Немного графомании
Разбойничья смерть
“Лес, он ведь, ну, как по-вашему… волшебный. Все может. А человек-то ведь не волшебный! Захочет лес, поможет тебе, а не захочет - так и все… Сам, значит, думай, своей головой!”
Из архива записей фольклора
Три женщины, одна постарше и две совсем еще девчонки, собирали в осеннем лесу хворост. Лес стоял пустой и прозрачный. Девичьи голоса далеко разносились вокруг.
Угомонитесь, девки, - сварливо, но беззлобно сказала старшая. - Верещите, как галки, еще накличете чего недоброе.
- Да ладно тебе, матушка, - одна из девушек махнула рукой с зажатой в ней веткой. - Сколько живу, ничего тут в округе не было недоброго.
- Сколько живу! - передразнила старшая. - Жила б подольше, так знала бы, сколько тут в округе раньше было разбойников. Вечером за ворота никто бы нос не сунул, грабили прям под самой деревней. Кто грабил, а кто и резал. Вот тут на перекрестке, от нашего дома через поле всего, подкараулили одного, с ярмарки ехал. Так не пожалели ни его, ни шестерых детишек. Вот, как оно тут было!
Девушки притихли.
- Это кого же так, матушка?
- Да ты не помнишь, - ответила старшая. - Это давно уж было. А старики его знали, хороший был человек и детки славные… Вдова-то его жива, по портновскому делу мастерица. Небось не раз к ней хаживали.
Обе девушки кивнули.
- А теперь уж, слава Богу, сколько лет в наших местах о разбойниках не слышали. Так что радуйтесь, девки, спокойно живем, одни вон под вечер по лесу бродим!
Все трое, теперь уже молча, снова принялись кидать в корзины сухие ветки.
* * *
Спустя день после того разговора на укромной лесной прогалине, с трех сторон огороженной ельником и кустами, а с третьей - широким ручьем, вкруг костра сидели разбойники. Явились, будто бы накликали их неосторожным словом. Лесные братья отдыхали после тяжкой работы и долгой дороги. Зато и добыча была богатая: два дня назад в соседнем княжестве они подкараулили богатую свадьбу, награбив украшений, нарядов и сундуков с приданым. Жених с невестой и всеми родственниками так и остались лежать на дороге на радость лесному зверью.
Княжество, куда они направились после столь удачной работы, было им не слишком знакомо. Они долго спорили, стоит ли залечь на дно там, где у них не было ни нахоженных тайных троп, ни добрых знакомых. Дело решил главарь. Княжество это, объявил он, славится как мирное и спокойное. Даже, будто бы, давно не видели здесь разбойников. А значит, и стража не рыщет по дорогам, народ тоже сторожиться перестал. Им спокойно - и нам спокойно будет.
Потому теперь и сидели они в своем укрытии, выставив всего одного дозорного, разговаривали в полный голос и жгли большой костер.
В костре трещали молодые еловые ветки, которых по глупости набросал туда сын главаря, парнишка восьми лет от роду. Но и среди этого треска тренированное ухо одного из разбойников распознало иной треск, и он подал тревожный сигнал остальным. Вся шайка схватилась за оружие, кое-кто торопливо поднялся. Из кустов выломался молодой и неуклюжий разбойник, поставленный дозорным. Но явился он не один. Своей здоровенной рукой без одного пальца он держал за шею женщину. Ее чепец ветками сбило на спину, лицо было исцарапано, подол светлого платья облепили репейники. Но шла она спокойно, не упираясь. Все рассмеялись - от облегчения и удивленной радости, побросали оружие.
Лесные духи к нам благосклонны, - крикнул сухощавый бородач, вглядываясь в лицо женщины. Оно было немолодое, но еще красивое.
Благодарят нас, что оставили поживу волкам, - усмехнулся главарь. - Давненько ведь, братья, не было у нас женщины.
Братья поддержали его довольными криками. А молодой разбойник, гордый своей добычей, по-свойски запустил руку женщине глубоко под воротник платья. Костер бросал теплые сполохи на лица сидевших вокруг, одинаково радостно высвечивая то карий глаз, то черный зуб, то красную дыру на месте уха. И в этом мерцающем свете никто не заметил, как молодой разбойник поспешно вытащил руку из-под платья и как-то неуверенно оглядел братьев, но шею женщины не отпустил.
А женщина вдруг заговорила.
- Что ж, лесные бродяги, я в вашей власти. Но посмотрите на меня - я старая и костистая, что за радость вам от меня будет? А если я предложу вам что-то поинтереснее моего высохшего тела?
Раздались окрики “да заткнись ты!”, кто-то насмешливо фыркнул. Но старый разбойник, чье лицо походило на уродливую маску из-за множества шрамов, негромко шикнул на собратьев, и шум немедленно стих. Этот разбойник был в чести как старая всезнающая лиса, способная провести всю шайку в любой курятник.
- Мы в особом лесу сегодня, братья, - заговорил он. - Лес этот славится чудесами. К примеру, если дать в нем обещание, а потом нарушить, лес может убить предателя. Если этот лес посылает нам сегодня такое диво - женщина шляется в лесу одна ночью, ничего не боится, то мы не должны от его послания отмахнуться. Так давай, говори, баба, и смотри, чтоб не какую-нибудь чушь, а то участь твоя будет еще страшнее.
Куда ж еще страшнее, дедушка? - заметил сын главаря и сплюнул сквозь зубы. - Ей и так смерть уготована.
Женщина, так и не пытаясь вырваться из хватки своего похитителя, заговорила.
- Вы разбойники, и повидали в своей бродячей жизни немало чудес. Удивить вас трудно. Ты верно сказал, дед, этот лес любит споры и обещания. Так давайте поспорим: я покажу вам такое удивительное, чего вы еще не встречали. А за это вы меня не тронете, а пойдет со мной только один из вас, кого я сама выберу.
Старый разбойник задумался, разглядывая то женщину, то высокие верхушки елей, в которых вдруг тревожно загудел ветер. Остальные смотрели на него, и, как только он кивнул, заорали:
- Ладно, давай, баба, удивляй!
- Так у нас с вами договор, лесные братья? - спросила женщина.
- Договор, договор, черт с тобой! - послышалось в ответ.
Женщина не торопясь подняла руки к вороту платья и начала развязывать шнуровку. Когда платье до пояса разошлось, она распахнула и рубашку. Разбойники увидели ее тело в теплом свете костра.
Между ее ключицами начинался страшный, рваный и кривой, шрам, уходивший через весь живот под юбку. По сторонам от него были разбросаны шрамы поменьше, иные прямые, иные в форме полумесяца, а между ними зажившие багровые язвы. Одной груди не было, и на ее месте чернела широкая полоса. Вторая грудь была искорежена и сморщена, как будто оплавилась на огне.
На поляне уже давно стояло гробовое молчание. И только через минуту старый разбойник, немного собравшись с духом, просипел:
- Разбойничья смерть!
- К-кто это, ч-что за смерть, дедушка?! - стуча зубами, воскликнул сын главаря, испуганный не истерзанной плотью, а ужасом на лицах взрослых.
- Расскажи ему, дедушка, - спокойно проговорила женщина. - Мы никуда не торопимся. - И принялась аккуратно зашнуровывать платье.
Старик, сидевший, прижав руку к горлу, закашлялся. Потом, слегка оправившись, он поглядел на парнишку.
- Да, сынок, тебе пора это узнать. Давно ее никто не видел, надеялся я, что и не придется тебе рассказывать. Но вон, как оно вышло...
В прошлое столетие, когда и наших дедов на свете не было, гулял по лесам могучий разбойник. Звали его Пётр. Никого он не боялся, ни стражу, ни других разбойников. И когда грабил, не щадил никого. А приходил он по ночам в село, так, что ни одна собака его не чуяла, всех убивал, забирал добро, а дома поджигал. Говорили, будто бы он дьяволу душу продал, только зачем - дьявол его душу и так бы получил…
И вот узнал он, что в одной деревеньке на отшибе живет пастух, а у него дочка - невиданная красавица. Решил Пётр туда наведаться. Девок он всяких навидался, а об этой аж по трем княжествам говорили. Пошел он туда лунной ночью. А местность там была речная, болотистая. Вот так вдоль леса река, - старик нарисовал палочкой на земле длинную кривую линию, - по обоим берегам еще роднички, - он начеркал линии поменьше, прямые и полукругом, - и мелкие болотины, - он добавил к рисунку несколько кружков. - На одном берегу лес, а на другом, как раз у начала реки, дом этого пастуха.
Пастух ведь на отдалении жил, потому в деревне ничего не слышали. А только ночью проснулись - дым, зарево. Горит дом пастуха, и лес на другом берегу тоже занялся. Они было кинулись бежать, тушить, да не добежали, кто в болотине чуть не увяз, кто в роднике ноги подвернул. Да и не очень-то спешили, боялись в деревне этого пастуха. Говорили, он с лешим знается, и леший помогает ему коров пасти. Не пускает на них ни волков, ни медведей.
Ну, утром, значит, дошли все-таки. Дом вчистую сгорел, а лес только с краю обуглился, леший, видать, защитил. На пепелище два трупа обгоревших лежат, отец и дочь. А стали вокруг обходить, видят - лежит мужик огромный, сразу ясно, что разбойник, оружие все при нем, на морде шрамы. Старик один кричит: “Это Пётр, это Пётр”, вроде, видел он однажды его портрет, когда стражники его по всем княжествам искали. Кто посмелее, взял лопату и подошел. И видит: Пётр этот мертвый, а вся грудь и живот у него в страшных ранах и язвах, как будто его вместе медведь и чума терзали. Вот так посередине полоса кровавая, будто от шеи до живота разорван, по бокам еще раны, поменьше, и странные такие, одни прямые, а другие полукругом. Не поймешь, каким оружием такие сделать можно. А вдобавок между ранами ужасные круглые язвы.
Подошли и остальные. Никто не поймет, что с Петром-то случилось. Пастуха с дочкой он убил, это ясно. А сам отчего умер, и что за раны такие удивительные? Старик нагнулся над телом и говорит:
А ведь это, сдается мне, лес его и убил, за слугу своего, пастуха. И печать свою поставил. Оттого и раны такие, ни на что не похожие.
Односельчане глядят на него, да не смекнут, о чем речь.
- Осмотритесь вокруг, какая тут земля. - Старик махнул рукой в сторону речного русла. - И земля эта теперь на теле отпечатана. Вот тут, - он ткнул посохом в длинный разрыв на животе, - будто бы русло речное. Вокруг, - он потыкал в мелкие раны и язвы, - это родники и болотины. А под шеей, глядите, по бокам кожа обуглилась. Отомстил лес страшно, как он умеет. Поняли?
Ну, кто поверил, кто нет, а сожгли они этого Петра и прах в болото высыпали. И пастуха с дочкой по обряду похоронили.
Только вот с тех пор пришла на разбойничье племя беда. Придут куда грабить - выходит им навстречу женщина, в платке, лица не разглядеть. В белом платье, а на груди и на животе кровавые пятна, как от ран незаживающих. И на кого она пальцем укажет, а потом тронет, даже рукавом заденет, тот падает наземь, и начинают его тело сами собой разрывать раны и язвы, точь-в-точь такие, как у Петра были, пока не сдохнет в страшных мучениях, да не сразу, а через несколько дней. А если кто помочь попытается или просто тронет, так и с тем то же будет.
И оттого много лет в тех княжествах, где о Разбойничьей смерти хоть краем уха слышали, грабежей почти не было. Боялись эту женщину, а наверно и не женщину вовсе, Разбойничью смерть. Потом-то подзабылась она, лесные братья страх потеряли, опять стали по всем дорогам резать…
Старик замолчал, а парень, державший пленницу, с воплем отдернул руку и отбежал к товарищам. Теперь она стояла одна, спокойно улыбаясь.
- Да ты что, думаешь, это она? - заорал рыжий разбойник, вскакивая на ноги. - Да я не боюсь, проверю! Это ж просто баба уродливая, вы что, не видите?
В эту секунду в вершинах деревьев зашуршало, и на голову рыжему рухнул огромный сук. Лицо разбойника мгновенно залило кровью, он пошатнулся и сел, пытаясь зажать рану.
- Да что я тебе говорил! - злобно прошипел старик. - Это непростой лес. Он не дает обещания нарушать!
- Да, - кивнула женщина. - И потому сейчас я укажу на того, кто со мной останется, а вы все, ничего не взяв, вот по этой тропе сию минуту отправитесь отсюда к черту на рога, и чтоб никто не смел даже оборачиваться! - Теперь голос ее звучал громко и грозно. Женщина вскинула руку, и все отшатнулись или пригнулись, кто-то закрыл руками голову. Ее палец указал на главаря. - Все вон! - крикнула женщина, и разбойники, толкаясь в темноте, устремились по тропе в чащу. Старик за руку тащил за собой рыдающего мальчика.
Женщина повернулась к главарю.
Закрой-ка глаза, - почти нежно попросила она.
* * *
Близился рассвет, и небо светлело, когда женщина подошла к ветхой избушке на краю села. В сером сумраке поодаль от избушки виднелся покрытый лишайником деревянный крест, а рядом - еще шесть маленьких. На всех крестах покачивались на ветру яркие лоскуты.
Женщина постучала и вошла. Кто-то заворочался и закашлял около печки.
- Это я, не пугайся, - сказала женщина.
- Да было б мне, чего бояться, - отозвался голос старухи.
Женщина села на табурет у лежанки. Рядом на грубом столе лежали куски ткани, клубки, из которых торчали толстые длинные иглы, нож для кройки.
- Сколько я тебя благодарила, а все равно мало. Спасибо тебе, бабушка. Если б знали, что ты сделала, то и другие бы тебе в ноги кланялись.
Старуха приподнялась и всмотрелась в лицо женщины.
- Неужто опять моя работа пригодилась? - удивленно, но не слишком спросила она.
- Да, бабушка. Бог даст, теперь нашей деревне еще на годы покоя.
- Дак ты себя благодари, что меня-то, - старуха ухмыльнулась. - Моя работа не пыльная, сама распорола, сама зашила, да подпалила для крепкости. А вот тебе потруднее пришлось.
И женщина, и старуха тихо засмеялись, как смеются давней и слегка надоевшей шутке.
- А убить кого пришлось? - помолчав, спросила старуха.
- Пришлось, бабушка. Да это не трудно было. У меня ведь твой ножичек портновский, острый. А он глаза закрыл…
- Ой, не рассказывай, не хочу страсти слушать! - Опять наступила пауза. - А муж-то твой что? - поинтересовалась старуха. - Так-то оно зажило, но все равно, небось, на вид страшно… К другим бабам не ходит?
- Нет, бабушка. Только как шрамы увидит, плачет, при нем рубашку не снимаю. Вчера ходил опять в церкви молился, что Бог спас, молнией меня не убило.
Обе женщины опять улыбнулись, старуха покачала головой, будто поражаясь какой-то забавной глупости.
- Что ж, хороший он у тебя, - зевая и снова укладываясь, прошамкала старуха. - И доверчивый. Не люблю мужиков, кто к каждому слову цепляется.
- А я, видела, своим мужу и деточкам новые платочки повязала? И на перекрестке, где они в ту ночь ехали, на дубок тоже повязала. Хороший ведь муж у меня был, не хуже твоего. И детки такие славные. Молодец ты, девка. Ну давай, спать буду.
И старуха прикрыла одеялом сморщенное лицо.
- А ты подумай, как оно сложилось-то, в тот самый день гроза, да молния прямиком в вашу мельницу… Будто помог кто… - глухо донеслись из-под одеяла ее последние слова, перетекшие в сонное сопение.
П.с.: картинку нарисовала нейросеть Dream.
“Лес, он ведь, ну, как по-вашему… волшебный. Все может. А человек-то ведь не волшебный! Захочет лес, поможет тебе, а не захочет - так и все… Сам, значит, думай, своей головой!”
Из архива записей фольклора
Три женщины, одна постарше и две совсем еще девчонки, собирали в осеннем лесу хворост. Лес стоял пустой и прозрачный. Девичьи голоса далеко разносились вокруг.
Угомонитесь, девки, - сварливо, но беззлобно сказала старшая. - Верещите, как галки, еще накличете чего недоброе.
- Да ладно тебе, матушка, - одна из девушек махнула рукой с зажатой в ней веткой. - Сколько живу, ничего тут в округе не было недоброго.
- Сколько живу! - передразнила старшая. - Жила б подольше, так знала бы, сколько тут в округе раньше было разбойников. Вечером за ворота никто бы нос не сунул, грабили прям под самой деревней. Кто грабил, а кто и резал. Вот тут на перекрестке, от нашего дома через поле всего, подкараулили одного, с ярмарки ехал. Так не пожалели ни его, ни шестерых детишек. Вот, как оно тут было!
Девушки притихли.
- Это кого же так, матушка?
- Да ты не помнишь, - ответила старшая. - Это давно уж было. А старики его знали, хороший был человек и детки славные… Вдова-то его жива, по портновскому делу мастерица. Небось не раз к ней хаживали.
Обе девушки кивнули.
- А теперь уж, слава Богу, сколько лет в наших местах о разбойниках не слышали. Так что радуйтесь, девки, спокойно живем, одни вон под вечер по лесу бродим!
Все трое, теперь уже молча, снова принялись кидать в корзины сухие ветки.
* * *
Спустя день после того разговора на укромной лесной прогалине, с трех сторон огороженной ельником и кустами, а с третьей - широким ручьем, вкруг костра сидели разбойники. Явились, будто бы накликали их неосторожным словом. Лесные братья отдыхали после тяжкой работы и долгой дороги. Зато и добыча была богатая: два дня назад в соседнем княжестве они подкараулили богатую свадьбу, награбив украшений, нарядов и сундуков с приданым. Жених с невестой и всеми родственниками так и остались лежать на дороге на радость лесному зверью.
Княжество, куда они направились после столь удачной работы, было им не слишком знакомо. Они долго спорили, стоит ли залечь на дно там, где у них не было ни нахоженных тайных троп, ни добрых знакомых. Дело решил главарь. Княжество это, объявил он, славится как мирное и спокойное. Даже, будто бы, давно не видели здесь разбойников. А значит, и стража не рыщет по дорогам, народ тоже сторожиться перестал. Им спокойно - и нам спокойно будет.
Потому теперь и сидели они в своем укрытии, выставив всего одного дозорного, разговаривали в полный голос и жгли большой костер.
В костре трещали молодые еловые ветки, которых по глупости набросал туда сын главаря, парнишка восьми лет от роду. Но и среди этого треска тренированное ухо одного из разбойников распознало иной треск, и он подал тревожный сигнал остальным. Вся шайка схватилась за оружие, кое-кто торопливо поднялся. Из кустов выломался молодой и неуклюжий разбойник, поставленный дозорным. Но явился он не один. Своей здоровенной рукой без одного пальца он держал за шею женщину. Ее чепец ветками сбило на спину, лицо было исцарапано, подол светлого платья облепили репейники. Но шла она спокойно, не упираясь. Все рассмеялись - от облегчения и удивленной радости, побросали оружие.
Лесные духи к нам благосклонны, - крикнул сухощавый бородач, вглядываясь в лицо женщины. Оно было немолодое, но еще красивое.
Благодарят нас, что оставили поживу волкам, - усмехнулся главарь. - Давненько ведь, братья, не было у нас женщины.
Братья поддержали его довольными криками. А молодой разбойник, гордый своей добычей, по-свойски запустил руку женщине глубоко под воротник платья. Костер бросал теплые сполохи на лица сидевших вокруг, одинаково радостно высвечивая то карий глаз, то черный зуб, то красную дыру на месте уха. И в этом мерцающем свете никто не заметил, как молодой разбойник поспешно вытащил руку из-под платья и как-то неуверенно оглядел братьев, но шею женщины не отпустил.
А женщина вдруг заговорила.
- Что ж, лесные бродяги, я в вашей власти. Но посмотрите на меня - я старая и костистая, что за радость вам от меня будет? А если я предложу вам что-то поинтереснее моего высохшего тела?
Раздались окрики “да заткнись ты!”, кто-то насмешливо фыркнул. Но старый разбойник, чье лицо походило на уродливую маску из-за множества шрамов, негромко шикнул на собратьев, и шум немедленно стих. Этот разбойник был в чести как старая всезнающая лиса, способная провести всю шайку в любой курятник.
- Мы в особом лесу сегодня, братья, - заговорил он. - Лес этот славится чудесами. К примеру, если дать в нем обещание, а потом нарушить, лес может убить предателя. Если этот лес посылает нам сегодня такое диво - женщина шляется в лесу одна ночью, ничего не боится, то мы не должны от его послания отмахнуться. Так давай, говори, баба, и смотри, чтоб не какую-нибудь чушь, а то участь твоя будет еще страшнее.
Куда ж еще страшнее, дедушка? - заметил сын главаря и сплюнул сквозь зубы. - Ей и так смерть уготована.
Женщина, так и не пытаясь вырваться из хватки своего похитителя, заговорила.
- Вы разбойники, и повидали в своей бродячей жизни немало чудес. Удивить вас трудно. Ты верно сказал, дед, этот лес любит споры и обещания. Так давайте поспорим: я покажу вам такое удивительное, чего вы еще не встречали. А за это вы меня не тронете, а пойдет со мной только один из вас, кого я сама выберу.
Старый разбойник задумался, разглядывая то женщину, то высокие верхушки елей, в которых вдруг тревожно загудел ветер. Остальные смотрели на него, и, как только он кивнул, заорали:
- Ладно, давай, баба, удивляй!
- Так у нас с вами договор, лесные братья? - спросила женщина.
- Договор, договор, черт с тобой! - послышалось в ответ.
Женщина не торопясь подняла руки к вороту платья и начала развязывать шнуровку. Когда платье до пояса разошлось, она распахнула и рубашку. Разбойники увидели ее тело в теплом свете костра.
Между ее ключицами начинался страшный, рваный и кривой, шрам, уходивший через весь живот под юбку. По сторонам от него были разбросаны шрамы поменьше, иные прямые, иные в форме полумесяца, а между ними зажившие багровые язвы. Одной груди не было, и на ее месте чернела широкая полоса. Вторая грудь была искорежена и сморщена, как будто оплавилась на огне.
На поляне уже давно стояло гробовое молчание. И только через минуту старый разбойник, немного собравшись с духом, просипел:
- Разбойничья смерть!
- К-кто это, ч-что за смерть, дедушка?! - стуча зубами, воскликнул сын главаря, испуганный не истерзанной плотью, а ужасом на лицах взрослых.
- Расскажи ему, дедушка, - спокойно проговорила женщина. - Мы никуда не торопимся. - И принялась аккуратно зашнуровывать платье.
Старик, сидевший, прижав руку к горлу, закашлялся. Потом, слегка оправившись, он поглядел на парнишку.
- Да, сынок, тебе пора это узнать. Давно ее никто не видел, надеялся я, что и не придется тебе рассказывать. Но вон, как оно вышло...
В прошлое столетие, когда и наших дедов на свете не было, гулял по лесам могучий разбойник. Звали его Пётр. Никого он не боялся, ни стражу, ни других разбойников. И когда грабил, не щадил никого. А приходил он по ночам в село, так, что ни одна собака его не чуяла, всех убивал, забирал добро, а дома поджигал. Говорили, будто бы он дьяволу душу продал, только зачем - дьявол его душу и так бы получил…
И вот узнал он, что в одной деревеньке на отшибе живет пастух, а у него дочка - невиданная красавица. Решил Пётр туда наведаться. Девок он всяких навидался, а об этой аж по трем княжествам говорили. Пошел он туда лунной ночью. А местность там была речная, болотистая. Вот так вдоль леса река, - старик нарисовал палочкой на земле длинную кривую линию, - по обоим берегам еще роднички, - он начеркал линии поменьше, прямые и полукругом, - и мелкие болотины, - он добавил к рисунку несколько кружков. - На одном берегу лес, а на другом, как раз у начала реки, дом этого пастуха.
Пастух ведь на отдалении жил, потому в деревне ничего не слышали. А только ночью проснулись - дым, зарево. Горит дом пастуха, и лес на другом берегу тоже занялся. Они было кинулись бежать, тушить, да не добежали, кто в болотине чуть не увяз, кто в роднике ноги подвернул. Да и не очень-то спешили, боялись в деревне этого пастуха. Говорили, он с лешим знается, и леший помогает ему коров пасти. Не пускает на них ни волков, ни медведей.
Ну, утром, значит, дошли все-таки. Дом вчистую сгорел, а лес только с краю обуглился, леший, видать, защитил. На пепелище два трупа обгоревших лежат, отец и дочь. А стали вокруг обходить, видят - лежит мужик огромный, сразу ясно, что разбойник, оружие все при нем, на морде шрамы. Старик один кричит: “Это Пётр, это Пётр”, вроде, видел он однажды его портрет, когда стражники его по всем княжествам искали. Кто посмелее, взял лопату и подошел. И видит: Пётр этот мертвый, а вся грудь и живот у него в страшных ранах и язвах, как будто его вместе медведь и чума терзали. Вот так посередине полоса кровавая, будто от шеи до живота разорван, по бокам еще раны, поменьше, и странные такие, одни прямые, а другие полукругом. Не поймешь, каким оружием такие сделать можно. А вдобавок между ранами ужасные круглые язвы.
Подошли и остальные. Никто не поймет, что с Петром-то случилось. Пастуха с дочкой он убил, это ясно. А сам отчего умер, и что за раны такие удивительные? Старик нагнулся над телом и говорит:
А ведь это, сдается мне, лес его и убил, за слугу своего, пастуха. И печать свою поставил. Оттого и раны такие, ни на что не похожие.
Односельчане глядят на него, да не смекнут, о чем речь.
- Осмотритесь вокруг, какая тут земля. - Старик махнул рукой в сторону речного русла. - И земля эта теперь на теле отпечатана. Вот тут, - он ткнул посохом в длинный разрыв на животе, - будто бы русло речное. Вокруг, - он потыкал в мелкие раны и язвы, - это родники и болотины. А под шеей, глядите, по бокам кожа обуглилась. Отомстил лес страшно, как он умеет. Поняли?
Ну, кто поверил, кто нет, а сожгли они этого Петра и прах в болото высыпали. И пастуха с дочкой по обряду похоронили.
Только вот с тех пор пришла на разбойничье племя беда. Придут куда грабить - выходит им навстречу женщина, в платке, лица не разглядеть. В белом платье, а на груди и на животе кровавые пятна, как от ран незаживающих. И на кого она пальцем укажет, а потом тронет, даже рукавом заденет, тот падает наземь, и начинают его тело сами собой разрывать раны и язвы, точь-в-точь такие, как у Петра были, пока не сдохнет в страшных мучениях, да не сразу, а через несколько дней. А если кто помочь попытается или просто тронет, так и с тем то же будет.
И оттого много лет в тех княжествах, где о Разбойничьей смерти хоть краем уха слышали, грабежей почти не было. Боялись эту женщину, а наверно и не женщину вовсе, Разбойничью смерть. Потом-то подзабылась она, лесные братья страх потеряли, опять стали по всем дорогам резать…
Старик замолчал, а парень, державший пленницу, с воплем отдернул руку и отбежал к товарищам. Теперь она стояла одна, спокойно улыбаясь.
- Да ты что, думаешь, это она? - заорал рыжий разбойник, вскакивая на ноги. - Да я не боюсь, проверю! Это ж просто баба уродливая, вы что, не видите?
В эту секунду в вершинах деревьев зашуршало, и на голову рыжему рухнул огромный сук. Лицо разбойника мгновенно залило кровью, он пошатнулся и сел, пытаясь зажать рану.
- Да что я тебе говорил! - злобно прошипел старик. - Это непростой лес. Он не дает обещания нарушать!
- Да, - кивнула женщина. - И потому сейчас я укажу на того, кто со мной останется, а вы все, ничего не взяв, вот по этой тропе сию минуту отправитесь отсюда к черту на рога, и чтоб никто не смел даже оборачиваться! - Теперь голос ее звучал громко и грозно. Женщина вскинула руку, и все отшатнулись или пригнулись, кто-то закрыл руками голову. Ее палец указал на главаря. - Все вон! - крикнула женщина, и разбойники, толкаясь в темноте, устремились по тропе в чащу. Старик за руку тащил за собой рыдающего мальчика.
Женщина повернулась к главарю.
Закрой-ка глаза, - почти нежно попросила она.
* * *
Близился рассвет, и небо светлело, когда женщина подошла к ветхой избушке на краю села. В сером сумраке поодаль от избушки виднелся покрытый лишайником деревянный крест, а рядом - еще шесть маленьких. На всех крестах покачивались на ветру яркие лоскуты.
Женщина постучала и вошла. Кто-то заворочался и закашлял около печки.
- Это я, не пугайся, - сказала женщина.
- Да было б мне, чего бояться, - отозвался голос старухи.
Женщина села на табурет у лежанки. Рядом на грубом столе лежали куски ткани, клубки, из которых торчали толстые длинные иглы, нож для кройки.
- Сколько я тебя благодарила, а все равно мало. Спасибо тебе, бабушка. Если б знали, что ты сделала, то и другие бы тебе в ноги кланялись.
Старуха приподнялась и всмотрелась в лицо женщины.
- Неужто опять моя работа пригодилась? - удивленно, но не слишком спросила она.
- Да, бабушка. Бог даст, теперь нашей деревне еще на годы покоя.
- Дак ты себя благодари, что меня-то, - старуха ухмыльнулась. - Моя работа не пыльная, сама распорола, сама зашила, да подпалила для крепкости. А вот тебе потруднее пришлось.
И женщина, и старуха тихо засмеялись, как смеются давней и слегка надоевшей шутке.
- А убить кого пришлось? - помолчав, спросила старуха.
- Пришлось, бабушка. Да это не трудно было. У меня ведь твой ножичек портновский, острый. А он глаза закрыл…
- Ой, не рассказывай, не хочу страсти слушать! - Опять наступила пауза. - А муж-то твой что? - поинтересовалась старуха. - Так-то оно зажило, но все равно, небось, на вид страшно… К другим бабам не ходит?
- Нет, бабушка. Только как шрамы увидит, плачет, при нем рубашку не снимаю. Вчера ходил опять в церкви молился, что Бог спас, молнией меня не убило.
Обе женщины опять улыбнулись, старуха покачала головой, будто поражаясь какой-то забавной глупости.
- Что ж, хороший он у тебя, - зевая и снова укладываясь, прошамкала старуха. - И доверчивый. Не люблю мужиков, кто к каждому слову цепляется.
- А я, видела, своим мужу и деточкам новые платочки повязала? И на перекрестке, где они в ту ночь ехали, на дубок тоже повязала. Хороший ведь муж у меня был, не хуже твоего. И детки такие славные. Молодец ты, девка. Ну давай, спать буду.
И старуха прикрыла одеялом сморщенное лицо.
- А ты подумай, как оно сложилось-то, в тот самый день гроза, да молния прямиком в вашу мельницу… Будто помог кто… - глухо донеслись из-под одеяла ее последние слова, перетекшие в сонное сопение.
П.с.: картинку нарисовала нейросеть Dream.