день 42
Первое воспоминание. Я сижу в большой, прямоугольной комнате. Меня всегда смущало то, что она какая-то вытянутая и так тяжело в ней быть близко к кому-то даже если ты можешь коснуться плечом кого-то. Везде ковры, хрусталь, на мебель падает теплый, вечерний свет, которому так сложно пробиться сквозь плотные, алые шторы. У самой крайней стены стоит диван с бархатной накидкой. Все очень величавое и холодное, хотя и цвета вокруг такие теплые. Пролистываю альбом с фотографиями. Вот папа с мамой в свадебных нарядах. Папин взгляд устремлен прямо на меня. Цепкий, далекий, пронзительный, пугающий. Мама с мягкой улыбкой чуть склонила голову. Схватив фото, я бегу к маме
- Мама, помнишь, как папа на меня сердился на вашей свадьбе?
И мама не может доказать мне, что меня не могло быть на их свадьбе. Это мое первое воспоминание. Я на свадьбе родителей.
Дальше я бегу вслед за бабушкой по улице. Она идет медленно, но я всегда задерживаюсь у каких-то цветочков, листиков, людей, собак, камней. Поэтому мне все время приходится догонять бабушку, которая переваливается с ноги на ногу, охает, вздыхает, зовет меня. Мы идем на гору к родственникам кушать борщ. Это я знаю. Все в городе знают, что я плохо ем. И мы идем тяжело. Бабушке тяжело подниматься, а мне тяжело сконцентрироваться. По пути все нас встречают и останавливают поболтать. Бабушка жалуется
- Ну куда вы ей конфеты даете? Ну она же сейчас съест их, а борщ не будет кушать! Она же так плохо кушает!
Дальше ноги ведут меня в другое воспоминание. Мы идем с мамой вечером откуда-то домой. Я в своем любимом, то есть во всем красном. Мы болтаем и смеемся. А в следующий миг я смотрю назад и вижу, как на меня несется бык. И невозможно выйти из оцепенения, невозможно перестать любоваться красотой этой картины. Я вижу все со стороны. Я не чувствую страха. И все, что есть - это расстояние между мной и им и в том расстоянии красота жизни. В этом промежутке только наши глаза, наполенные ужасом любви. В какой-то момент между нами возникает дедушка, который должен был быть дома, в его руках палка и он кричит маме, чтобы она меня увела. И в это время я выхожу из ступора и слышу свой крик. Это был тот самый ступор любви? Оцепенение от чувств? Это когда страх перестает пугать тебя, потому что ты можешь полностью в нем растечься, своей любовью его укрыть.
Мои ноги подросли и несут меня. Во дворе со своими братьями и сестрами. Все резвятся и играют. А он сидит на краю лавочки прямо в том месте, куда солнце так щедро светит. Я так им любуюсь! И я чувствую себя воробушком, который почему-то оказался в теле этой девочки. Пытаюсь взлететь, но никак. Ну зачем мне это тело? Как-то неуютно в нем и нельзя взлететь. Но можно быть рядом с ним. Нарвав одуванчиков, я сяду к нему. Улыбка озарит его лицо. И мы сидим, взявшись за руки.
- Как думаешь, ты тоже воробушек, как и я?
И я чувствую его любовь. То же оцепенение, что тогда. И чувство наполненности красотой и благом. И всегда мы находили друг друга в толпе своих младших и страших братьев и сестер. И пока мы смотрели друг другу в глаза, то в этом расстоянии между нашими глазами была наша близость. Молчать и смотреть пока на тебя несется неудержимый поток. А потом поток весенней горной речки унес его. Только он мог так уйти. Пойти в горы за подснежниками!
Мы все были слишком маленькие и на похороны нас не брали. Мы сидели в большом зале под столом почему-то и смеялись, хохотали, шутили, молчали, играли, грустили и думали про красивый ресторан на горе.
А в тот день дедушка нас всех сфотографировал. Я с одуванчиками и он сияющий.
И как теперь уйти от желания смотреть в глаза чему-то безумному, чему-то близкому, чему-то бесконечному.
И чтобы быть с собой, надо научиться пробираться через густые-густые чащи мыслей. Везде на ветвях колючки, я иду и цепляюсь за них. И все в каких-то ранах, царапинах, порезах. И потом еще я падаю, повсюду камни и палки разбросаны. Волосы в паутине мыслей. И пока я бреду через эту чащу, то вижу, вижу там есть опушка леса. Там есть чудесная, зеленая поляна. И никто ее от меня не прячет. Кроме меня самой.
- Мама, помнишь, как папа на меня сердился на вашей свадьбе?
И мама не может доказать мне, что меня не могло быть на их свадьбе. Это мое первое воспоминание. Я на свадьбе родителей.
Дальше я бегу вслед за бабушкой по улице. Она идет медленно, но я всегда задерживаюсь у каких-то цветочков, листиков, людей, собак, камней. Поэтому мне все время приходится догонять бабушку, которая переваливается с ноги на ногу, охает, вздыхает, зовет меня. Мы идем на гору к родственникам кушать борщ. Это я знаю. Все в городе знают, что я плохо ем. И мы идем тяжело. Бабушке тяжело подниматься, а мне тяжело сконцентрироваться. По пути все нас встречают и останавливают поболтать. Бабушка жалуется
- Ну куда вы ей конфеты даете? Ну она же сейчас съест их, а борщ не будет кушать! Она же так плохо кушает!
Дальше ноги ведут меня в другое воспоминание. Мы идем с мамой вечером откуда-то домой. Я в своем любимом, то есть во всем красном. Мы болтаем и смеемся. А в следующий миг я смотрю назад и вижу, как на меня несется бык. И невозможно выйти из оцепенения, невозможно перестать любоваться красотой этой картины. Я вижу все со стороны. Я не чувствую страха. И все, что есть - это расстояние между мной и им и в том расстоянии красота жизни. В этом промежутке только наши глаза, наполенные ужасом любви. В какой-то момент между нами возникает дедушка, который должен был быть дома, в его руках палка и он кричит маме, чтобы она меня увела. И в это время я выхожу из ступора и слышу свой крик. Это был тот самый ступор любви? Оцепенение от чувств? Это когда страх перестает пугать тебя, потому что ты можешь полностью в нем растечься, своей любовью его укрыть.
Мои ноги подросли и несут меня. Во дворе со своими братьями и сестрами. Все резвятся и играют. А он сидит на краю лавочки прямо в том месте, куда солнце так щедро светит. Я так им любуюсь! И я чувствую себя воробушком, который почему-то оказался в теле этой девочки. Пытаюсь взлететь, но никак. Ну зачем мне это тело? Как-то неуютно в нем и нельзя взлететь. Но можно быть рядом с ним. Нарвав одуванчиков, я сяду к нему. Улыбка озарит его лицо. И мы сидим, взявшись за руки.
- Как думаешь, ты тоже воробушек, как и я?
И я чувствую его любовь. То же оцепенение, что тогда. И чувство наполненности красотой и благом. И всегда мы находили друг друга в толпе своих младших и страших братьев и сестер. И пока мы смотрели друг другу в глаза, то в этом расстоянии между нашими глазами была наша близость. Молчать и смотреть пока на тебя несется неудержимый поток. А потом поток весенней горной речки унес его. Только он мог так уйти. Пойти в горы за подснежниками!
Мы все были слишком маленькие и на похороны нас не брали. Мы сидели в большом зале под столом почему-то и смеялись, хохотали, шутили, молчали, играли, грустили и думали про красивый ресторан на горе.
А в тот день дедушка нас всех сфотографировал. Я с одуванчиками и он сияющий.
И как теперь уйти от желания смотреть в глаза чему-то безумному, чему-то близкому, чему-то бесконечному.
И чтобы быть с собой, надо научиться пробираться через густые-густые чащи мыслей. Везде на ветвях колючки, я иду и цепляюсь за них. И все в каких-то ранах, царапинах, порезах. И потом еще я падаю, повсюду камни и палки разбросаны. Волосы в паутине мыслей. И пока я бреду через эту чащу, то вижу, вижу там есть опушка леса. Там есть чудесная, зеленая поляна. И никто ее от меня не прячет. Кроме меня самой.