Художественное мастерство Людмилы Улицкой
Уткнулась вчера в книгу Улицкой ("Люди нашего царя"), но не стала жадничать и читать все до трех часов ночи. Оставив себе половину на сегодня, вчера легла спать вовремя.
Рассказывала взахлеб о писательском мастерстве автора своей одногруппнице, когда ехали в трамвае домой после последнего теста по немецкому. Рассказывать-то рассказывала, а слов не хватало, чтобы привести пример того, чем же я так восхищаюсь, потому что невозможно передать своими словами. Потому что Улицкую можно только цитировать, как цитируют классиков. Поэтому хочу сделать, возможно, бессмысленную работу, которую я делала и в пятнадцать своих лет. Да я и чувствовала себя вчера и сегодня, пока читала книгу, как тогда и там, в 15. Когда полностью уходишь в книгу и уже не знаешь, то ли книгу ты читаешь, то ли сам являешься ее героем; то ли знакомишься впервые с историями жизней людей из разных уголков нашей необъятной, то ли читаешь воспоминание своего друга о совместных событиях, в которых принимал участие: на столько все это кажется знакомым, таким близким и родным, как будто это случалось с тобой.
Бессмысленность моего занятия в том, что практического применения, кроме наслаждения эстетических фибр души это не несет. Как я всегда говорю, когда пытаюсь передать свое впечатление от мастерства автора, что "во рту появляется приятная сладость от чтения: от того, как читаешь предложения, как буквы, выстроенные в определенной последовательности в слова, перекатываются между языком и зубами, создавая неповторимый вкус красивейшей русской прозы".
Но практическая часть все-таки есть. Меня питают эти фразы, по которым я учусь писать. И пусть я не училась на филолога, не умею правильно и красиво, как те, кем я восхищаюсь, так вкусно строить фразы, но я умею их чувствовать и ценить, наслаждаясь красотой их звучания. И даже эти верхние три абзаца я написала, находясь все еще под впечатлением от прочитанного, и как будто в литературной ауре автора, так что даже мне перепала воздушная пыльца ее гениальности.
Всех любителей красивого русского языка я приглашаю под кат, разделить со мной литературные вкусности.
В книге есть герой, который знает много языков и делает книжные переводы. Как об этом пишет Улицкая:
"Иногда, покончив с консультацией, Леонид Сергеевич читал ему свои переводы из восточной поэзии: монгольские всадники скакали через степи, индийские красавицы со слоновьими плавными движениями предавались сладострастным играм с принцами, а современные каракалпакские поэты с той же восточной цветистостью воспевали социалистическое переустройство жизни..."
И вот эти "каракалпакские поэты" с "социалистическим переустройством жизни" вернули меня на мгновение в мое советское школьное отрочество на уроки литературы, где мы знакомились с их творчеством, как с социалистическими поэтами малых народов. И читая Улицкую, я очень хорошо понимаю, о чем она пишет, о чем и про кого её рассказы. Потому что я жила и росла в это время, и видела всю ту жизнь, и те человеческие судьбы. А если упоминаются времена до меня, то фильмы о тех годах так часто крутили в моем детстве, что я как будто сама росла там. И если когда-нибудь придется учить историю, то лучшего учебника по социалистическому периоду страны советов вам не найти.
Самые-самые фразы и речевые обороты которые меня зацепили, я выделяю жирным шрифтом. Цитаты автора - наклонным.
Описание человека:
"... Роза лет пятидесяти, со следами татаро-монгольского ига на лице, и приятно-невзрачная Алена лет тридцати".
"Их общий муж, - сначала Фридин, а потом Алисин, - писатель Беньямин Х., пишущий на языке идиш, был человек-энтузиаст. Восторженное состояние было присуще ему, как нос, рот, два уха. Многие по этой причине считали его идиотом, но таковым он не был - просто он так страстно, истово и яростно любил жить, что люди более умеренные раздражались".
"- Это Шарль наш ангел.
Он не был похож ни на херувима, ни тем более на купидона. У него было остренькое худое личико и светлые, малоосмысленные глаза. Ангелов я представляла себе иначе". )))))
"Граня тоже была красива, но красота ее была дальнего вида, а вблизи замечалась порча - лицо ее было покрыто крупной рябью, как лужа в начале дождя".
Старение.
"Мужское полнокровное мясо высыхало, сам он покрывался все более гречневыми пятнами, сначала на руках, а потом и по всему телу, и из бывшего блондина превратился в темнолицего, картонного цвета большого старика с коричневой зернистой лысиной. Жена старела в направлении благородного мрамора: желтоватый оттенок, имитация тепла и жизни в холодном лице, угрожающая монументальность".
"Алиса была женщина женщина северная, с очень подходящей ей профессией белошвейки, и даже была дочерью белошвейки, имевшей свое собственное небольшое дело в Петербурге в те времена, когда кружева исподнего еще не вошли в противоречие с грубым сукном эпохи. Корни Алисины были, таким образом, совершенно буржуазные, но красота ее от этого обстоятельства не проигрывала. Скорее наоборот".
Словарь Ушакова: "Белошвейка - швея, изготовляющая белье".
Толковый словарь Ефремовой: "Женщина, занимавшаяся шитьем белья (обычно тонкого).
Этимологический словарь Крылова: "Белошвейка - Калька по немецкому образцу: Weissnaherin - "белошвейка", где weiss - "белый", Naherin - "швея".
Никто не пишет прямо, я честно не знаю значения этого слова и у меня возникают вопросы, почему же только белого? Из этого делаю предположение, что швея, скорее всего шьет одежду разную, а белошвейка именно нижнее белье, которые было изначально белого цвета и "тонкое". Кстати, в тексте есть указание на это - "кружева исподнего", но закрученная фраза, которая меня очаровала, скрыла этот смысл своей литературной витиеватостью.
Следующий рассказ. Девочка Женя поехала в обычный летний лагерь, в отличие от своей подружки, дочки знаменитой писательницы, которая это же время проводила в Артеке.
"... Женя Воробьева первые два дня чувствовала себя отлично. Единственное, что омрачало ее девичью жизнь, была деревянная уборная, в которой на длинной доске было вырезано восемь круглых дыр, но никаких перегородок между ними не было. И она все никак не могла остаться одна, а ей для исполнения естественной нужды требовалось почему-то благородное одиночество".
Описание. Я не люблю читать описания: погоды, природы и всякого другого разного. Как правило, это скучно. Я быстренько пробегаю такие абзацы до диалогов, где хотя бы есть какой-то смысл или же до мыслительного процесса героя и его рефлексии, или каких-то событий.
"Самолет взлетел из ясного осеннего Тбилиси и приземлился через три с половиной часа в зимнем Воронеже. Вышли на трап в бурлящую белую кашу. Холод был такой, что плащ, вдохнув холодного воздуха, взлетел железным парусом у меня за спиной, и только спортивная сумка, висевшая на плече, придерживала его".
Кто не знает, что такое зима или предзимняя осень в России? Кто не попадал хотя бы раз в пургу, буран и не мерз при этом? Но кто может вот так описать погоду, чтобы ощутить этот мерзкий, пронизывающий холод, находясь у себя дома на кухне, с кружкой горячего мятного чая? Как живописна пурга в образе "бурлящей белой каши"! И вы чувствуете, как тонкая ткань плаща накалилась на холоде мгновенно, превратившись в "железный парус"? Мои поклоны автору.
И вы заметили, какой живой плащ? Он "вдохнул" воздух. Просто потрясающе!
"Он открыл чемоданчик: в нем было три бутылки коньяка, а остальное пространство занимали мандарины - упаковочный материал, сохраняющий драгоценные бутылки".
Как замечательно описаны золотые коронки во рту: "Он зевнул во весь рот, сверкнув влажным золотом". Влажным золотом!!!!
"-Демократы ваши? - и тут он употребил замысловатую фразу, в которой были ловко увязаны репродуктивные органы собаки, сибирский валенок, медный таз и чье-то анальное отверстие".
Соитие. Секс. Любовь. Акт. Влечение мужчины и женщины, выразившееся в самом, что ни на есть, близком и даже взаимопроникновенном действии можно описать так, что это будет пошло или эротично, возвышенно или обыденно. А здесь - художественно и жизненно: "В тамбуре тоже было интересно. Одна дверь была сломана, и пыльный дорожный ветерок набивал тугим воздухом тамбур. Возле второй двери, что сломана не была, стояли две молодые парочки. Те, что ростом были поменьше, самозабвенно обнимались, а более рослые уже покончили с прелюдией, победитель в черной рубашке уже попал в цель и деловито совершал таинство, энергично позвякивая пряжкой брючного ремня не в такт замедлявшемуся движению поезда. В боковом зрении мелькнула длинная белая шея и запрокинутый подбородок прекрасной дамы. Я с облегчением спрыгнула на подкатившуюся под ноги платформу".
"Подкатившуюся под ноги платформу". Не просто - "поезд остановился и я сошла на платформу". Нет. Платформа сама подкатилась. Это тоже малозаметная деталь, за которой стоит образ. И каким же нужно быть внимательным к этим деталям человеком, чтобы замечать их в жизни и потом вот так искуссно вплетать в сюжет.
"... мать его все равно любила, все вокруг него бегала, картошку жарила и водкой его поила, и прыгала над ним и днем, и ночью, когда спать ложились. Напрыгала Нинке брата Петьку".
Как можно сказать о том, что объекты, исторические и культурные, наполненные смыслом столетий можно посмотреть быстро, бегло, не вникая в философию и не проникаясь величием момента соприкосновения с чем-то непостижимым: "Словом, вот с таким бесподобным безумцем, специалистом по русскому авангарду, отправились мы на один день в город Киото, чтобы посмотреть Золотой Павильон, Серебряный Павильон, Храм Тысячи Будд и еще кое-что по списку в режиме "фаст-фуд".
Соединение христианского текста с мирским для тех, кто в теме:
"...Все же было Рождество, великий праздник, и ангелы поют на небеси...
С небеси падал медленный, купными хлопьями выделанный снег..."
Если вы бывали в Египте или другом подобном месте, или даже просто видели картинки в туристическом каталоге, то не могли обратить внимание на сочность красок.
"Глазу, воспитанному на тихом благородстве русской природы, привычному к тонким оттенкам огородной ботвы, пыльной листвы и бедных придорожных трав претит египетский приморский пейзаж, он отдает грубым акрилом: прямая синева неба, грубая белизна побелки, мультипликационные краски, которыми окрашены толстые цветы, сделанные, кажется, из жести и искусственного мяса. Впрочем, изредка попадаются цветы мелкие и пахучие, похожие на настоящие, но и им не доверяешь.
Вымышленное место, рай, придуманный разбогатевшим лакеем, спланированный циничным наемником-архитектором и построенный местным арабом, доверчиво принимающим этот фасонистый бред как предел земной красоты. Отель так просто и назывался - "Парадиз". Он был, конечно, пародией, этот парадиз.
Первой линией у моря стояли гостиницы, за ними лежала полоса строительного мусора и свалка, а в метрах в ста начиналась честная бедная пустыня".
Хочется на этом моменте замолчать и погрузиться во внутреннюю тишину, наступившую от обличения вот этого внешнего наносного и кричащего перед настоящестью, пусть даже и невзрачной, но живой. И только тонкая ирония автора, как учили на уроке литературы замечать "отношение автора" к тому, о чем тот пишет, не дает оставаться серьезной надолго.
"Прибрежное море меня разочаровало: оно напоминало рыбный суп, - мне не нравилось плавать посреди разнокалиберных рыбок, которые то тыкались в живот, то били по тебе хвостом. А отплыть подальше было невозможно, потому что немедленно подлетал катер, и спасатель загонял дерзких пловцов в прибрежную полосу, кишащую рыбками и отдыхающими с детьми из безводных и холодных провинций Европы".
"рыбный суп", "кишащую рыбками и отдыхающими" - и сразу появляется образ многолюдности в прибрежной полосе, как это часто бывает на курортах. НО! рыбный суп, кишащий...
"Заспавшиеся туристы еще жевали за стеклянной стеной многоступенчатые завтраки"
Вы знаете, наверное, что в Египте есть гора Синай, куда поднимаются паломники и все, кому не лень подняться по сложной тропе в ночи, стоять наверху в предрассветном холоде, чтобы встретить восход солнца.
"Я несколько раз отключалась - такое со мной бывает от усталости, но шла в автоматическом режиме. В тот момент, когда я уже почти сдалась и раздумывала, не вернуться ли мне назад, подвернулась грузная старуха, которая совсем уже сползала вниз по тропинке под собственной тяжестью. А поскольку у меня всегда возникает прибыток сил, когда я вижу того, кому хуже, чем мне, то старуха эта меня спасла: я тащила ее на себе и чувствовала себя мастером спорта по десятиборью. Старуха была из Новосибирска и поднималась на Синай по обету. Ей хотелось перед смертью очиститься, а тому, кто встречал восход на Синае, как известно, сорок грехов прощается. Я подумала, что мне одного восхождения не хватит".
И снова, кто из нас не бывал в подобной ситуации, когда силы умножаются, если видишь того, кому хуже, чем тебе? Кто не чувствовал физического превосходства над тем собой, двухминутным назад? И снова ирония автора, но уже над собой.
Вы наблюдали закат? Думаю, закаты и восходы не оставляют равнодушным ни одного человека, способного различать цвета и имеющего мало-мальский художественный вкус. В нижерасположенном описании не только можно увидеть закат глазами автора, но и получить образование, в частности, узнать, что такое реостат (я знала, что это, но не знала, как это называется правильно) и как происходило проявление пленки в фотоателье в прошлом. Искусно слово "палитра", имеющее отношение к художественному миру заменено на аналогичное слово из мира музыкального - "партитура". А также, если иметь еще немного внимания, то можно улыбнуться "мавританскому кошмару", увидев за этим образ ярких аляпистых африканских одеяний из государства в Западной Африке с которым сравнивается вычурный своими краскам отель "Парадиз", описанный чуть выше.
А я с вами прощаюсь именно здесь, чтобы подарить вам послевкусие от художественного мастерства автора и не забалтывать его своим, просточеловеческим.
"Лучшим временем суток были минуты, когда заходило солнце и начинало темнеть. Это было роскошное представление: сначала жгучая синька блекла, белизна строений бледнела, мрамор приобретал меловой оттенок, зелень темнела и омрачалась, и все гасло, как будто художник по свету включил реостат, и свет постепенно убывал, согласно цветовой партитуре. Мавританский кошмар рассеивался, и начинался процесс, обратный тому, что происходил когда-то в старинном фотоателье: черная окись постепенно превращалась в серебро, растворялись зубцы, башенки, минареты. Только черные дыры оставались по низам, где небо соприкасалось с землей. А потом все становилось ровным и серебристым, как уснувший жемчуг, и наступали эти самые серебряные минуты. И только на западном краю неба шевелились отзвуки вечерней зари..."
Рассказывала взахлеб о писательском мастерстве автора своей одногруппнице, когда ехали в трамвае домой после последнего теста по немецкому. Рассказывать-то рассказывала, а слов не хватало, чтобы привести пример того, чем же я так восхищаюсь, потому что невозможно передать своими словами. Потому что Улицкую можно только цитировать, как цитируют классиков. Поэтому хочу сделать, возможно, бессмысленную работу, которую я делала и в пятнадцать своих лет. Да я и чувствовала себя вчера и сегодня, пока читала книгу, как тогда и там, в 15. Когда полностью уходишь в книгу и уже не знаешь, то ли книгу ты читаешь, то ли сам являешься ее героем; то ли знакомишься впервые с историями жизней людей из разных уголков нашей необъятной, то ли читаешь воспоминание своего друга о совместных событиях, в которых принимал участие: на столько все это кажется знакомым, таким близким и родным, как будто это случалось с тобой.
Бессмысленность моего занятия в том, что практического применения, кроме наслаждения эстетических фибр души это не несет. Как я всегда говорю, когда пытаюсь передать свое впечатление от мастерства автора, что "во рту появляется приятная сладость от чтения: от того, как читаешь предложения, как буквы, выстроенные в определенной последовательности в слова, перекатываются между языком и зубами, создавая неповторимый вкус красивейшей русской прозы".
Но практическая часть все-таки есть. Меня питают эти фразы, по которым я учусь писать. И пусть я не училась на филолога, не умею правильно и красиво, как те, кем я восхищаюсь, так вкусно строить фразы, но я умею их чувствовать и ценить, наслаждаясь красотой их звучания. И даже эти верхние три абзаца я написала, находясь все еще под впечатлением от прочитанного, и как будто в литературной ауре автора, так что даже мне перепала воздушная пыльца ее гениальности.
Всех любителей красивого русского языка я приглашаю под кат, разделить со мной литературные вкусности.
В книге есть герой, который знает много языков и делает книжные переводы. Как об этом пишет Улицкая:
"Иногда, покончив с консультацией, Леонид Сергеевич читал ему свои переводы из восточной поэзии: монгольские всадники скакали через степи, индийские красавицы со слоновьими плавными движениями предавались сладострастным играм с принцами, а современные каракалпакские поэты с той же восточной цветистостью воспевали социалистическое переустройство жизни..."
И вот эти "каракалпакские поэты" с "социалистическим переустройством жизни" вернули меня на мгновение в мое советское школьное отрочество на уроки литературы, где мы знакомились с их творчеством, как с социалистическими поэтами малых народов. И читая Улицкую, я очень хорошо понимаю, о чем она пишет, о чем и про кого её рассказы. Потому что я жила и росла в это время, и видела всю ту жизнь, и те человеческие судьбы. А если упоминаются времена до меня, то фильмы о тех годах так часто крутили в моем детстве, что я как будто сама росла там. И если когда-нибудь придется учить историю, то лучшего учебника по социалистическому периоду страны советов вам не найти.
Самые-самые фразы и речевые обороты которые меня зацепили, я выделяю жирным шрифтом. Цитаты автора - наклонным.
Описание человека:
"... Роза лет пятидесяти, со следами татаро-монгольского ига на лице, и приятно-невзрачная Алена лет тридцати".
"Их общий муж, - сначала Фридин, а потом Алисин, - писатель Беньямин Х., пишущий на языке идиш, был человек-энтузиаст. Восторженное состояние было присуще ему, как нос, рот, два уха. Многие по этой причине считали его идиотом, но таковым он не был - просто он так страстно, истово и яростно любил жить, что люди более умеренные раздражались".
"- Это Шарль наш ангел.
Он не был похож ни на херувима, ни тем более на купидона. У него было остренькое худое личико и светлые, малоосмысленные глаза. Ангелов я представляла себе иначе". )))))
"Граня тоже была красива, но красота ее была дальнего вида, а вблизи замечалась порча - лицо ее было покрыто крупной рябью, как лужа в начале дождя".
Старение.
"Мужское полнокровное мясо высыхало, сам он покрывался все более гречневыми пятнами, сначала на руках, а потом и по всему телу, и из бывшего блондина превратился в темнолицего, картонного цвета большого старика с коричневой зернистой лысиной. Жена старела в направлении благородного мрамора: желтоватый оттенок, имитация тепла и жизни в холодном лице, угрожающая монументальность".
"Алиса была женщина женщина северная, с очень подходящей ей профессией белошвейки, и даже была дочерью белошвейки, имевшей свое собственное небольшое дело в Петербурге в те времена, когда кружева исподнего еще не вошли в противоречие с грубым сукном эпохи. Корни Алисины были, таким образом, совершенно буржуазные, но красота ее от этого обстоятельства не проигрывала. Скорее наоборот".
Словарь Ушакова: "Белошвейка - швея, изготовляющая белье".
Толковый словарь Ефремовой: "Женщина, занимавшаяся шитьем белья (обычно тонкого).
Этимологический словарь Крылова: "Белошвейка - Калька по немецкому образцу: Weissnaherin - "белошвейка", где weiss - "белый", Naherin - "швея".
Никто не пишет прямо, я честно не знаю значения этого слова и у меня возникают вопросы, почему же только белого? Из этого делаю предположение, что швея, скорее всего шьет одежду разную, а белошвейка именно нижнее белье, которые было изначально белого цвета и "тонкое". Кстати, в тексте есть указание на это - "кружева исподнего", но закрученная фраза, которая меня очаровала, скрыла этот смысл своей литературной витиеватостью.
Следующий рассказ. Девочка Женя поехала в обычный летний лагерь, в отличие от своей подружки, дочки знаменитой писательницы, которая это же время проводила в Артеке.
"... Женя Воробьева первые два дня чувствовала себя отлично. Единственное, что омрачало ее девичью жизнь, была деревянная уборная, в которой на длинной доске было вырезано восемь круглых дыр, но никаких перегородок между ними не было. И она все никак не могла остаться одна, а ей для исполнения естественной нужды требовалось почему-то благородное одиночество".
Описание. Я не люблю читать описания: погоды, природы и всякого другого разного. Как правило, это скучно. Я быстренько пробегаю такие абзацы до диалогов, где хотя бы есть какой-то смысл или же до мыслительного процесса героя и его рефлексии, или каких-то событий.
"Самолет взлетел из ясного осеннего Тбилиси и приземлился через три с половиной часа в зимнем Воронеже. Вышли на трап в бурлящую белую кашу. Холод был такой, что плащ, вдохнув холодного воздуха, взлетел железным парусом у меня за спиной, и только спортивная сумка, висевшая на плече, придерживала его".
Кто не знает, что такое зима или предзимняя осень в России? Кто не попадал хотя бы раз в пургу, буран и не мерз при этом? Но кто может вот так описать погоду, чтобы ощутить этот мерзкий, пронизывающий холод, находясь у себя дома на кухне, с кружкой горячего мятного чая? Как живописна пурга в образе "бурлящей белой каши"! И вы чувствуете, как тонкая ткань плаща накалилась на холоде мгновенно, превратившись в "железный парус"? Мои поклоны автору.
И вы заметили, какой живой плащ? Он "вдохнул" воздух. Просто потрясающе!
"Он открыл чемоданчик: в нем было три бутылки коньяка, а остальное пространство занимали мандарины - упаковочный материал, сохраняющий драгоценные бутылки".
Как замечательно описаны золотые коронки во рту: "Он зевнул во весь рот, сверкнув влажным золотом". Влажным золотом!!!!
"-Демократы ваши? - и тут он употребил замысловатую фразу, в которой были ловко увязаны репродуктивные органы собаки, сибирский валенок, медный таз и чье-то анальное отверстие".
Соитие. Секс. Любовь. Акт. Влечение мужчины и женщины, выразившееся в самом, что ни на есть, близком и даже взаимопроникновенном действии можно описать так, что это будет пошло или эротично, возвышенно или обыденно. А здесь - художественно и жизненно: "В тамбуре тоже было интересно. Одна дверь была сломана, и пыльный дорожный ветерок набивал тугим воздухом тамбур. Возле второй двери, что сломана не была, стояли две молодые парочки. Те, что ростом были поменьше, самозабвенно обнимались, а более рослые уже покончили с прелюдией, победитель в черной рубашке уже попал в цель и деловито совершал таинство, энергично позвякивая пряжкой брючного ремня не в такт замедлявшемуся движению поезда. В боковом зрении мелькнула длинная белая шея и запрокинутый подбородок прекрасной дамы. Я с облегчением спрыгнула на подкатившуюся под ноги платформу".
"Подкатившуюся под ноги платформу". Не просто - "поезд остановился и я сошла на платформу". Нет. Платформа сама подкатилась. Это тоже малозаметная деталь, за которой стоит образ. И каким же нужно быть внимательным к этим деталям человеком, чтобы замечать их в жизни и потом вот так искуссно вплетать в сюжет.
"... мать его все равно любила, все вокруг него бегала, картошку жарила и водкой его поила, и прыгала над ним и днем, и ночью, когда спать ложились. Напрыгала Нинке брата Петьку".
Как можно сказать о том, что объекты, исторические и культурные, наполненные смыслом столетий можно посмотреть быстро, бегло, не вникая в философию и не проникаясь величием момента соприкосновения с чем-то непостижимым: "Словом, вот с таким бесподобным безумцем, специалистом по русскому авангарду, отправились мы на один день в город Киото, чтобы посмотреть Золотой Павильон, Серебряный Павильон, Храм Тысячи Будд и еще кое-что по списку в режиме "фаст-фуд".
Соединение христианского текста с мирским для тех, кто в теме:
"...Все же было Рождество, великий праздник, и ангелы поют на небеси...
С небеси падал медленный, купными хлопьями выделанный снег..."
Если вы бывали в Египте или другом подобном месте, или даже просто видели картинки в туристическом каталоге, то не могли обратить внимание на сочность красок.
"Глазу, воспитанному на тихом благородстве русской природы, привычному к тонким оттенкам огородной ботвы, пыльной листвы и бедных придорожных трав претит египетский приморский пейзаж, он отдает грубым акрилом: прямая синева неба, грубая белизна побелки, мультипликационные краски, которыми окрашены толстые цветы, сделанные, кажется, из жести и искусственного мяса. Впрочем, изредка попадаются цветы мелкие и пахучие, похожие на настоящие, но и им не доверяешь.
Вымышленное место, рай, придуманный разбогатевшим лакеем, спланированный циничным наемником-архитектором и построенный местным арабом, доверчиво принимающим этот фасонистый бред как предел земной красоты. Отель так просто и назывался - "Парадиз". Он был, конечно, пародией, этот парадиз.
Первой линией у моря стояли гостиницы, за ними лежала полоса строительного мусора и свалка, а в метрах в ста начиналась честная бедная пустыня".
Хочется на этом моменте замолчать и погрузиться во внутреннюю тишину, наступившую от обличения вот этого внешнего наносного и кричащего перед настоящестью, пусть даже и невзрачной, но живой. И только тонкая ирония автора, как учили на уроке литературы замечать "отношение автора" к тому, о чем тот пишет, не дает оставаться серьезной надолго.
"Прибрежное море меня разочаровало: оно напоминало рыбный суп, - мне не нравилось плавать посреди разнокалиберных рыбок, которые то тыкались в живот, то били по тебе хвостом. А отплыть подальше было невозможно, потому что немедленно подлетал катер, и спасатель загонял дерзких пловцов в прибрежную полосу, кишащую рыбками и отдыхающими с детьми из безводных и холодных провинций Европы".
"рыбный суп", "кишащую рыбками и отдыхающими" - и сразу появляется образ многолюдности в прибрежной полосе, как это часто бывает на курортах. НО! рыбный суп, кишащий...
"Заспавшиеся туристы еще жевали за стеклянной стеной многоступенчатые завтраки"
Вы знаете, наверное, что в Египте есть гора Синай, куда поднимаются паломники и все, кому не лень подняться по сложной тропе в ночи, стоять наверху в предрассветном холоде, чтобы встретить восход солнца.
"Я несколько раз отключалась - такое со мной бывает от усталости, но шла в автоматическом режиме. В тот момент, когда я уже почти сдалась и раздумывала, не вернуться ли мне назад, подвернулась грузная старуха, которая совсем уже сползала вниз по тропинке под собственной тяжестью. А поскольку у меня всегда возникает прибыток сил, когда я вижу того, кому хуже, чем мне, то старуха эта меня спасла: я тащила ее на себе и чувствовала себя мастером спорта по десятиборью. Старуха была из Новосибирска и поднималась на Синай по обету. Ей хотелось перед смертью очиститься, а тому, кто встречал восход на Синае, как известно, сорок грехов прощается. Я подумала, что мне одного восхождения не хватит".
И снова, кто из нас не бывал в подобной ситуации, когда силы умножаются, если видишь того, кому хуже, чем тебе? Кто не чувствовал физического превосходства над тем собой, двухминутным назад? И снова ирония автора, но уже над собой.
Вы наблюдали закат? Думаю, закаты и восходы не оставляют равнодушным ни одного человека, способного различать цвета и имеющего мало-мальский художественный вкус. В нижерасположенном описании не только можно увидеть закат глазами автора, но и получить образование, в частности, узнать, что такое реостат (я знала, что это, но не знала, как это называется правильно) и как происходило проявление пленки в фотоателье в прошлом. Искусно слово "палитра", имеющее отношение к художественному миру заменено на аналогичное слово из мира музыкального - "партитура". А также, если иметь еще немного внимания, то можно улыбнуться "мавританскому кошмару", увидев за этим образ ярких аляпистых африканских одеяний из государства в Западной Африке с которым сравнивается вычурный своими краскам отель "Парадиз", описанный чуть выше.
А я с вами прощаюсь именно здесь, чтобы подарить вам послевкусие от художественного мастерства автора и не забалтывать его своим, просточеловеческим.
"Лучшим временем суток были минуты, когда заходило солнце и начинало темнеть. Это было роскошное представление: сначала жгучая синька блекла, белизна строений бледнела, мрамор приобретал меловой оттенок, зелень темнела и омрачалась, и все гасло, как будто художник по свету включил реостат, и свет постепенно убывал, согласно цветовой партитуре. Мавританский кошмар рассеивался, и начинался процесс, обратный тому, что происходил когда-то в старинном фотоателье: черная окись постепенно превращалась в серебро, растворялись зубцы, башенки, минареты. Только черные дыры оставались по низам, где небо соприкасалось с землей. А потом все становилось ровным и серебристым, как уснувший жемчуг, и наступали эти самые серебряные минуты. И только на западном краю неба шевелились отзвуки вечерней зари..."