(no subject)
В ФБ известный в Москве учитель словесности пишет о Люка Дебарг: «Похож на типичного ученика нашей школы, такого математика с угловатым плечом и зажатой походкой.» А почему нас пичкают только чернухой Гай Германики?
Сергей Волков: «Дебарг.
Похож на типичного ученика нашей школы, такого математика с угловатым плечом и зажатой походкой. Живет чем-то своим, постоянно исправляя в уме какую-нибудь карту звездного неба и чувствуя рыдание руды в тяжелых жилах гор. Разговаривает сам собой, часто беззвучно, но видимо. Очень красив. Глаза - нам бы, лучше, осторожным, в них и вовсе не глядеть.
Под его руками происходит странное. Клавиши рояля превращаются - это когда Скарлатти и Моцарт - как бы в груду драгоценных камешков, которые этот большой маленький ребенок перебирает, не веря самому себе. Сам эти звуки производит - и сам себе поверить не может. Что так прекрасно вот это, надо же, и вот это, и это - боже мой! Изумление, радость, жизнь, какие-то обжигающие самоцветы горстями из-под рук. Дух захватывает от этой игры здесь и сейчас, настоящей игры настоящего ребенка, который отдается ей так подлинно, что в сравнении с этим вся твоя взрослая жизнь кажется картонной. И чем быстрее ты в эту игру включишься, чем быстрее станешь - им, пока он стал - музыкой, тем лучше будет для тебя самого, потому что второго шанса нет. Потому что это не выученная последовательность нот, которую можно воспроизвести где и когда хочешь - это прямо сейчас и только сейчас делается непонятно как и из чего. Из чего-то, чего уже не будет.
А когда начался Лист, вдруг все переменилось. Никаких драгоценных камней. Рояль ожил и стал мучить пианиста. Тот спрашивал, негодовал, не хотел, боролся - этот отвечал, но что-то такое, от чего пианист испытывал настоящую боль, однажды даже резко отвернулся от рояля, как будто говоря «нет!», потом пригнулся к клавишам, словно хотел что-то рассмотреть и страшился этого. А потом они мирились, и в минуты этого хрупкого мира оба испытывали блаженство любви. А потом такой мощный вихрь баламутил это море, что мне казалось - у Дебарга должно быть десять рук, он должен быть гигантским морским спрутом, который гонит огромные волны на какой-то неведомый корабль…
После концерта одна слушательница разорялась в фойе: «У нас своих Кисиных и Трифоновых полно! У нас таких концертов по десять в день! Деньги на ветер!»
Не знаю, может она и права. Ветер, действительно, был. Местами ураганный. Точно морской. И море было - в равелевской «Ундине», которая на бис. И много чего возникало и рождалось в пустом воздухе здесь и сейчас. Это талант настоящего музыканта - уносить твое сердце в звенящую даль, наполняя ее предметами, образами, формами. Кажется, он не знает, что такое ноты, кажется, что само вещество музыки как-то по-другому подвластно ему, не через записанную форму. Кажется, что эта музыкальная саламандра плоть от плоти того огня, который просиял над целым мирозданьем и идёт в ночь, о чем нам успел рассказать другой музыкант, притворившийся поэтом и помещиком.
А насчет денег - да плюньте на них. Как только увидите в афише Дебарга, мальчика, родившегося неподалеку от тех мест, где убил себя Ван Гог, где бродила сумасшедшая, гениальная Серафина де Санлис, покупайте билеты немедленно. La tristesse durera toujours, и при чем тут какие-то деньги и вообще что бы то ни было? »
Сергей Волков: «Дебарг.
Похож на типичного ученика нашей школы, такого математика с угловатым плечом и зажатой походкой. Живет чем-то своим, постоянно исправляя в уме какую-нибудь карту звездного неба и чувствуя рыдание руды в тяжелых жилах гор. Разговаривает сам собой, часто беззвучно, но видимо. Очень красив. Глаза - нам бы, лучше, осторожным, в них и вовсе не глядеть.
Под его руками происходит странное. Клавиши рояля превращаются - это когда Скарлатти и Моцарт - как бы в груду драгоценных камешков, которые этот большой маленький ребенок перебирает, не веря самому себе. Сам эти звуки производит - и сам себе поверить не может. Что так прекрасно вот это, надо же, и вот это, и это - боже мой! Изумление, радость, жизнь, какие-то обжигающие самоцветы горстями из-под рук. Дух захватывает от этой игры здесь и сейчас, настоящей игры настоящего ребенка, который отдается ей так подлинно, что в сравнении с этим вся твоя взрослая жизнь кажется картонной. И чем быстрее ты в эту игру включишься, чем быстрее станешь - им, пока он стал - музыкой, тем лучше будет для тебя самого, потому что второго шанса нет. Потому что это не выученная последовательность нот, которую можно воспроизвести где и когда хочешь - это прямо сейчас и только сейчас делается непонятно как и из чего. Из чего-то, чего уже не будет.
А когда начался Лист, вдруг все переменилось. Никаких драгоценных камней. Рояль ожил и стал мучить пианиста. Тот спрашивал, негодовал, не хотел, боролся - этот отвечал, но что-то такое, от чего пианист испытывал настоящую боль, однажды даже резко отвернулся от рояля, как будто говоря «нет!», потом пригнулся к клавишам, словно хотел что-то рассмотреть и страшился этого. А потом они мирились, и в минуты этого хрупкого мира оба испытывали блаженство любви. А потом такой мощный вихрь баламутил это море, что мне казалось - у Дебарга должно быть десять рук, он должен быть гигантским морским спрутом, который гонит огромные волны на какой-то неведомый корабль…
После концерта одна слушательница разорялась в фойе: «У нас своих Кисиных и Трифоновых полно! У нас таких концертов по десять в день! Деньги на ветер!»
Не знаю, может она и права. Ветер, действительно, был. Местами ураганный. Точно морской. И море было - в равелевской «Ундине», которая на бис. И много чего возникало и рождалось в пустом воздухе здесь и сейчас. Это талант настоящего музыканта - уносить твое сердце в звенящую даль, наполняя ее предметами, образами, формами. Кажется, он не знает, что такое ноты, кажется, что само вещество музыки как-то по-другому подвластно ему, не через записанную форму. Кажется, что эта музыкальная саламандра плоть от плоти того огня, который просиял над целым мирозданьем и идёт в ночь, о чем нам успел рассказать другой музыкант, притворившийся поэтом и помещиком.
А насчет денег - да плюньте на них. Как только увидите в афише Дебарга, мальчика, родившегося неподалеку от тех мест, где убил себя Ван Гог, где бродила сумасшедшая, гениальная Серафина де Санлис, покупайте билеты немедленно. La tristesse durera toujours, и при чем тут какие-то деньги и вообще что бы то ни было? »