Жертвы тиранов по аналогии с концлагерем.
Каждый, кому в жизни пришлось пережить трагедию, старается забыть ее как страшный сон. Человеку так больно чувствовать такие воспоминания, что он старается их вытеснить, предать забвению.
- Потеря близкого человека, сложные отношения с родителями или с бывшим супругом.
- Отношения одноклассников в школе или жестокий бойкот среди друзей во дворе.
- Потеря работы. Долги.
- Наша боль нам кажется самой сильной, и мы забываем, что есть те, кому еще больнее: сиротство в детском доме, изнасилование, пребывание в местах не столь отдаленных, смертельные мучительные болезни.
Есть еще одна категория людей - жены пьющих мужчин-алкоголиков, жены мужей самодуров - жестоких и грубых. Хотя эти мужчины могут заботиться о своей семье - добывать мамонта - не смотря на свое поведение: алкоголизм, рукоприкладство, психологическое насилие. Как правило, женщинам сложно выйти из этого, разрушающего их психику, союза по ряду причин, которые, как мне кажется, схожи с причинами заключенных людей.
На эту мысль меня натолкнула книга Виктора Франкла «Сказать жизни ДА!».
Виктор Франкл, писатель-гуманист в 1942-1945 годах провел свою жизнь в концлагере, в условиях нечеловеческого существования с мизерной вероятностью остаться в живых. Свои наблюдения он сделал исследованиями.
Жизнь в концлагере делилась на три фазы: прибытие в лагерь, пребывание в нем и освобождение.
Первую фазу Франкл характеризует как «шок прибытия». Прибывшие с поезда, в один из самых страшных концлагерей Аушвиц заключенные, не понимали, где они находятcя и что их ждёт.
Так подобный шок бывает у жены, когда муж впервые ударяет её. Жестоко, внезапно. Ещё вчера любящий, хоть и своенравный супруг, вмиг меняется до неузнаваемости. Оторопь, которая берёт женщину, на мгновение лишает её адекватной реакции, чувства, которое должно бы появиться в тот момент, когда нарушают твои физические границы - дать отпор обидчику. Вместо этого возникает страх и привычная реакция, выученная с детства, когда её физически наказывали родители за провинность - сжаться, закрыться с головой, тем самым провоцируя драчуна продолжить свои действия. Так жертва подставляет свой аппетитный бочок хищнику, в надежде заслужить поощрение.
Стоит сказать, что такие женщины не случайно становятся женами именно таких мужчин. О причинах мы поговорим в другой раз.
В момент, когда происходит опасность для жизни, человек как будто отключается от своих чувств, становится сторонним наблюдателем происходящих с ним событий. «Лично мне, - дальше пишет Франкл в своей книге, - такая реакция на чрезвычайные обстоятельства была уже знакома совсем из другой области. В горах, при обвале, отчаянно цепляясь и карабкаясь, я в какие-то секунды, даже доли секунды испытывал что-то вроде отстраненного любопытства: останусь ли жив? И в Аушвице у людей на короткое время возникало состояние некой объективизации, отстраненности, мгновения почти холодного любопытства, почти стороннего наблюдения, когда душа как бы отключается и этим пытается защититься, спастись. Нам становилось любопытно, что же будет происходить дальше?»
Если женщина «промолчит» этот первый раз, никак не отреагирует, предпочтёт «не заметить», списывая на «ну, пьяный был, вот и не сдержался», то этот первый раз является зеленым билетом для подобного поведения ее супруга.
Через какое-то время он снова занесет над ней руку. С этим вроде бы все понятно. Про битьё писали не раз. В нашем обществе, к сожалению, существует более изощрённый и не такой явный способ бить - бить психологически.
Существует такой термин «психологическое насилие». Какие могут быть его проявления?
Насмешка,
Ирония, сарказм в адрес человека,
Критика, упреки,
Запрет на выражение каких-либо чувств,
Запрет на проявление творчества, хобби,
Любой запрет свободно проявлять свою волю в чем бы то ни было: вкус в еде, одежде
Фаза вторая: жизнь в лагере.
Через несколько дней психологические реакции начинают меняться. Пережив первоначальный шок, заключенный понемногу погружается во вторую фазу - фазу относительной апатии, когда в его душе что-то отмирает.
«Вначале его мучает тоска по близким, появляется отвращение ко всему, на что падает его взгляд. Как и все его товарищи, он одет в такие лохмотья, что огородное пугало по сравнению с ним - верх элегантности. Новоприбывших отправляли убирать нечистоты. Если жижа попадала на лицо, и надзиратель увидит, что ты дернулся, проявляя свою брезгливость - тот час следовал удар палкой, призванный поумерить излишнюю деликатность заключенного».
Здесь интересный момент. Заключенным и так плохо, что они отказываются от своих чувств. Меньше чувствуешь - меньше болит. Но что ещё интересно, что надзиратели буквально вбивают этот запрет на выражение чувств. То есть лишают заключенного возможности быть осознанным, понимать где он и кто он есть (он - ЧЕЛОВЕК).
«Угасание нормальных чувств продолжалось. Вначале заключенный не мог переносить тех садистских экзекуций, при которых его заставляли присутствовать; он отводил взгляд от своих товарищей, часами приседавших и встававших в грязи в темпе, диктуемом ударами. На второй стадии психологического реагировании заключенного уже это все не трогает. Равнодушно, как-то отрешенно с тупым безразличием наблюдает он за происходящим».
Далее Виктор Франкл приводит случай в лазарете, когда он болел сыпным тифом. «Умер один из больных. По очереди, к еще теплому трупу подходят то один, то другой. Забирают несколько засохших картофелин, оставшихся после обеда. Другой забирает куртку. Еще один радуется, что нашел шпагат. Наконец, решают оттащить этот труп к выходу. Его уже хладное тело волочат по земляному полу, его голова ритмично постукивает по ступенькам, сначала наверх, потом вниз.
Тем временем в барак вносят обед - бочку жидкого супа. «Мое место напротив входа. Обхватив свою миску, я грею об нее окоченевшие руки и, хлебая суп, оборачиваюсь к окну. Оттуда на меня широко раскрытыми глазами смотрит этот труп. Еще два часа назад мы с ним разговаривали! Я продолжаю хлебать…
Если бы я чисто профессионально не удивился тогда собственному бесчувствию, то, наверное, этот эпизод даже не запомнил бы - настолько мало была окрашена чувствами вся та жизнь в целом».
Жертва насилия привыкает к насилию, изолируя себя от собственных чувств. В какой-то момент кажется, что вроде бы все нормально. Женщины годами живут с мужьями-тиранами и понимают это только когда начинают жить отдельно от них, когда выходят из ситуации постоянного прессинга и насилия. Поэтому все призывы желающих помочь родстенников и подруг в стиле"он козел - разводись с ним" - жертва не слышит. Она находится в оглушенном состоянии. и требуется что-то сильное, более сильный раздражитель чем привычное уже насилие, чтобы она вышла из оцепенения. Чаще всего это бывает когда муж-тиран срывает свое зло на детях и это отрезвляет женщину через ее материнский инстинкт, либо, что бывает к сожалению чаще - женщина оказывается на больничной койке в травмами после побоев мужа.
"Апатия, внутреннее отупение, безразличие - эти проявления второй фазы психологических реакций заключенного делали его менее чувствительным в ежедневных, ежечасных побоях. Именно этот род нечувствительности можно считать необходимейшей защитной броней, с помощью которой душа пыталась оградить себя от тяжелого урона.
Душевная боль, возмущение против несправедливости - вот что мучило больше. Самое болезненное в побоях - это презрение, которым они сопровождаются. Но при всей апатии, при всей приглушенности чувств человек остается способным на вспышку возмущения. И вызывает её не столько грубость обращения или физическая боль, сколько унижение, сопровождающее всё это.
Являясь главным симптомом второй фазы, апатия являет особый механизм психологической защиты. Реальность сужается. Все мысли и чувства концентрируются на одной единственной задаче - выжить!
Богатый внутренний мир помогает выживать в мире внешнем.
Лагерная действительность отбрасывала заключенного к примитивности не только внешней, но и внутренней жизни. И у немногих развивалось стремление уйти в себя, создать какой-то свой внутренний мир.
Чувствительные люди, с юных лет привыкшие к преобладанию духовных интересов, переносили лагерную ситуацию крайне болезненно, но в духовном смысле она действовала на них менее деструктивно, даже при их мягком характере. Потому что им-то и было более доступно возвращение из этой ужасной реальности в мир духовной свободы и внутреннего богатства. Именно этим и только этим можно объяснить тот факт, что люди хрупкого телосложения подчас лучше противостояли лагерной действительности, чем внешне сильные и крепкие.
Когда внешняя ситуация приносит боль до отупения, то как спасительное лекарство появляется на внутреннем плане перед духовным взором образ близкого и любимого человека, либо дорогие сердцу воспоминания, либо, человек верующий обращает свои молитвы к Богу.
Виктор Франкл пишет: «Передо мной возникает образ моей жены… Моя фантазия сумела воплотить его так живо, так ярко, как это никогда не бывало в моей прежней жизни. Я беседую с женой, задаю вопросы, она отвечает. Я вижу её улыбку, ободряющий взгляд, и - пусть этот взгляд бестелесен - он сияет мне ярче, чем восходящее в эти минуты солнце.
И вдруг меня пронзает мысль: ведь сейчас я впервые понял истинность того, что многие мудрецы считали своим конечным выводом, что воспевали многие поэты: только любовь есть то конечное и высшее, что оправдывает наше здешнее существование, что может нас возвышать и укреплять! Я теперь знаю, что человек, у которого уже нет ничего на этом свете, может духовно - пусть на мгновение - обладать самым дорогим для себя - образом того, кого любит. В самой тяжелой из всех мыслимо тяжелых ситуаций, когда уже невозможно выразить себя ни в каком действии, когда единственным остается страдание, - в такой ситуации человек может осуществить себя через воссоздание и созерцание образа того, кого он любит. Впервые в жизни я смог понять, что подразумевают, когда говорят, что ангелы счастливы любовным созерцанием бесконечного Господа…»
Те, кто сохранил способность к внутренней жизни, не утрачивал и способности, когда предоставлялась малейшая возможность, интенсивнейшим образом воспринимать красоту природы или искусства. «При переезде из Аушвица в баварский лагерь мы смотрели сквозь зарешеченные окна на вершины Зальцбургских гор, освещенные заходящим солнцем. Если бы кто-нибудь увидел в этот момент наши восхищенные лица, он никогда бы не поверил, что это - люди, жизнь которых практически кончена. И вопреки этому - или именно поэтому? - мы были пленены красотой природы, красотой, от которой годами были отторгнуты».
Если может показаться невероятным, что кто-то в лагере сохранил способность восхищаться природой, то еще более невероятным кажется то, что некоторые сохранили чувство юмора. Юмор - тоже оружие души в борьбе за самосохранение. Ведь известно, что юмор способен создать для человека некую дистанцию между ним самим и его ситуацией, поставить его над ситуацией, пусть ненадолго. Волю к юмору, попытку видеть хоть что-то из происходящего в смешном свете можно рассматривать как род искусства жить.
В тяжелых условиях концлагеря всё, что не имело практической пользы, не помогало выжить - подвергалось обесцениванию. Все остальное казалось заключенному излишней роскошью. Отмирали все духовные запросы, все высокие интересы. Всё, что относится к области человеческой культуры, впало в некий род зимней спячки… И этот пересмотр ценностей вел к тому, что человек переставал ценить самого себя, и в этот вихрь, ввергающий в пропасть все прежние ценности, втягивалась и его личность .
Человек, не способный последним взлетом чувства собственного достоинства противопоставить себя действительности, вообще теряет в концлагере ощущение себя как субъекта, не говоря уже об ощущении себя как духовного существа с чувством внутренней свободы и личной ценности.
Далее Франкл пишет: «Человек терял ощущение себя как субъекта еще и потому, что ощущал зависимость от чистых случайностей, становился игрушкой судьбы. И тогда он падал духом. Им настолько овладевает апатия, что его душевная жизнь опускается на более примитивный уровень, превращая его в безвольную игрушку судьбы или объект произвола охранников, и это приводит к тому, что он начинает бояться принимать собственные решения, взять свою судьбу в свои руки».
И здесь я вспоминаю тех женщин, кто находится в эмоциональной и финансовой зависимости от своего мужа. Тех, у кого муж пьяница и драчун. К этому моменту женщина также уже перестаёт чувствовать и понимать себя и ей также сложно принять решение уйти от мужа, который ее избивает.
Даже тем женщинам, которых муж физически не бьёт, но унижает психологически - кричит, оскорбляет, обзывает, контролирует деньгами, высмеивает и всячески принижает. За несколько лет такого супружества женщина привыкает быть жертвой.
Можно пристрастно её спросить: «А ты, что с самого начала не видела, что она такой?!» И женщина ответит, что не видела, потому что он был другой, потому была влюблена и слепа в своем чувстве. Что, когда муж стал проявлять свою агрессию, неуважение - она оправдывала это его плохим настроением. А когда обе стороны привыкли к этому сценарию отношений - стало уже поздно. Из-за страха и неожиданности, организм среагировал отключением чувств. Сначала на время. А потом уже произошла привычка и к выключенным чувствами и к насилию. И насилие уже в этой ситуации стало восприниматься как ситуативная норма.
Такая психзащита развивается на протяжении нескольких месяцев или лет, если вспышки агрессии супруга были редкими, что позволяло списать на «ну это же не часто…»
Постепенно женщина из цветущей и сияющей превращается в загнанное, лишенное чувств существо. Одними из ведущих чувств в данном периоде являются стыд и вина. Стыд за то, что с ней так обращаются. Что она заслжуивает такое обращение. Это всегда мышление слабых - брать вину на себя за дурное поведение других. И этот стыд еще больше изулирует жертву от социума. Она уже отказывается от встреч с подружками, чтобы не сиять синяками и не провоцирвать мужа лишний раз. но чем больше жертва подстраивается под требования тирана - тем сильнее он начинает нападать, потому чо не видит границ, о которые он может остановиться. И он сам уже нуждается в том, чтобы его остановили, но не может. Это порочный круг. Нуждается в помощи каждый из этой пары: и жертва и ее тиран.
Сравнения с концлагерем приверела намеренно, для усилиения. Но есть отличие для жертв в том, что брак - это не тюрьма и она может оттуда выйти. Жертва сама держит ключи в своих руках. Вопрос в том, воспользуется ли она ими. потому что и на это нужны силы. иногда последние.