Жюков. Серия первая.
В стихах так в стихах. Но тогда надо с самого начала.
Войска идут победным маршем. Гоните прочь хандру и сплин! Был месяц май; опальный маршал недальновидно взял Берлин. Гремят салюты, стяги реют, и стар, и млад Победе рад, и только Сталин с мавзолея взирает хмуро на парад. В Берлин вошел и веселится, заставь молиться дурака: ведь мог бы, сволочь, взять столицу ко дню, ну, скажем, рыбака! Так нет, отвоевался в мае, придется делать выходной, к японской матери срывая весенний график посевной. Кругом бардак, резервы тают, запасы выгребли до дна, в стране комбайнов не хватает, а генералов дохрена! И, проводив суровым взглядом последний уходящий строй, он пузырек с крысиным ядом сжимает твердою рукой.
Но маршал Жуков, прям и честен, совсем не чувствует беды: он больше Галкина известен за то, что фрицам дал звезды, и на банкете, жахнув кварту, он заявляет, прям и смел, что дал бы им еще со старту, да полномочий не имел. От этих слов товарищ Сталин едва не выронил бокал: какого гада воспитали (а может, Троцкий подослал)! Сжав пузырек двумя руками, едва закончился банкет, он вместо фоточки на память свинтил коварно в туалет и там, кряхтя от перегрузки, ловил старательно момент, чтоб, наконец, на кнопку спуска нажал лопух-корреспондент.
А маршал Жуков, как обычно, совсем не чувствует беды: идет по улицам столичным и дарит женщинам цветы. Пускай посмотрят россияне: рубаха-парень, без затей. А как играет на баяне! И тоже делает детей! А выпьет - разведет дебаты, что, мол, опять кругом враги, британцы врут, борзеют Штаты, а у штурвала - дураки. И зритель сразу понимает, что в Этой Долбаной Стране таких героев убивают, причем не только на войне.
И в тот же день на ближней даче (а это значит - быть беде) сидел, немало озадачен, нарком всея НКВД, а рядом, погруженный в думы, в предчувствии бесславных дел, сидел товарищ Абакумов и основательно потел. А на столе лежало фото, глядишь - и пробирает дрожь: недоглядели, идиоты! Куда пропал любимый вождь? Лаврентий Павлович, седея, скандал пытается замять: виновных снять, вождя приклеить, корреспондента расстрелять, а Жукова погнать из штаба, сослать в Одессу, на курорт, и чтобы маршальская баба немедля сделала аборт.
Товарищ Сталин хрустнул пальцем, сказал, прихлебывая чай: «Ты, главное, не ошибайся. Не перепутай невзначай...»
Войска идут победным маршем. Гоните прочь хандру и сплин! Был месяц май; опальный маршал недальновидно взял Берлин. Гремят салюты, стяги реют, и стар, и млад Победе рад, и только Сталин с мавзолея взирает хмуро на парад. В Берлин вошел и веселится, заставь молиться дурака: ведь мог бы, сволочь, взять столицу ко дню, ну, скажем, рыбака! Так нет, отвоевался в мае, придется делать выходной, к японской матери срывая весенний график посевной. Кругом бардак, резервы тают, запасы выгребли до дна, в стране комбайнов не хватает, а генералов дохрена! И, проводив суровым взглядом последний уходящий строй, он пузырек с крысиным ядом сжимает твердою рукой.
Но маршал Жуков, прям и честен, совсем не чувствует беды: он больше Галкина известен за то, что фрицам дал звезды, и на банкете, жахнув кварту, он заявляет, прям и смел, что дал бы им еще со старту, да полномочий не имел. От этих слов товарищ Сталин едва не выронил бокал: какого гада воспитали (а может, Троцкий подослал)! Сжав пузырек двумя руками, едва закончился банкет, он вместо фоточки на память свинтил коварно в туалет и там, кряхтя от перегрузки, ловил старательно момент, чтоб, наконец, на кнопку спуска нажал лопух-корреспондент.
А маршал Жуков, как обычно, совсем не чувствует беды: идет по улицам столичным и дарит женщинам цветы. Пускай посмотрят россияне: рубаха-парень, без затей. А как играет на баяне! И тоже делает детей! А выпьет - разведет дебаты, что, мол, опять кругом враги, британцы врут, борзеют Штаты, а у штурвала - дураки. И зритель сразу понимает, что в Этой Долбаной Стране таких героев убивают, причем не только на войне.
И в тот же день на ближней даче (а это значит - быть беде) сидел, немало озадачен, нарком всея НКВД, а рядом, погруженный в думы, в предчувствии бесславных дел, сидел товарищ Абакумов и основательно потел. А на столе лежало фото, глядишь - и пробирает дрожь: недоглядели, идиоты! Куда пропал любимый вождь? Лаврентий Павлович, седея, скандал пытается замять: виновных снять, вождя приклеить, корреспондента расстрелять, а Жукова погнать из штаба, сослать в Одессу, на курорт, и чтобы маршальская баба немедля сделала аборт.
Товарищ Сталин хрустнул пальцем, сказал, прихлебывая чай: «Ты, главное, не ошибайся. Не перепутай невзначай...»