По настоянию психолога
Первое задание на марафон в блоге "Мур-р-рные посиделки". Дико зашиваюсь по долгам, но тема настолько любопытна, что не могу отказаться от неё и не влезть со своими пятью копейками. Ради интереса даже возьму героя из совершенно другого отыграша совершенно иного, гораздо более раннего марафона, и постараюсь шире раскрыть личность одного из участников тогдашнего "Всемирного съезда зла". Учитывая, что и тот отыгрыш идёт в сцепке с другим, считаю это довольно любопытной идеей. Разрешение на использование чужих персонажей от их хозяев получила и могу продемонстрировать.
«Безумец! Интересное слово. Мы называем безумными всех, чьи действия не соответствуют нашим представлениям о правильности картины мира. Просто безумец. А в наше время термин «безумие» обрёл некий ореол романтичности: безумец-творец, безумец мыслит шире, чем классический обыватель. И так далее. Вообще, идёт некое веяние, мода на отрицательные идеи… Например, в преступной среде теперь вполне нормально называть любого, кто переступает те или иные законы - злодей. Ассоциация злодеев. Мне, кстати, каждый год приходит приглашение на «Всемирный съезд зла». А у кого-то даже есть официальный документ, подтверждающий тот факт, что он «безумный учёный». Вот так просто, черным по белому писано, что г-н такой-то имеет право называться безумным злодеем. Показушничество. Злой, добрый, никакой! Люди, претендующие на более широкое мышление, выделяют злодеев и безумных учёных в отдельную категорию. Это в корне неверно. Людей отличает не принадлежность к какой-либо группе, а мышление. Моральные ориентиры, не более. У так называемых злодеев просто другое направление мыслей, другая мораль. В мире, где каждый преследует свои интересы, нелепо говорить о хорошем и плохом. Меня могли бы заклеймить подобным образом, если бы о моих делах знал кто-то, кроме постоянных клиентов.
Да и в мире всё относительно. Вот, допустим, я конструирую и произвожу оружие. Плохо ли это? Само по себе оружие не плохое и не хорошее, оно не совершает великих подвигов и подлых убийств. Я продаю чертежи и действующие модели, среди моих покупателей как члены ассоциации, так и известные политики. Дальше судьба этих механизмов меня не интересует. Ими можно устроить геноцид, а можно с их помощью освободить заложников. И это уже не мой моральный выбор. Я просто получил свои деньги, на которые я закуплю сырье и новое оборудование, куплю себе же покушать и, может быть, новый костюм-тройку.
Или, скажем, у меня есть проект помасштабней (финансирующийся, кстати, за счёт продажи того же оружия). В моих планах доскональное изучение биологии человека, выявление слабостей натуры и их модификация. В этом деле, конечно, не обойтись без подопытных. Необходимо исследовать возможности тела и мозга, найти и зафиксировать их предел. Более глубоко изучить функционирование нервной системы, понять, как на неё можно воздействовать. А можно ли восстановить угасший разум? На это уходит даже ни одна жизнь в неделю, но что есть чьё-то бессмысленное существование? Некоторые из них форсируют только от дома до работы и обратно. Какой смысл в их жизни? Есть-жрать-спать? И только? В конце концов, они не могут сопротивляться моим методам. Если кто-то от меня ускользнет, я не буду сетовать на их непонятливость, неподатливость великим затеям. В данной модели ситуации я дал маху, а гипотетический сбежавший - победил. Его право! И моё право взять то, до чего дотягивается рука. И кто знает, чем закончатся эти исследования. Может быть, мне по ходу пьесы удастся разработать методы повышения трудоспособности человека или даже инновационное лечение определённой болезни. Или придумаю способ порабощения воли в угоду собственным интересам. Или, быть может, средство от смерти… Но это пока звучит фантастично, трупы, увы, ещё не вставали. Что тоже - моё право. Потому что я могу. И если полиция до меня доберется и возьмёт за жабры - это тоже их право, если они могут.
Безумный учёный! Великие, масштабные идеи! Некоторые из них так зациклены на своей «безумности», что зачастую в бессмысленных действиях теряют первоначальные план, то самое, ради чего они перестали быть «просто людьми». Обустраивая пафосные убежища, заводя себе личных врагов и позволяя им подойти к себе поближе лишь для того, чтобы поймать и поделиться своим неповторимым мировоззрением! И прогореть, если только враг не окажется таким же идеалистом. Тогда вражда будет тянуться годами, пожирая время обоих. Если ты хочешь, чтобы у тебя что-то вышло - работай, работай и работай, до седьмого пота. Я против всей этой напыщенности. Всё, что находится в моём распоряжении - дом в черте города. В подвале, уходящем на два яруса вниз, и располагается всё оборудование. Кое-что даже нашло себе место в жилых помещениях. Я сделал всё, чтобы быть вне видимости полицейских и спецслужб. У меня тонкая дверь, стекла, почти декоративный заборчик и разведённый сад. Есть даже женщина, приходящая, чтобы притвориться моей женой. Только дверь в подвал тщательно спрятана, а стены не пропускают посторонних шумов. Я всегда готов к встрече гостей, и даже в ассоциацию отчитываюсь лишь об оружии. Знай они обо всём остальном, наверняка выдали бы ещё одну глупую бумажку.
Зачем я всё это делаю? Мне интересен результат работы, у меня достаточно материальных, психических и информационных ресурсов, чтобы осуществлять свою деятельность. Я неплохо разбираюсь в требуемых областях и от обычного обывателя отличаюсь только моральной ориентацией. Не понимаю также, зачем я числюсь среди злодеев… Кажется, эти ребята одержимы какой-то чисто идеалистической бурдой. Будь злым, встань на сторону плохих, будь не таким, как все… Тьфу. Клоунада. Наверное, мою связь с ассоциацией можно объяснить тем, что на ежегодных выставках встречаются иногда интересные люди. Да и чертежи, опять же, продать подороже. Видимо, как я начал с желания подзаработать, так и закончу свою жизнь на этой меркантильной ноте» - дописав последнюю строчку, Чарльз вздохнул и устало откинулся на спинку стула. В двадцать первом веке не очень-то привычно выводить буквы от руки, а тут ещё достаточно крупный текст получился. Для Уилкинсона, обременённого техническим складом ума и привычкой к ноутбуку, это оказалось тяжёлой задачей - как просто написать, так и выразить свои мысли в предложениях. Ему всегда было привычнее мыслить масштабами и образами, нежели словами.
- Что, решили всё-таки оставить записи для потомков? - на пороге комнаты появился Энтони с подносом. Парнишка-заноза, иначе не скажешь. Однако отвалить ему сейчас не позволял тот факт, что на сей раз этот бездельник выполняет свою часть договора и принёс ланч. Официально он числился здесь как нечто среднее между горничной и личным поваром, но де факто, пожалуй, он давно прижился здесь на роли, близкой к приёмному сыну. Он давно делал больше, чем от него требовалось. Да и просто притёрлись друг к другу.
Мужчина поморщился и, закрыв тетрадь, переместился на кресло, в котором и растёкся, подобно амёбе. Поднос с домашним печеньем и крепким кофе занял своё место на декоративном столике рядом.
- Не будет у меня никаких потомков. И делиться с ними нечем.
- А как же доктор Альфгар? - ехидно протянул парень, заранее отскакивая в сторону. - Может быть, у вас с ней всё получится.
- Ну разумеется. У нас больше рабочие отношения. А дневник я пишу по настоянию психолога.
- Не этой ли красавицы случайно? Будет вам, у великих гениев не может быть психологов.
- Зато прекрасно может быть кризис среднего возраста! - Чарльз стрельнул взглядом в сторону приспешника и задумчиво полуприкрыл глаза. Гениев… Гениев… Гениев! Даже гении люди, а он также далек от этого, как Энтони от понимания смысла его действий. Хотя Уилкинсон и сам смутно понимал, зачем это делает. Начинал, и вправду, от безнадёги в финансовом положении, но потом… Появилась в этом какая-то изюминка, некий привкус. Работа есть неотъемлемая часть его жизни. Его проблема лишь в том, что он не может осознать этой моральной ценности занятий наукой. Слишком много уделяется внимания простому быту - пломбиру в плошках, оплате счетов, поездкам на отдых, книгам и фильмам… Доктор Альфгар, это прелестница, опять же, всё не идёт из сознания. Стареет он уже, и мысли давно не такие острые, как были ещё лет десять назад.
«Безумец! Интересное слово. Мы называем безумными всех, чьи действия не соответствуют нашим представлениям о правильности картины мира. Просто безумец. А в наше время термин «безумие» обрёл некий ореол романтичности: безумец-творец, безумец мыслит шире, чем классический обыватель. И так далее. Вообще, идёт некое веяние, мода на отрицательные идеи… Например, в преступной среде теперь вполне нормально называть любого, кто переступает те или иные законы - злодей. Ассоциация злодеев. Мне, кстати, каждый год приходит приглашение на «Всемирный съезд зла». А у кого-то даже есть официальный документ, подтверждающий тот факт, что он «безумный учёный». Вот так просто, черным по белому писано, что г-н такой-то имеет право называться безумным злодеем. Показушничество. Злой, добрый, никакой! Люди, претендующие на более широкое мышление, выделяют злодеев и безумных учёных в отдельную категорию. Это в корне неверно. Людей отличает не принадлежность к какой-либо группе, а мышление. Моральные ориентиры, не более. У так называемых злодеев просто другое направление мыслей, другая мораль. В мире, где каждый преследует свои интересы, нелепо говорить о хорошем и плохом. Меня могли бы заклеймить подобным образом, если бы о моих делах знал кто-то, кроме постоянных клиентов.
Да и в мире всё относительно. Вот, допустим, я конструирую и произвожу оружие. Плохо ли это? Само по себе оружие не плохое и не хорошее, оно не совершает великих подвигов и подлых убийств. Я продаю чертежи и действующие модели, среди моих покупателей как члены ассоциации, так и известные политики. Дальше судьба этих механизмов меня не интересует. Ими можно устроить геноцид, а можно с их помощью освободить заложников. И это уже не мой моральный выбор. Я просто получил свои деньги, на которые я закуплю сырье и новое оборудование, куплю себе же покушать и, может быть, новый костюм-тройку.
Или, скажем, у меня есть проект помасштабней (финансирующийся, кстати, за счёт продажи того же оружия). В моих планах доскональное изучение биологии человека, выявление слабостей натуры и их модификация. В этом деле, конечно, не обойтись без подопытных. Необходимо исследовать возможности тела и мозга, найти и зафиксировать их предел. Более глубоко изучить функционирование нервной системы, понять, как на неё можно воздействовать. А можно ли восстановить угасший разум? На это уходит даже ни одна жизнь в неделю, но что есть чьё-то бессмысленное существование? Некоторые из них форсируют только от дома до работы и обратно. Какой смысл в их жизни? Есть-жрать-спать? И только? В конце концов, они не могут сопротивляться моим методам. Если кто-то от меня ускользнет, я не буду сетовать на их непонятливость, неподатливость великим затеям. В данной модели ситуации я дал маху, а гипотетический сбежавший - победил. Его право! И моё право взять то, до чего дотягивается рука. И кто знает, чем закончатся эти исследования. Может быть, мне по ходу пьесы удастся разработать методы повышения трудоспособности человека или даже инновационное лечение определённой болезни. Или придумаю способ порабощения воли в угоду собственным интересам. Или, быть может, средство от смерти… Но это пока звучит фантастично, трупы, увы, ещё не вставали. Что тоже - моё право. Потому что я могу. И если полиция до меня доберется и возьмёт за жабры - это тоже их право, если они могут.
Безумный учёный! Великие, масштабные идеи! Некоторые из них так зациклены на своей «безумности», что зачастую в бессмысленных действиях теряют первоначальные план, то самое, ради чего они перестали быть «просто людьми». Обустраивая пафосные убежища, заводя себе личных врагов и позволяя им подойти к себе поближе лишь для того, чтобы поймать и поделиться своим неповторимым мировоззрением! И прогореть, если только враг не окажется таким же идеалистом. Тогда вражда будет тянуться годами, пожирая время обоих. Если ты хочешь, чтобы у тебя что-то вышло - работай, работай и работай, до седьмого пота. Я против всей этой напыщенности. Всё, что находится в моём распоряжении - дом в черте города. В подвале, уходящем на два яруса вниз, и располагается всё оборудование. Кое-что даже нашло себе место в жилых помещениях. Я сделал всё, чтобы быть вне видимости полицейских и спецслужб. У меня тонкая дверь, стекла, почти декоративный заборчик и разведённый сад. Есть даже женщина, приходящая, чтобы притвориться моей женой. Только дверь в подвал тщательно спрятана, а стены не пропускают посторонних шумов. Я всегда готов к встрече гостей, и даже в ассоциацию отчитываюсь лишь об оружии. Знай они обо всём остальном, наверняка выдали бы ещё одну глупую бумажку.
Зачем я всё это делаю? Мне интересен результат работы, у меня достаточно материальных, психических и информационных ресурсов, чтобы осуществлять свою деятельность. Я неплохо разбираюсь в требуемых областях и от обычного обывателя отличаюсь только моральной ориентацией. Не понимаю также, зачем я числюсь среди злодеев… Кажется, эти ребята одержимы какой-то чисто идеалистической бурдой. Будь злым, встань на сторону плохих, будь не таким, как все… Тьфу. Клоунада. Наверное, мою связь с ассоциацией можно объяснить тем, что на ежегодных выставках встречаются иногда интересные люди. Да и чертежи, опять же, продать подороже. Видимо, как я начал с желания подзаработать, так и закончу свою жизнь на этой меркантильной ноте» - дописав последнюю строчку, Чарльз вздохнул и устало откинулся на спинку стула. В двадцать первом веке не очень-то привычно выводить буквы от руки, а тут ещё достаточно крупный текст получился. Для Уилкинсона, обременённого техническим складом ума и привычкой к ноутбуку, это оказалось тяжёлой задачей - как просто написать, так и выразить свои мысли в предложениях. Ему всегда было привычнее мыслить масштабами и образами, нежели словами.
- Что, решили всё-таки оставить записи для потомков? - на пороге комнаты появился Энтони с подносом. Парнишка-заноза, иначе не скажешь. Однако отвалить ему сейчас не позволял тот факт, что на сей раз этот бездельник выполняет свою часть договора и принёс ланч. Официально он числился здесь как нечто среднее между горничной и личным поваром, но де факто, пожалуй, он давно прижился здесь на роли, близкой к приёмному сыну. Он давно делал больше, чем от него требовалось. Да и просто притёрлись друг к другу.
Мужчина поморщился и, закрыв тетрадь, переместился на кресло, в котором и растёкся, подобно амёбе. Поднос с домашним печеньем и крепким кофе занял своё место на декоративном столике рядом.
- Не будет у меня никаких потомков. И делиться с ними нечем.
- А как же доктор Альфгар? - ехидно протянул парень, заранее отскакивая в сторону. - Может быть, у вас с ней всё получится.
- Ну разумеется. У нас больше рабочие отношения. А дневник я пишу по настоянию психолога.
- Не этой ли красавицы случайно? Будет вам, у великих гениев не может быть психологов.
- Зато прекрасно может быть кризис среднего возраста! - Чарльз стрельнул взглядом в сторону приспешника и задумчиво полуприкрыл глаза. Гениев… Гениев… Гениев! Даже гении люди, а он также далек от этого, как Энтони от понимания смысла его действий. Хотя Уилкинсон и сам смутно понимал, зачем это делает. Начинал, и вправду, от безнадёги в финансовом положении, но потом… Появилась в этом какая-то изюминка, некий привкус. Работа есть неотъемлемая часть его жизни. Его проблема лишь в том, что он не может осознать этой моральной ценности занятий наукой. Слишком много уделяется внимания простому быту - пломбиру в плошках, оплате счетов, поездкам на отдых, книгам и фильмам… Доктор Альфгар, это прелестница, опять же, всё не идёт из сознания. Стареет он уже, и мысли давно не такие острые, как были ещё лет десять назад.