Писанина
Нелюдь
Жёлтое мерцание лампы отразилось в дверном стекле, коридор встретил прохладой и глухой тьмой. В круге света на кровати осталась лежать читалка; я оглянулся - уютное зрелище запечатлелось в сознании, как на стёклышке.
Гладкие половицы стелились под ноги, и я подошвами впитывал их прохладу, направляясь к белеющей во тьме ночной квартиры двери ванной. Движение справа - старинное зеркало отразило мой силуэт.
Вот так, не зная о притаившемся зеркале, можно испугаться движения - свет ночника из комнаты не проникает в тёмную глубину прихожей, и воображение встряхивает от мелькания на краю зрения. Я вперил глаза в бездонную поверхность, гася осторожничающие инстинкты, не удержался и широко зевнул.
В следующий момент что-то неясное материализовалось из бессознательных страхов, высунулось из зеркального проёма, зашарило по раме. Я подавился на полувдохе, в спину ткнулась твердая стена, я схватил забытую у тумбы стальную трубу пылесоса. Чёрный силуэт тянулся из проёма, разум выл «Ну я же говорил», во рту пересохло.
Я подскочил к тому, что лезло из зеркала; ужас, ставший яростью, направлял мои удары. Я бил наотмашь, чувствовал, как подаётся чужая плоть, слышал хруст, животное начало трепетало от кровожадного желания уничтожить, смять, сломать...
Гладкая труба, такая удобная в ладони, раз за разом опускалась, дробила, удары отдавались в запястье, и я размахивался шире, вкладывал в движение плеча ужас и возбуждение; темнота окрасилась багрянцем, в горле клокотали хрипы. Костяшки пальцев свело судорогой, и каждый удар, крушащий чужие кости, пронизывал до позвоночника; в ушах тонко и страшно звенело.
Глухой стук упавшего тела сопровождался ещё несколькими ударами, и материальность вдруг пронзила бред происходящего. Я отступил, словно желая избавиться от сна, стряхнуть его... Звякнула выпавшая из немых липких пальцев труба.
Тишина. Сердце грохочет пульсом, стена холодит лопатки.
Неясная груда в темноте под зеркалом.
Где-то снаружи тявкнула и тоскливо завыла собака.
Клацнул выключатель, резкий свет залил прихожую, беспощадно обнажил детали ночного побоища.
Я видел скрюченные пальцы размётанных рук, тёмные лужицы на полу и испачканные красным мелкие зубы искривлённого рта. Чувствуя липкость, отнял руку от лица. На ладони, собираясь на линиях, остывала кровь. Я убил.
Чёрное, иссиня-чёрное лицо, закатившийся уцелевший глаз. Оно не было человеком, оно вылезло из зеркала. Серебряная поверхность безмятежно отражала стойку для обуви и дверной проём. Словно ничего не случилось.
Воздух хрипло вырывался из лёгких. Я вытер руку о штаны и нагнулся над телом. Кровь и слизь раздавленного глазного яблока мешались со струйкой, вытекавшей из оттопыренного тонкого уха. Неестественно переломанные тощие руки в последнем движении словно хотели воткнуться голубоватыми когтями в мой мозг. Густой запах крови наполнял голову, на губах ощущался маслянистый неприятный привкус, и, поглядев на свои ладони, я понял, что это за вкус.
Желудок подскочил вверх, я рванулся в ванную, где меня жестоко и страшно вывернуло. Горький желудочный сок толчками выплёскивался на язык, жёг гортань, топил сознание, но не мог перебить мерзкое чувство чужой крови на губах.
Я опустился на колени, меня трясло. Там, за дверью, в прихожей...
Тёплая струйка из-под крана окрасилась в розовый цвет, я в полузабытьи смотрел на водяную плёнку в ладонях, а потом тёр и тёр лицо, мочил волосы, хотел смыть с себя кошмарный сон.
Проснуться...
Господи, сделай так, чтобы там ничего не было!
Гладкий сонно блестящий паркет, брошенные под зеркалом кроссовки, ложечка для обуви и баллончик крема... Я видел их как наяву, изо всех сил представлял эту картину, и потому окровавленное тело за распахнутой дверью стало почти шоком.
Я сел на пол, прислонился к стене.
Нужно избавиться от мертвеца и... от зеркала.
Этот раритет годами пылился в комнате у балкона, прислоненный передней частью к стене. После смерти бабушки я избавился от большей части мебели и прочих её вещей, но огромного зеркала в витой дубовой раме стало жаль. Поскольку оно было достаточно велико, чтобы отразить человека с ног до головы, я решил установить его в прихожей. Позже обнаружилось, что зеркало льстит смотрящемуся, и девчонки с удовольствием крутились у него, придирчиво осматривали собственные фигуры, причёски и макияж. Я видел гордость в их глазах и считал, что не вписывающееся в интерьер зеркало вполне себя оправдывает.
До сегодняшней ночи.
Что же делать?..
Можно вынести мертвеца на свалку. Не думаю, что таксист будет счастлив везти странного типа со свёртком, подозрительно похожим на труп, ночью на край города.
На своих двоих я тело не доволоку.
Можно его разделать... Эту мысль я отмёл сразу. Представил себя, рубящего кухонным ножом чужой позвоночник... К тошноте добавились ужас и омерзение.
Тонкое изломанное тело было похоже на мёртвого паука. Липкий запах крови забивал ноздри, морочил сознание.
Как в детективах избавляются от трупов? Я не был любителем этого жанра, память подсунула мысли о серной кислоте в ванне, о зоопарке, о цементе и дне городского пруда.
А что если затолкать обратно?
Я встал и, стараясь не вступать в лужицы крови, приблизился к зеркалу.
Поверхность была холодной и абсолютно нормальной, как и полагается серебрёному стеклу.
Пальцы оставили на поверхности мутный след.
Короткая трель дверного звонка нарушила застывший студень реальности.
Я выключил свет и приник к глазку.
Заспанное лицо, сеточка на крашенных кудряшках. Людмила Петровна, соседка снизу.
Она поёжилась, плотнее запахнув полы цветастого халата, и протянула сухонькую руку к звонку. Новая трель.
Я вздохнул и приоткрыл двери.
- Здравствуйте, тётя Люда. - Какая-то часть сознания взяла контроль над подвывающим в панике организмом. - Что-то случилось?
- Здравствуй-здравствуй, - соседка подозрительно окинула мой голый торс взглядом. Казалось, рентгеновские лучи её зрения проникают сквозь прикрытый дверью живот и внимательно изучают труп. - Это я хотела спросить, что случилось.
- Простите, тётя Люда. Мы будем потише, - я вцепился пальцами в дверной косяк, стараясь не упустить контроль той самой хладнокровной частью сознания.
- Смотрите мне, - дряблая старческая шея вытянулась от любопытства. Небось, до утра будет теперь караулить мою воображаемую «шумную пассию». - Я и позвонить могу куда надо, ишь чего надумали... затейники...
Продолжая бормотать, она повернулась и стала осторожно спускаться по ступенькам, а я захлопнул двери и втянул ноздрями тёмный, напоённый запахом смерти воздух.
Надеюсь, кровь на потолке не проступила. Если Людмила Петровна что-то пронюхает, придётся избавляться от неё... Одинокая старушка... История грозила перерасти в катастрофу.
Зеркало вновь казалось бездонным провалом, и я, поддавшись наитию, опустил в него, как в лесной пруд, пальцы. Зеркало беззвучно сомкнулось вокруг запястья, поглотив ладонь. Я выдернул руку и отскочил.
Ни звука.
Я быстро включил свет и уставился на издевательски серебрящуюся поверхность.
Со стороны стены всё выглядело нормально - обычная крашеная доска, стекло да амальгама... Словно и не было провала в темноте. Начавший покрываться голубоватой патиной труп, однако, был вполне материален. Я кликнул выключателем, призывая темноту, вздохнул и провёл рукой по мёртвому телу. В голове щёлкнуло, и я вдруг понял, до чего же восхитительно оно пахнет. Во рту собралась слюна, я почувствовал себя голодным настолько, что живот дрогнул, втягиваясь и прижимаясь к позвоночнику. Мне хотелось рвать зубами остывшую, но такую аппетитную плоть, упиваться кровью и глотать куски сочного мяса. Я чувствовал, как волосы на затылке шевелятся от распирающего ноздри запаха крови.
Я покачнулся и чуть не упал, под ступнёй чавкнуло. Стоило отнять руку от трупа, как наваждение пропало. К горлу подкатил горький комок.
Я снова сел, зажмурился и подтянул колени к груди. Колотило. Мне нужно было попытаться понять собственное «я», вдруг обернувшееся рычащим хищником. Живот протестующе забурчал. Чем скорее я избавлюсь от мертвеца, тем лучше. Мир снова станет таким, каким был до сегодняшней ночи - понятным и родным.
Темнота душной мешковиной окутывала прихожую и меня, одиноко раскачивающегося над трупом. Где-то в другой вселенной мерцал жёлтый отблеск ночника из приоткрытых дверей.
Я выдохнул, поднялся и склонился над мертвецом.
Он оказался не тяжёлым. Рот наполнился слюной, ноздри дрогнули от близости вожделенной добычи. Я нёс его, как несут принцессу - бережно, под колени и плечи. Пальцы вжимались в прохладную плоть, впивались короткими ногтями в иссиня-чернильную кожу. Мне казалось, ещё немного - и выступит сукровица. Голова с закатившимся глазом безвольно болталась, поблёскивала рядом зубов в приоткрытом рту. Наверное, щёки и язык особенно вкусны. Я облизнулся, вспоминая кровь на губах.
Зеркало.
На негнущихся ногах я шагнул к тёмному провалу. Подошвы липли к паркету - я снова вступил в кровь - но это было не важно.
Я прижимал к себе мясо, которого жаждал больше всего на свете. От понимания, что его придётся отдать, хотелось выть. Вспомнилась собака снаружи, и я заскулил. Я был готов сожрать мертвеца целиком, до последней кости и ниточки кишок.
Неровный край зеркала упёрся в колени, пока я топил труп в тёмной глубине зеркала. Я толкал его туда, понимая, что с той стороны нависает свод, потом нырнул плечами вперёд.
Пыль, темнота, поскрипывающий пол. Я протолкнул тело чуть дальше и вдруг понял, что мы вдвоём с мертвецом находимся под накрытой пологом кроватью. Я осторожно выглянул из-под свисающей простыни.
Серп белой, почти настоящей луны царапал высокое окно. Лёгкий сквозняк шевелил свисающие с потолка бусины на нитях разной длины. Всё вместе тихо звенело и плыло. Я зажмурился, напоследок широко лизнул покрытую коркой крови и слизи щёку трупа, и, стараясь не подвывать, скрылся под кроватью.
Ступенька в коридор оказалась непривычно высокой, я упал, ушиб колено, вклеился ладонями в густую подсыхающую кровь, и в этот раз меня тошнило желчью прямо здесь, в прихожей.
Наутро залитое нитроэмалью зеркало заняло место у сиротливого мусорного бачка в конце двора. Разбить его не хватило духу, а оставлять как есть - не хотелось.
Кто знает, что за твари вылезут к очередному беспечному владельцу?
И кто знает, почему, когда мою бабулю нашли мёртвой, у неё были перебиты запястья, а рот - в крови?
Я вернулся к мусорному бачку через пару часов, но обёрнутого ветошью зеркала там уже не было.
Вскоре в прихожей на том самом месте появился новенький шкаф-купе с наивным, обычным, абсолютно честным зеркалом. Обо всём, случившемся минувшей весной, я постарался забыть. Вероятно, помогли антидепрессанты, прописанные добрым доктором, которому я, конечно же, не сказал всей правды, иначе бы точно попал в психбольницу.
* * *
Проснулся я от воя собаки.
Ночник был выключен, читалка упиралась в шею, комната освещалась невидимой отсюда луной.
Влетающие с улицы звуки, казалось, касаются кожи, смолистыми нитями ползут по ней. Я встал, закрыл окно и замер, вглядываясь в улицу.
Сентябрьская луна припудрила амальгамой двор, посеребрила неподвижные листья. Я передёрнул плечами и услышал странный звук. Подхватил с подоконника фонарик и осторожно опустился на колени. Звук повторился. Он был похож на вздох, который слышен не ушами, а серединкой мозга. Подрагивающий луч выхватил сверкающие никелем кроватные ножки, комки пыли и... чёрный жидкий провал в никуда под моей кроватью...
Дыхание сорвалось, я облизнул вмиг пересохшие губы. Интересно, что там, с той стороны? Я лёг на живот и пополз вперёд.