы сказывали, что она не всем помогает, да и путь туда закрыт.
- Видимо парню нашему открылся или надобность какая была. Спрошу его, пожалуй. Благодарствую за помощь и хлеб- соль! - поклонилась я хозяевам и вышла в холодные сени.
- Ксанка, подожди меня! - тётка Марья никогда не упустит узнать что новое.
- И мужа вашего подождём - без него разговор без толку будет. - мы с ней дошли до дома на отшибе и отпустили парней.
Убивец по-прежнему сидел на лавке, даже позу не сменил. Девицу в покрове в сенях уже унесли - обмоют, похоронят по человечески. А дух по избе приторно гнилостный так и плыл, никуда не ушёл.
- Спалить всю избу! - вместо приветствия рявкнул Гаврила Митрофанович, - С убивцем спалить!
- Не виноват он, скорее всего. Сейчас всё узнаем, потерпите. Он под своим же заклятием крови находится - расскажет всё как есть. Правда, Никита? - я обратилась к заговорённому.
- Что, Ксанушка тебе рассказать? - голос такой ласковый, внимательный!
- Откуда ты дар получил волшебный заговоры заговаривать. Расскажи, Никитушка, будь ласка! - я постаралась придать голосу столько же нежности.
- Бабка моя, Ярослава, мне дар отдала. - и глаза такие влюблённые, да мечтательные!
- Так ты ж парень? - удивилась я.
- И я так ей сказал… - и погрустнел.
- Я такую даже не помню. - удивилась Марья.
- Так я тебя привёз с дальних сёл, сосватал, а Ярослава уже к тому времени в лесу давно жила.
Стало быть, дело было странно и очень не по волшебному! Бабка изгнана была из деревни за помощь девкам разную много лет назад - может и сама ушла, мало кто помнит. Помогала от нежеланного дитя избавиться в сносях, так же и наоборот забрюхатиться. Да и просто по травам и заговорам сильна была. Бабы и девки сами к ней дорогу находили - осенью яблочко приводило, зимой клубок ниток, весной к ней редко ходили, а летом колесо по кустам вело - откуда появлялось и куда пропадало, никто не знает и не ведает. Когда у Никиты корова померла, она начал в лес ходить за грибами и ягодами, да орехами - набрёл на избушку за частоколом с костями и черепами, да виду не подал, зашёл спросить, кто здесь живёт.
- Иди сюда девица, иди хорошая! - голос с печки звал и манил ласково.
- Я парень, вообще-то. - Никита подошёл близко, не таясь.
- Был парень, станешь девкой! - бабка вцепилась в него рукой и притянула к себе, - Силу мне передать некому, род весь вымер, ты один остался. Помираю я милый.
- Вам водички? - Никита и сам почувствовал, как пить хочет, но бабка не отпускала.
- Тебя мне, а не водички! Ох, милая, как же я долго ждала тебя! - бабка Ярославна закряхтела и больше он ничего не помнит.
Очнулся дома, сумку потерял, и не мужик вроде, и не баба. А что-то такое изнутри гложет его, тянет и мучает. Вот в это время избу, двор и скотину оставшуюся сгубило - по ночам бабка Ярославна чудила и пыталась внучка приручить, да не вышло. Естество мужское не изменишь усекновением - мужик он внутри другой. А потом девки пропадать начали…
- Сжечь вместе с домом и всех делов, чтобы не мучился и не губил больше никого. - староста непреклонен.
- Отдай его мне в оплату! - попросила я Григория Митрофановича, - Легко ему точно не будет, а на селе не повиснет убийство своего.
Дверь стукнула и в избу ввалилась баба, потемневшая лицом, но в ясном сознании.
- Ленку мою не спасли. Он же любил её, гад, и первую же сморил! Ленты ей дарил, бусы коралловые, свататься обещал осенью, а сам поле с уродаем под дождём оставил… - она села на лавку рядом с Никитой и завыла.
- Не мог он уже жениться, заколдовали его самого, силу лишнюю передали. - я обняла бабу и дала ей уткнуться мне в плечо потемневшим серым лицом. Что ж вы сами ему поле убрать не помогли?
- Да не видели мы, а потом уже поздно было.
- Морок навела бабка, чтобы к ней быстрее пришёл - сама под мороком жила и внука-правнука сгубила.
Баба и не плакала, Ленки матушка, слёз не было, видимо выплакала уже их. Только выла тихо и горько.
- Отдай мне его. Псиной его сделаю, будет псом ходить, меня от волков охранять в пути. А дом сожгите пока зима, да высадите бузину на пепелище.
- Да забирай! А с девками что делать? Порченные.
- Чистые они. Весной свадеб не играют, а к осени все забудут, какие девки были в пропаже. Село у вас большое, да дружное - если с других сёл сваты приедут, не сболтают. Да и не мог он. - я махнула рукой и вместо парня на лавке сел огромный лохматый пёс сивой масти.
Сел пёс и ну как себе под хвостом лизать, а там и нет ничего, то ли пёс, то ли и не псина вовсе.
- О как, оскопила - родную кровь бабка Ярославна извела. - тётка Марья вздохнула. - Ему теперь и правда, с тобой лучше, милая. И сам под присмотром, и тебе подмога.
- Вот вам и Яга. - я подозвала пса, потрепала его по патлатым ушам, - Пойдём, Никита, будем на мир смотреть, знание постигать, да отрабатывать зло причинённое людям.
- Ох, Ксанка, торопишься ты всё, погостила бы. - тётка Марья утирала скупую слезу, обняла меня и проводила со всеми вместе на двор.
Староста распорядился, и парни быстро подожгли дом. Пока дом горел, я держала пса на ремне подальше от двора, да и не рвался он к дому, скорее в лес тянул. Я даже знала к какому месту, но туда мы весной вернёмся, когда снег растает и хожая тропа откроется знающим.
Пока дом горел, пока пепелище растащили на головни и снегом закидали, мне староста принёс котомку с сыром, хлебом и крынкой молока.
- Не зайдёшь ведь, не уважишь старика, знаю. Торопишься. Моя вот собрала тебе, да и ему тоже. Денег нет, прости. За девок благодарю. Ленку обмоем и похороним. Это уже без тебя можно. Весной жду. Или пошлю за тобой, как по надобности.
- Сама приду, ты же знаешь! - чмокнула я старика в колючую щёку и припустила к околице за псом.
Как он не рвался в лес, а передумал туда идти - пошли до следующего села, где кикимора проснулась среди зимы.
продолжение следует.