Полноценный путинизм
В газете "Суть времени" печатается цикл статей Кургиняна "Судьба гуманизма в XXI столетии". В номерах по ссылкам дана аналитика путинизма. Приемственность и отличие от эпохи Ельцина. Главное, конечно, аналитик судьбы России. Привожу небольшой отрывок.
http://gazeta.eot.su/article/sudba-gumanizma-v-xxi-stoletii-11
http://gazeta.eot.su/article/sudba-gumanizma-v-xxi-stoletii-10
"Ельцин категорически не хотел реального возвращения Российской империи с ее великими смыслами, с ее суверенитетом, ее метафизическими и концептуальными константами. Все его похвалы в ее адрес были порождены стремлением противопоставить что-то фантасмагорически великое реальному величию Советского Союза, погубленного болотными персонажами. Эти похвалы были пузырями... И не так уж важно, шла ли речь о пузырях, сотворяемых циничными ельцинскими пиарщиками, или пузырилась сама больная ельцинская душа. В любом случае, Ельцин не намеревался строить государство, избавляясь от болотного духа, породившего распад СССР. Ельцин строил государство как воплощение этого болотного духа.
Ненавидя этот дух, нам приходилось и приходится спасать государство. Потому что крах государства породит окончательный триумф этого духа. Потому что, будучи домом этого духа, его болотной избушкой, РФ одновременно является и тюрьмой для этого духа. А в наилучшем - хотя и маловероятном - варианте может стать и его могилой.
Но с какой же целью строил Ельцин на болоте домик этого самого, насквозь болотного, государства?
Ельцин хотел с помощью государства впечатать в общественную жизнь чужие константы. Ельцин оформлял не геополитическое, а иное поражение - поражение абсолютное. И государство под названием РФ было для него средством оформления такого поражения. Фиктивный суверенитет государства нужен был для уничтожения реального, хотя и остаточного суверенитета общества.
И не Ельцин тут был последней инстанцией. Не он и не Запад. Последней инстанцией была позднесоветская элита предателей, элита идеологических, социальных и метафизических мутантов. Этим мутантам, взращенным в ретортах элитного, внутреннего круга КГБ (прошу не путать с КГБ как структурой, где работало много честных людей), нужно было подвести черту под исторической жизнью России.
И тут нужно отдавать себе отчет в том, каково содержание этой исторической жизни. Содержанием же этой жизни является спасение другого Запада от поглощения тем Западом, которым является классическая Европа и ее позднее больное дитя под названием США. Россия всегда хотела быть фундаментально другим Западом. Она невероятно остро ощущала необходимость этого другого Запада. То есть она ощущала сразу и тлетворность Запада основного, и беспредельную губительность ухода вместе с этим тлетворным Западом всего западного начала. То есть того начала, которое породило и историю, и развитие.
Россия хотела спасать историю, спасать развитие... от чего? И от той скверны, которую поселял в историю и развитие основной Запад. И от Востока, отрицающего фундаментальность истории и развития. Востока, готового копировать западную историчность и западное развитие, но не имеющего ни возможности, ни желания развертывать собственную глобальную модель историчности, собственную глобальную модель развития. В самом деле, зачем? Для Востока есть штуки поважнее историчности и развития. Да и какая историчность, какое развитие, помилуйте! Жизнь вообще не так ценна, чтобы влюбляться в историчность и развитие. Кроме того, историчность, да и развитие вообще - это химеры. Всё подчинено вечным циклам... А также неукротимому наращиванию всяческой энтропии, достигающему максимума, после чего всё возвращается на круги своя.
Восток способен даже восхвалять это вечное возвращение. Но он осознает всю лицемерность своих восхвалений. Потому что в этом вечном возвращении есть та тоска, освободиться от которой можно, только освободившись от жизни вообще. А заодно освободившись и от развития, и от истории...
На уровне историософском мы здесь сталкиваемся с тем, что в ином обличии было явлено нам украинскими событиями. Надежда на государство... Отказ от гражданственности как спасительного дозированного недоверия к государству (хотим верить, что оно нас спасет, но вдруг не спасет?)... И крах общества вместе с крахом государства. Это - формула украинских событий.
А теперь - формула историософского западничества. Доверяем основному Западу всё, что связано с историей и развитием... Отказываемся от собственной самости в том, что касается этого... Идем за Западом, лишаясь спасительного дозированного недоверия к нему (а ну как он погубит всё, что связано с историей и развитием)... Потом Запад реально губит всё, что связано с историей и развитием. А мы, лишившись спасительного дозированного недоверия к этому основному Западу, лишаемся истории и развития. И либо растворяемся в восточном начале, которое лишено и истории, и развития, и историософской окончательной воли к жизни (да так ли она ценна, эта жизнь?)... Либо просто теряем человеческую сущность и вместе с нею - всяческую способность противостоять духу абсолютного небытия.
Так доверяем ли мы основному Западу, то есть сегодняшнему евроатлантическому сообществу, явно возглавляемому Соединенными Штатами Америки, верховенство в том, что касается сохранения историчности мира и способности мира к развитию? Ведь дело же не в том, что мы, то есть Россия, хотим рулить, господствовать, а то и порабощать этот Запад. Да, мы хотим, чтобы этот Запад нас не порабощал. Но после чудовищной катастрофы 1991 года и двадцати трех лет последовавшего за этим регресса нам, видит бог, есть чем заниматься, помимо прокладывания миру новых путей в неведомое. Да и готов ли мир к тому, чтобы мы ему прокладывали пути? Ведь мы и сами к этому в высшей степени не готовы. Что же касается мира, то та его часть, которая доверяла СССР и верила, что коммунизм - светлое будущее всего человечества, потеряла к нам доверие после того, как мы (я имею в виду реальное государство под названием Российская Федерация) не только проиграли США, но и вопиющим образом отказались от своей советской коммунистической идентичности.
Есть люди и на Западе, и на Востоке, которые мечтают о возрождении этой идентичности. Кстати, зачастую они молоды и достаточно образованны. Но их не так много. Очень многие присягнули буржуазности как таковой в ее нынешнем существенно постмодернистском варианте. И либо ориентированы на победу в конкуренции между своей и чужой буржуазией (именно на это, кстати, ориентирована большая часть населения Китая, Вьетнама, Индии и т. д.), либо ориентированы на вписывание в формирующееся глобальное государство.
В любом случае, русское мессианство поневоле невозможно. И даже постыдно. Мессианством поневоле является запоздалое обнаружение некими отнюдь не коммунистическими русскими государственниками того, что я называю «обстоятельством омега». То есть того, что Запад хочет только окончательного расчленения российского государства, окончательного решения русского вопроса и так далее. Полноценного вторжения «обстоятельства омега» в умы наших, отнюдь не ориентированных на национальную измену, «лиц, принимающих госрешения», до сих пор не произошло. Притом, что это обстоятельство теперь уже абсолютно очевидно не только для меня и моих соратников, но и для всех, кто не приносит реальность в жертву какой-то своей сверхценной идее. Ну так вот...
Эта сверхценная идея существует. Причем налицо даже не одна сверхценная идея, а две.
Сверхценная идея № 1 - западничество. Это идея, поразительным образом унаследованная нашими западниками, принимающими госрешения, у романовской аристократии. Вновь подчеркну, что я имею в виду не тех западников, которые нацелены на госизмену и на обеспечение поглощения России Западом. Нет, я имею в виду именно тех западников, которые грезят мощью и усилением России, в том числе и добавлением к нынешней страшно искромсанной России ее исконных территорий. Таких, как Крым. Именно эти западники хотят и дружбы с Западом, который их приговорил, и воспроизводства в России некоего западного благолепия. Наряду с этим они, конечно, хотят и вписывания в западную элиту, и причастности к особому западному элитному роскошному образу жизни (тут и западные счета, и западная собственность, и многое другое). Но главное даже не это. Главное - чтобы в России наконец-то всё происходило на западный манер. А должно всё происходить на западный манер потому, что это отвечает а) аксиоме добра и б) даже аксиоме спасения. Западный путь - единственно добр и единственно спасителен. Надо идти этим путем, а не грезить о каком-то своем особом пути.
А поскольку особый путь, которым пойдет одна страна с населением меньше 150 миллионов, и впрямь невозможен, то эти западники просто разводят руками. И говорят: «Кому мы нужны с каким-то другим путем чуть ли не для всего человечества! Ну если такая пиар-технология укрепит государственную целостность и воодушевит народ, то признаем ее дозированную риторическую допустимость. Но всерьез об этом грезить и это осуществлять... Извините! Мы просто не понимаем, о чем идет речь, что тут может быть, и это всё нам глубоко чуждо».
Сверхценная идея № 2 - буржуазность. Наши западники-государственники, мечтающие о величии России и даже о расширении ее территории, проникнуты священной верой в буржуазный уклад жизни. Этот уклад они считают единственным морально оправданным, а в чем-то даже и спасительным по самому крупному - метафизическому, прошу прощения - счету.
Поскольку ядовитая, прожорливая и цепкая буржуазность действительно проникла за эти двадцать три года во все клетки реального российского общества, то наши западники-государственники, они же буржуазные государственники опять же недоумевают: «Извините! Как вы предлагаете всё это сворачивать? И кто это будет сворачивать? И зачем? Мы уж точно не будем! И потому, что мы любим - да-да, представьте себе, любим - именно этот уклад. И потому, что мы умеем управлять той жизнью, которая сложилась, и совершенно не умеем осуществлять кардинальные изменения всего жизненного уклада. Это неумение, помноженное на нежелание, на четкое отношение к тому, что есть, как к доброму и спасительному, носит неотменяемый характер. Россия будет и западнической, и буржуазной (то есть нынешней), и великой. А все, кто считает иначе, - либо враги, либо, в лучшем случае, временные попутчики. С которыми можно объединиться в пике обострения отношений с Западом, но не более того».
Так это всё обстояло буквально до последних месяцев. Когда вдруг обнаружилось, что США обуреваемы стремлением навязать России жесточайшую холодную войну. Что они нацелены на категорический демонтаж путинского руководства. А значит, и всей национально-буржуазной западнической элиты, настроенной патриотически и великодержавно. И вот тут-то ребром встал вопрос о третьей редакции постсоветской государственности.
Кстати, во Франции - этой цитадели западничества и буржуазности - никто не стеснялся таких редакций. Была и Четвертая республика, и Пятая, так ведь? И никто в обморок от этого не падал. То, что я обсуждаю, связано не с новой Конституцией и новой республикой, а с новой концепцией государственности, новой государственной стратегией и так далее.
Первая редакция постсоветской российской государственности - ельцинская. Тут государственность нужна, как я уже говорил, для того, чтобы любой ценой залезть в европейское лоно. Да-да, именно любой ценой - хоть бы и по частям, но залезть. Кстати, ранний путинизм не противоречит радикальным образом этой редакции. «Берегите Россию», - говорил Ельцин Путину. Какую Россию? Ту, ельцинскую, которая должна быть правильным образом размещена во чреве западного кита. Уже на раннем этапе оказалось, что Путин хотел бы разместить в этом чреве сразу всю Россию целиком. И что он убежден в возможности подобного размещения. Путин сохранял эту убежденность вплоть до речи в Мюнхене, в преддверии которой был выдвинут ультиматум: «Кромсайте территорию, или мы вас от своего чрева отторгнем». Подлинное содержание мюнхенской речи Путина: «Фиг вам, а не расчленение». За этой речью последовали все события 2008 года.
Вторая редакция постсоветской российской государственности - это полноценный путинизм. Он сформировался после 2008 года, то есть в период, когда формальным главой российского государства был Д. А. Медведев. Формировался он под причитания «медведевцев» о необходимости радикальной десоветизации. Причем десоветизации качественно большей, чем та, которая проходила при Ельцине. То, что такая десоветизация может быть только прологом к расчленению страны, к Нюрнбергскому процессу над русскими, а не советскими преступниками (поскольку советских к тому моменту уже не было у власти аж двадцать лет), могло быть более очевидным для одних и менее очевидным для других. Как бы там ни было, победа народного большинства зимой 2011-2012 годов, маркируемая Поклонной горой, означала дооформление зрелого путинизма. То есть идеологии отдельного от Запада, но предельно дружественного Западу существования России.
Тут одинаково важны и отдельность от Запада, породившая практику разного рода союзов: Таможенного, Евразийского и так далее, - и дружественность Западу. Россия идет тем же курсом, что и Запад. Она постоянно сверяет с ним часы, но она идет отдельно от него, и даже наращивая свою мощь.
Две сверхценные идеи которые я описал выше, порождали в мозгу тех, кто принимал решения с позиций национально-государственных интересов, уверенность в несомненной возможности такого зрелого путинизма, он же вторая редакция постсоветской российской государственности.
«Акт Магнитского» стал порождать сомнения в такой возможности у тех, для кого две сверхценные идеи, обсужденные мною выше, составляют абсолютное жизненное кредо. «Закон Димы Яковлева», принятый под влиянием определенных сил, выражающих интересы народного большинства, стал постепенно превращаться в некий слабо оформленный традиционализм. Тут-то и выяснилось, что на Западе отношение к традиционализму весьма и весьма сложное. Притом что речь шла о традиционализме в классически западническом понимании. То есть о защите буржуазных ценностей в том их варианте, который предлагал классический проект «Модерн», сочетающий в себе, как мы знаем, и светские, и моральные традиционные ценности (семейные, гендерные, культурные и другие).
Но никакого развода с Западом тогда не произошло. С Западом немного поругались по принципу «милые бранятся - только тешатся». Поругавшись, стали мириться и бодро идти вслед за Западом, руководствуясь новой редакцией постсоветской государственности, согласно которой мы плывем на своем корабле, но западным курсом. Чуть-чуть огрызаемся, но не более того".
http://gazeta.eot.su/article/sudba-gumanizma-v-xxi-stoletii-11
http://gazeta.eot.su/article/sudba-gumanizma-v-xxi-stoletii-10
"Ельцин категорически не хотел реального возвращения Российской империи с ее великими смыслами, с ее суверенитетом, ее метафизическими и концептуальными константами. Все его похвалы в ее адрес были порождены стремлением противопоставить что-то фантасмагорически великое реальному величию Советского Союза, погубленного болотными персонажами. Эти похвалы были пузырями... И не так уж важно, шла ли речь о пузырях, сотворяемых циничными ельцинскими пиарщиками, или пузырилась сама больная ельцинская душа. В любом случае, Ельцин не намеревался строить государство, избавляясь от болотного духа, породившего распад СССР. Ельцин строил государство как воплощение этого болотного духа.
Ненавидя этот дух, нам приходилось и приходится спасать государство. Потому что крах государства породит окончательный триумф этого духа. Потому что, будучи домом этого духа, его болотной избушкой, РФ одновременно является и тюрьмой для этого духа. А в наилучшем - хотя и маловероятном - варианте может стать и его могилой.
Но с какой же целью строил Ельцин на болоте домик этого самого, насквозь болотного, государства?
Ельцин хотел с помощью государства впечатать в общественную жизнь чужие константы. Ельцин оформлял не геополитическое, а иное поражение - поражение абсолютное. И государство под названием РФ было для него средством оформления такого поражения. Фиктивный суверенитет государства нужен был для уничтожения реального, хотя и остаточного суверенитета общества.
И не Ельцин тут был последней инстанцией. Не он и не Запад. Последней инстанцией была позднесоветская элита предателей, элита идеологических, социальных и метафизических мутантов. Этим мутантам, взращенным в ретортах элитного, внутреннего круга КГБ (прошу не путать с КГБ как структурой, где работало много честных людей), нужно было подвести черту под исторической жизнью России.
И тут нужно отдавать себе отчет в том, каково содержание этой исторической жизни. Содержанием же этой жизни является спасение другого Запада от поглощения тем Западом, которым является классическая Европа и ее позднее больное дитя под названием США. Россия всегда хотела быть фундаментально другим Западом. Она невероятно остро ощущала необходимость этого другого Запада. То есть она ощущала сразу и тлетворность Запада основного, и беспредельную губительность ухода вместе с этим тлетворным Западом всего западного начала. То есть того начала, которое породило и историю, и развитие.
Россия хотела спасать историю, спасать развитие... от чего? И от той скверны, которую поселял в историю и развитие основной Запад. И от Востока, отрицающего фундаментальность истории и развития. Востока, готового копировать западную историчность и западное развитие, но не имеющего ни возможности, ни желания развертывать собственную глобальную модель историчности, собственную глобальную модель развития. В самом деле, зачем? Для Востока есть штуки поважнее историчности и развития. Да и какая историчность, какое развитие, помилуйте! Жизнь вообще не так ценна, чтобы влюбляться в историчность и развитие. Кроме того, историчность, да и развитие вообще - это химеры. Всё подчинено вечным циклам... А также неукротимому наращиванию всяческой энтропии, достигающему максимума, после чего всё возвращается на круги своя.
Восток способен даже восхвалять это вечное возвращение. Но он осознает всю лицемерность своих восхвалений. Потому что в этом вечном возвращении есть та тоска, освободиться от которой можно, только освободившись от жизни вообще. А заодно освободившись и от развития, и от истории...
На уровне историософском мы здесь сталкиваемся с тем, что в ином обличии было явлено нам украинскими событиями. Надежда на государство... Отказ от гражданственности как спасительного дозированного недоверия к государству (хотим верить, что оно нас спасет, но вдруг не спасет?)... И крах общества вместе с крахом государства. Это - формула украинских событий.
А теперь - формула историософского западничества. Доверяем основному Западу всё, что связано с историей и развитием... Отказываемся от собственной самости в том, что касается этого... Идем за Западом, лишаясь спасительного дозированного недоверия к нему (а ну как он погубит всё, что связано с историей и развитием)... Потом Запад реально губит всё, что связано с историей и развитием. А мы, лишившись спасительного дозированного недоверия к этому основному Западу, лишаемся истории и развития. И либо растворяемся в восточном начале, которое лишено и истории, и развития, и историософской окончательной воли к жизни (да так ли она ценна, эта жизнь?)... Либо просто теряем человеческую сущность и вместе с нею - всяческую способность противостоять духу абсолютного небытия.
Так доверяем ли мы основному Западу, то есть сегодняшнему евроатлантическому сообществу, явно возглавляемому Соединенными Штатами Америки, верховенство в том, что касается сохранения историчности мира и способности мира к развитию? Ведь дело же не в том, что мы, то есть Россия, хотим рулить, господствовать, а то и порабощать этот Запад. Да, мы хотим, чтобы этот Запад нас не порабощал. Но после чудовищной катастрофы 1991 года и двадцати трех лет последовавшего за этим регресса нам, видит бог, есть чем заниматься, помимо прокладывания миру новых путей в неведомое. Да и готов ли мир к тому, чтобы мы ему прокладывали пути? Ведь мы и сами к этому в высшей степени не готовы. Что же касается мира, то та его часть, которая доверяла СССР и верила, что коммунизм - светлое будущее всего человечества, потеряла к нам доверие после того, как мы (я имею в виду реальное государство под названием Российская Федерация) не только проиграли США, но и вопиющим образом отказались от своей советской коммунистической идентичности.
Есть люди и на Западе, и на Востоке, которые мечтают о возрождении этой идентичности. Кстати, зачастую они молоды и достаточно образованны. Но их не так много. Очень многие присягнули буржуазности как таковой в ее нынешнем существенно постмодернистском варианте. И либо ориентированы на победу в конкуренции между своей и чужой буржуазией (именно на это, кстати, ориентирована большая часть населения Китая, Вьетнама, Индии и т. д.), либо ориентированы на вписывание в формирующееся глобальное государство.
В любом случае, русское мессианство поневоле невозможно. И даже постыдно. Мессианством поневоле является запоздалое обнаружение некими отнюдь не коммунистическими русскими государственниками того, что я называю «обстоятельством омега». То есть того, что Запад хочет только окончательного расчленения российского государства, окончательного решения русского вопроса и так далее. Полноценного вторжения «обстоятельства омега» в умы наших, отнюдь не ориентированных на национальную измену, «лиц, принимающих госрешения», до сих пор не произошло. Притом, что это обстоятельство теперь уже абсолютно очевидно не только для меня и моих соратников, но и для всех, кто не приносит реальность в жертву какой-то своей сверхценной идее. Ну так вот...
Эта сверхценная идея существует. Причем налицо даже не одна сверхценная идея, а две.
Сверхценная идея № 1 - западничество. Это идея, поразительным образом унаследованная нашими западниками, принимающими госрешения, у романовской аристократии. Вновь подчеркну, что я имею в виду не тех западников, которые нацелены на госизмену и на обеспечение поглощения России Западом. Нет, я имею в виду именно тех западников, которые грезят мощью и усилением России, в том числе и добавлением к нынешней страшно искромсанной России ее исконных территорий. Таких, как Крым. Именно эти западники хотят и дружбы с Западом, который их приговорил, и воспроизводства в России некоего западного благолепия. Наряду с этим они, конечно, хотят и вписывания в западную элиту, и причастности к особому западному элитному роскошному образу жизни (тут и западные счета, и западная собственность, и многое другое). Но главное даже не это. Главное - чтобы в России наконец-то всё происходило на западный манер. А должно всё происходить на западный манер потому, что это отвечает а) аксиоме добра и б) даже аксиоме спасения. Западный путь - единственно добр и единственно спасителен. Надо идти этим путем, а не грезить о каком-то своем особом пути.
А поскольку особый путь, которым пойдет одна страна с населением меньше 150 миллионов, и впрямь невозможен, то эти западники просто разводят руками. И говорят: «Кому мы нужны с каким-то другим путем чуть ли не для всего человечества! Ну если такая пиар-технология укрепит государственную целостность и воодушевит народ, то признаем ее дозированную риторическую допустимость. Но всерьез об этом грезить и это осуществлять... Извините! Мы просто не понимаем, о чем идет речь, что тут может быть, и это всё нам глубоко чуждо».
Сверхценная идея № 2 - буржуазность. Наши западники-государственники, мечтающие о величии России и даже о расширении ее территории, проникнуты священной верой в буржуазный уклад жизни. Этот уклад они считают единственным морально оправданным, а в чем-то даже и спасительным по самому крупному - метафизическому, прошу прощения - счету.
Поскольку ядовитая, прожорливая и цепкая буржуазность действительно проникла за эти двадцать три года во все клетки реального российского общества, то наши западники-государственники, они же буржуазные государственники опять же недоумевают: «Извините! Как вы предлагаете всё это сворачивать? И кто это будет сворачивать? И зачем? Мы уж точно не будем! И потому, что мы любим - да-да, представьте себе, любим - именно этот уклад. И потому, что мы умеем управлять той жизнью, которая сложилась, и совершенно не умеем осуществлять кардинальные изменения всего жизненного уклада. Это неумение, помноженное на нежелание, на четкое отношение к тому, что есть, как к доброму и спасительному, носит неотменяемый характер. Россия будет и западнической, и буржуазной (то есть нынешней), и великой. А все, кто считает иначе, - либо враги, либо, в лучшем случае, временные попутчики. С которыми можно объединиться в пике обострения отношений с Западом, но не более того».
Так это всё обстояло буквально до последних месяцев. Когда вдруг обнаружилось, что США обуреваемы стремлением навязать России жесточайшую холодную войну. Что они нацелены на категорический демонтаж путинского руководства. А значит, и всей национально-буржуазной западнической элиты, настроенной патриотически и великодержавно. И вот тут-то ребром встал вопрос о третьей редакции постсоветской государственности.
Кстати, во Франции - этой цитадели западничества и буржуазности - никто не стеснялся таких редакций. Была и Четвертая республика, и Пятая, так ведь? И никто в обморок от этого не падал. То, что я обсуждаю, связано не с новой Конституцией и новой республикой, а с новой концепцией государственности, новой государственной стратегией и так далее.
Первая редакция постсоветской российской государственности - ельцинская. Тут государственность нужна, как я уже говорил, для того, чтобы любой ценой залезть в европейское лоно. Да-да, именно любой ценой - хоть бы и по частям, но залезть. Кстати, ранний путинизм не противоречит радикальным образом этой редакции. «Берегите Россию», - говорил Ельцин Путину. Какую Россию? Ту, ельцинскую, которая должна быть правильным образом размещена во чреве западного кита. Уже на раннем этапе оказалось, что Путин хотел бы разместить в этом чреве сразу всю Россию целиком. И что он убежден в возможности подобного размещения. Путин сохранял эту убежденность вплоть до речи в Мюнхене, в преддверии которой был выдвинут ультиматум: «Кромсайте территорию, или мы вас от своего чрева отторгнем». Подлинное содержание мюнхенской речи Путина: «Фиг вам, а не расчленение». За этой речью последовали все события 2008 года.
Вторая редакция постсоветской российской государственности - это полноценный путинизм. Он сформировался после 2008 года, то есть в период, когда формальным главой российского государства был Д. А. Медведев. Формировался он под причитания «медведевцев» о необходимости радикальной десоветизации. Причем десоветизации качественно большей, чем та, которая проходила при Ельцине. То, что такая десоветизация может быть только прологом к расчленению страны, к Нюрнбергскому процессу над русскими, а не советскими преступниками (поскольку советских к тому моменту уже не было у власти аж двадцать лет), могло быть более очевидным для одних и менее очевидным для других. Как бы там ни было, победа народного большинства зимой 2011-2012 годов, маркируемая Поклонной горой, означала дооформление зрелого путинизма. То есть идеологии отдельного от Запада, но предельно дружественного Западу существования России.
Тут одинаково важны и отдельность от Запада, породившая практику разного рода союзов: Таможенного, Евразийского и так далее, - и дружественность Западу. Россия идет тем же курсом, что и Запад. Она постоянно сверяет с ним часы, но она идет отдельно от него, и даже наращивая свою мощь.
Две сверхценные идеи которые я описал выше, порождали в мозгу тех, кто принимал решения с позиций национально-государственных интересов, уверенность в несомненной возможности такого зрелого путинизма, он же вторая редакция постсоветской российской государственности.
«Акт Магнитского» стал порождать сомнения в такой возможности у тех, для кого две сверхценные идеи, обсужденные мною выше, составляют абсолютное жизненное кредо. «Закон Димы Яковлева», принятый под влиянием определенных сил, выражающих интересы народного большинства, стал постепенно превращаться в некий слабо оформленный традиционализм. Тут-то и выяснилось, что на Западе отношение к традиционализму весьма и весьма сложное. Притом что речь шла о традиционализме в классически западническом понимании. То есть о защите буржуазных ценностей в том их варианте, который предлагал классический проект «Модерн», сочетающий в себе, как мы знаем, и светские, и моральные традиционные ценности (семейные, гендерные, культурные и другие).
Но никакого развода с Западом тогда не произошло. С Западом немного поругались по принципу «милые бранятся - только тешатся». Поругавшись, стали мириться и бодро идти вслед за Западом, руководствуясь новой редакцией постсоветской государственности, согласно которой мы плывем на своем корабле, но западным курсом. Чуть-чуть огрызаемся, но не более того".