Мелкий бес
- Ясно, что она в тебя влюблена, - говорил Передонов.
- И какого еще ей жениха надо! - прибавляла Варвара.
Володин делал скромное лицо и радовался своим успехам.
Однажды Передонов сказал ему:
- Жених, а трепаный галстук носишь.
- Я еще не жених, Ардаша, - рассудительно отвечал Володин, весь, однако, трепеща от радости, - а галстук я могу купить новый.
- Ты себе фигурный купи, - советовал Передонов, - чтоб видели, что в тебе любовь играет.
***
- Что ж такое, - сердито сказал Передонов, - он дерется, а разве это позволяется? Он не имел никакого права мне в рожу заехать. Он в церковь не ходит, в обезьяну верует и сына в ту же секту совращает. На него надо донести, он - социалист.
***
И на этот раз Передонов, не долго думая, сочинил письмо к княгине. Он писал:
“Я люблю вас, потому что вы - холодная и далекая. Варвара потеет, с нею жарко спать, несет, как из печки. Я хочу иметь любовницу холодную и далекую. Приезжайте и соответствуйте”.
***
Ночью Передонов бредил. Неясные, страшные ходили бесшумно фигуры, короли, валеты, помахивая своими палицами. Они шептались, старались спрятаться от Передонова и тихонько лезли к нему под подушку. Но скоро они сделались смелее и заходили, забегали, завозились вокруг Передонова повсюду, по полу, по кровати, по подушкам. Они шушукались, дразнили Передонова, казали ему языки, корчили перед ним страшные рожи, безобразно растягивали рты. Передонов видел, что они все - маленькие и проказливые, что они его не убьют, а только издеваются над ним, предвещая недоброе. Но ему было страшно, - он то бормотал какие-то заклинания, отрывки слышанных им в детстве заговоров, то принимался бранить их и гнать их от себя, махал руками и кричал сиплым голосом.
Варвара проснулась и сердито спросила:
- Что ты орешь, Ардальон Борисыч? спать не даешь.
- Пиковая дама все ко мне лезет, в тиковом капоте, - пробормотал Передонов.
Варвара встала и, ворча и чертыхаясь, принялась отпаивать Передонова какими-то каплями.
***
Письмоносец вошел в горницу. Он рылся в сумке и притворялся, что ищет письмо. Варвара налила в большую рюмку водки и отрезала кусок пирога. Письмоносец посматривал на ее действия с вожделением. Меж тем Передонов все думал, на кого похож почтарь. Наконец он вспомнил, - это же ведь тот рыжий, прыщеватый хлап, что недавно подвел его под такой крупный ремиз.
“Опять, пожалуй, подведет”, - тоскливо подумал Передонов и показал письмоносцу кукиш в кармане.
***
- Ура! три инспекторских места, любое можно выбирать. Ура, Варвара, наша взяла!
Он заплясал и закружился по горнице. С неподвижно-красным лицом и с тупыми глазами он казался странно-большою, заведенною в пляс куклою. Варвара ухмылялась и радостно глядела на него.
***
- Что же это, баба кривая? - угрюмо сказал Передонов.
- Ничего не кривая, - горячо заступилась Грушина за картинку, - это она изогнулась так.
- Кривая, - повторил Передонов. - И глаза разные, как у вас.
- Ну, много вы пониматете! - обиженно сказала Грушина, - эти картинки очень хорошие и дорогие.
***
Было страшно. Самый вид карт страшил Передонова. Дамы - по две вместе.
“А где же третья?” - думал Передонов.
Он тупо разглядывал пиковую даму, потом повернул ее другою стороною, - третья, может быть, спряталась за рубашкою.
Рутилов сказал:
- Ардальон Борисыч своей даме за рубашку смотрит.
Все захохотали.
***
Наконец Передонов придумал сжечь вcю колоду. Пусть все горят. Если они лезут ему на зло в карты, так сами будут виноваты.
Передонов улучил время, когда Варвары не было и печка в зале топилась, и бросил карты, целую игру, в печку.
С треском развернулись невиданные, бледно-красные цветы и горели, обугливаясь по краям. Передонов смотрел в ужасе на эти пламенные цветы.
Карты коробились, перегибались, двигались, словно хотели выскочить из печки. Передонов схватил кочергу и колотил по картам. Посыпались во все стороны мелкие, яркие искры, - и вдруг, в ярком и злом смятении искр поднялась из огня княгиня, маленькая, пепельно-серая женщина, вся осыпанная потухающими огоньками: она пронзительно вопила тонким голоском, шипела и плевала на огонь.
***
Разнесся по городу слух, что актеры здешнего театра устраивают в общественном собрании маскарад с призами за лучшие наряды, женские и мужские. О призах пошли преувеличенные слухи. Говорили, дадут корову даме, велосипед мужчине. Эти слухи волновали горожан.
***
Учительница Скобочкина нарядилась медведицею, то есть попросту накинула на плечи медвежью шкуру, а голову медведя положила на свою, как шлем, сверх обыкновенной полумаски. Это было в общем безобразно, но все ж таки шло к ее дюжему сложению и зычному голосу. Медведица ходила тяжкими шагами и рявкала на весь зал, так что огни в люстрах дрожали. Многим нравилась медведица. Ей дали не мало билетов. Но она не сумела их сохранить сама, а догадливого спутника, как у других, ей не нашлось; больше половины билетов у нее раскрали, когда ее подпоили купчики, - они сочувствовали проявленной ею способности изображать медвежьи ухватки. В толпе кричали:
- Поглядите-ка, медведица водку дует!
Скобочкина не решалась отказаться от водки. Ей казалось, что медведица должна пить водку, если ей подносят.
***
“Как она нежно целует! - мечтательно вспоминал Саша. - Точно милая сестрица”.
Сашины щеки горели. Сладостно было и стыдно. Неясные мечты рождались.
“Если бы она была сестрою! - разнеженно мечтал Саша, - и можно было бы притти к ней, обнять, сказать ласковое слово. Звать ее: Людмилочка, миленькая! Или еще каким-нибудь, совсем особенным именем, - Буба или Стрекоза. И чтоб она откликалась. То-то радость была бы”.
***
Передонов начал догадываться, чего хочет княгиня - чтобы он опять полюбил ее. Ему отвратительна она, дряхлая. “Ведь ей полтораста лет”, - злобно думал он. “Да, старая, - думал он, - зато вот какая сильная”. И отвращение сплеталось с прельщением. Чуть тепленькая, трупцем попахивает - представлял себе Передонов и замирал от дикого сладострастия.
***
Скоро пошел дождь, мелкий, быстрый, продолжительный. Все стало тихо, и только дождь болтал что-то навязчиво и скоро, захлебываясь, - невнятные, скучные, тоскливые речи.
Передонов чувствовал в природе отражения своей тоски, своего страха под личиною ее враждебности к нему, - той же внутренней и недоступной внешним определениям жизни во всей природе, жизни, которая одна только и создает истинные отношения, глубокие и несомненные, между человеком и природою, этой жизни он не чувствовал. Потому-то вся природа казалась ему проникнутою мелкими человеческими чувствами. Ослепленный обольщениями личности и отдельного бытия, он не понимал дионисических, стихийных восторгов, ликующих и вопиющих в природе. Он был слеп и жалок, как многие из нас.
/Ф.Сологуб/
- И какого еще ей жениха надо! - прибавляла Варвара.
Володин делал скромное лицо и радовался своим успехам.
Однажды Передонов сказал ему:
- Жених, а трепаный галстук носишь.
- Я еще не жених, Ардаша, - рассудительно отвечал Володин, весь, однако, трепеща от радости, - а галстук я могу купить новый.
- Ты себе фигурный купи, - советовал Передонов, - чтоб видели, что в тебе любовь играет.
***
- Что ж такое, - сердито сказал Передонов, - он дерется, а разве это позволяется? Он не имел никакого права мне в рожу заехать. Он в церковь не ходит, в обезьяну верует и сына в ту же секту совращает. На него надо донести, он - социалист.
***
И на этот раз Передонов, не долго думая, сочинил письмо к княгине. Он писал:
“Я люблю вас, потому что вы - холодная и далекая. Варвара потеет, с нею жарко спать, несет, как из печки. Я хочу иметь любовницу холодную и далекую. Приезжайте и соответствуйте”.
***
Ночью Передонов бредил. Неясные, страшные ходили бесшумно фигуры, короли, валеты, помахивая своими палицами. Они шептались, старались спрятаться от Передонова и тихонько лезли к нему под подушку. Но скоро они сделались смелее и заходили, забегали, завозились вокруг Передонова повсюду, по полу, по кровати, по подушкам. Они шушукались, дразнили Передонова, казали ему языки, корчили перед ним страшные рожи, безобразно растягивали рты. Передонов видел, что они все - маленькие и проказливые, что они его не убьют, а только издеваются над ним, предвещая недоброе. Но ему было страшно, - он то бормотал какие-то заклинания, отрывки слышанных им в детстве заговоров, то принимался бранить их и гнать их от себя, махал руками и кричал сиплым голосом.
Варвара проснулась и сердито спросила:
- Что ты орешь, Ардальон Борисыч? спать не даешь.
- Пиковая дама все ко мне лезет, в тиковом капоте, - пробормотал Передонов.
Варвара встала и, ворча и чертыхаясь, принялась отпаивать Передонова какими-то каплями.
***
Письмоносец вошел в горницу. Он рылся в сумке и притворялся, что ищет письмо. Варвара налила в большую рюмку водки и отрезала кусок пирога. Письмоносец посматривал на ее действия с вожделением. Меж тем Передонов все думал, на кого похож почтарь. Наконец он вспомнил, - это же ведь тот рыжий, прыщеватый хлап, что недавно подвел его под такой крупный ремиз.
“Опять, пожалуй, подведет”, - тоскливо подумал Передонов и показал письмоносцу кукиш в кармане.
***
- Ура! три инспекторских места, любое можно выбирать. Ура, Варвара, наша взяла!
Он заплясал и закружился по горнице. С неподвижно-красным лицом и с тупыми глазами он казался странно-большою, заведенною в пляс куклою. Варвара ухмылялась и радостно глядела на него.
***
- Что же это, баба кривая? - угрюмо сказал Передонов.
- Ничего не кривая, - горячо заступилась Грушина за картинку, - это она изогнулась так.
- Кривая, - повторил Передонов. - И глаза разные, как у вас.
- Ну, много вы пониматете! - обиженно сказала Грушина, - эти картинки очень хорошие и дорогие.
***
Было страшно. Самый вид карт страшил Передонова. Дамы - по две вместе.
“А где же третья?” - думал Передонов.
Он тупо разглядывал пиковую даму, потом повернул ее другою стороною, - третья, может быть, спряталась за рубашкою.
Рутилов сказал:
- Ардальон Борисыч своей даме за рубашку смотрит.
Все захохотали.
***
Наконец Передонов придумал сжечь вcю колоду. Пусть все горят. Если они лезут ему на зло в карты, так сами будут виноваты.
Передонов улучил время, когда Варвары не было и печка в зале топилась, и бросил карты, целую игру, в печку.
С треском развернулись невиданные, бледно-красные цветы и горели, обугливаясь по краям. Передонов смотрел в ужасе на эти пламенные цветы.
Карты коробились, перегибались, двигались, словно хотели выскочить из печки. Передонов схватил кочергу и колотил по картам. Посыпались во все стороны мелкие, яркие искры, - и вдруг, в ярком и злом смятении искр поднялась из огня княгиня, маленькая, пепельно-серая женщина, вся осыпанная потухающими огоньками: она пронзительно вопила тонким голоском, шипела и плевала на огонь.
***
Разнесся по городу слух, что актеры здешнего театра устраивают в общественном собрании маскарад с призами за лучшие наряды, женские и мужские. О призах пошли преувеличенные слухи. Говорили, дадут корову даме, велосипед мужчине. Эти слухи волновали горожан.
***
Учительница Скобочкина нарядилась медведицею, то есть попросту накинула на плечи медвежью шкуру, а голову медведя положила на свою, как шлем, сверх обыкновенной полумаски. Это было в общем безобразно, но все ж таки шло к ее дюжему сложению и зычному голосу. Медведица ходила тяжкими шагами и рявкала на весь зал, так что огни в люстрах дрожали. Многим нравилась медведица. Ей дали не мало билетов. Но она не сумела их сохранить сама, а догадливого спутника, как у других, ей не нашлось; больше половины билетов у нее раскрали, когда ее подпоили купчики, - они сочувствовали проявленной ею способности изображать медвежьи ухватки. В толпе кричали:
- Поглядите-ка, медведица водку дует!
Скобочкина не решалась отказаться от водки. Ей казалось, что медведица должна пить водку, если ей подносят.
***
“Как она нежно целует! - мечтательно вспоминал Саша. - Точно милая сестрица”.
Сашины щеки горели. Сладостно было и стыдно. Неясные мечты рождались.
“Если бы она была сестрою! - разнеженно мечтал Саша, - и можно было бы притти к ней, обнять, сказать ласковое слово. Звать ее: Людмилочка, миленькая! Или еще каким-нибудь, совсем особенным именем, - Буба или Стрекоза. И чтоб она откликалась. То-то радость была бы”.
***
Передонов начал догадываться, чего хочет княгиня - чтобы он опять полюбил ее. Ему отвратительна она, дряхлая. “Ведь ей полтораста лет”, - злобно думал он. “Да, старая, - думал он, - зато вот какая сильная”. И отвращение сплеталось с прельщением. Чуть тепленькая, трупцем попахивает - представлял себе Передонов и замирал от дикого сладострастия.
***
Скоро пошел дождь, мелкий, быстрый, продолжительный. Все стало тихо, и только дождь болтал что-то навязчиво и скоро, захлебываясь, - невнятные, скучные, тоскливые речи.
Передонов чувствовал в природе отражения своей тоски, своего страха под личиною ее враждебности к нему, - той же внутренней и недоступной внешним определениям жизни во всей природе, жизни, которая одна только и создает истинные отношения, глубокие и несомненные, между человеком и природою, этой жизни он не чувствовал. Потому-то вся природа казалась ему проникнутою мелкими человеческими чувствами. Ослепленный обольщениями личности и отдельного бытия, он не понимал дионисических, стихийных восторгов, ликующих и вопиющих в природе. Он был слеп и жалок, как многие из нас.
/Ф.Сологуб/