(no subject)
Меняется многое, кроме актуальности этих строк:
Меня любят толстые юноши около сорока,
У которых пуста постель и весьма тяжела рука,
Или бледные мальчики от тридцати пяти,
Заплутавшие, издержавшиеся в пути.
Бывшие жены глядят у них с безымянных,
На шеях у них висят.
Ну или вовсе смешные дядьки под пятьдесят.
Я люблю парня, которому двадцать, максимум двадцать три.
Наглеца у него снаружи и сладкая мгла внутри;
Он не успел огрести той женщины, что читалась бы по руке,
И никто не висит у него на шее,
ну кроме крестика на шнурке.
Этот крестик мне бьется в скулу, когда он сверху, и мелко крутится на лету.
Он смеется
и зажимает его во рту.
Два дня назад мне снова снился тот самый некогда 23-летний, и у нас снова все было хорошо. А сегодня меня на свидание приглашает немец, который при определенном раскладе вполне мог бы быть моим отцом. И что во мне находят все эти "юноши около сорока"?! И почему этого не видят субтильные мальчики, к которым меня так неумолимо тянет?
Меня любят толстые юноши около сорока,
У которых пуста постель и весьма тяжела рука,
Или бледные мальчики от тридцати пяти,
Заплутавшие, издержавшиеся в пути.
Бывшие жены глядят у них с безымянных,
На шеях у них висят.
Ну или вовсе смешные дядьки под пятьдесят.
Я люблю парня, которому двадцать, максимум двадцать три.
Наглеца у него снаружи и сладкая мгла внутри;
Он не успел огрести той женщины, что читалась бы по руке,
И никто не висит у него на шее,
ну кроме крестика на шнурке.
Этот крестик мне бьется в скулу, когда он сверху, и мелко крутится на лету.
Он смеется
и зажимает его во рту.
Два дня назад мне снова снился тот самый некогда 23-летний, и у нас снова все было хорошо. А сегодня меня на свидание приглашает немец, который при определенном раскладе вполне мог бы быть моим отцом. И что во мне находят все эти "юноши около сорока"?! И почему этого не видят субтильные мальчики, к которым меня так неумолимо тянет?