Освободительная миссия Красной Армии в 1944-1945 гг. (7)
Вторая мировая война в целом имела особый характер по своим масштабам, массированному применению вооружения и техники, силе средств поражения, а главное потому, что она была войной не только армий, но и войной народов. Вместе с тем, в этой особой войне Великая Отечественная война (как та ее часть, которая касалась участия в ней Советского Союза) была уникальной
Оригинал взят у sodaz_ot в 1.3. Социально-психологические и идеологические аспекты Освободительной миссии: теория проблемы
1.3. Социально-психологические и идеологические аспекты
Освободительной миссии: теория проблемы
Исследуя социально-психологические аспекты Освободительной миссии Красной Армии в Европе в 1944-1945 гг., нужно иметь ввиду сложную структуру проблемы, целый ряд ее измерений и уровней. Во-первых, основные параметры состояния социального субъекта освободительного похода - то есть тех контингентов советских войск, которые вступали за пределы рубежей СССР (кто шел освобождать Европу - какие категории людей, их морально-психологическое состояние при выходе на границу, как оно менялось в процессе пребывания за границей - в ходе боев, во взаимодействии с местным населением и т.д., какие факторы влияли на психологию советского солдата). Во-вторых, специфику страны, в которую вступали те или иные части советских войск (характер участия государства - Германия как основной противник, сателлиты Германии, жертвы немецкой агрессии, союзник СССР; этносоциокультурная дистанция между субъектом и объектом восприятия и взаимодействия, то есть советскими людьми и освобождаемыми странами; отношение населения страны к Красной Армии и т.д.). Наконец, в-третьих, характер взаимодействия между советскими войсками с конкретной страной и ее населением.
Красная Армия, вступавшая в Европу, представляла собой социальный, этнический, конфессиональный, мировоззренческий срез всего советского общества, являясь многонациональной по составу (при доминировании восточно-славянского, прежде всего, русского элемента, причем некоторые военачальники отмечали, что если русских в военных частях менее половины, то часть недостаточно боеспособна).
Страна на 2⁄3 была крестьянской, и именно крестьяне или горожане в первом поколении составляли основной контингент, прежде всего, в пехоте, но и в других родах войск. Вместе с тем, индустриальная модернизация уже сделала определенные успехи, и молодые поколения горожан, имевших неплохое для того времени образование (редко - высшее, обычно среднее или неполное среднее) составили костяк младшего и среднего офицерского звена, основную массу бойцов, связанных с авиационной, артиллерийской, военно-морской и др. техникой. Советская школа давала также и весьма широкий гуманитарный кругозор.
В сознании армии, безусловно, доминировало советское мировоззрение (со всеми его плюсами и минусами). С самого начала войны (и в ходе ее тенденция усиливалась) в составе Красной Армии преобладали поколения, либо рожденные уже после революции, либо выросшие и вступившие в пору социальной зрелости при советской власти, которая активно влияла на массовое сознание не только определенной экономической, социальной политикой, но и целенаправленным воздействием через идеологические и идеологизированные общественные институты. Классовый подход, пролетарский интернационализм, вера в мудрость советского руководства и в коммунистическую идею, патриотизм и преданность советской Родине были доминирующими установками большей части советских солдат и командиров.
Ход и опыт первых лет Великой Отечественной войны существенно повлиял и на власть, и на народ, и на армию. Тяжелые поражения и огромные потери начала войны (миллионы погибших и пленных солдат и командиров, потеря экономического потенциала оккупированных земель, людских ресурсов, попавших в зону оккупации, многомиллионные потери среди гражданского населения и т.д.) сопровождались моральными потерями власти, не сумевшей предотвратить столь тяжелый ущерб, нанесенный армии, стране и народу, и вынужденной перестройкой идеологии.
Безусловное наличие объективных причин (прежде всего, беспрецедентная сила врага - нацистской Германии, покорившей и объединившей в походе против СССР почти всю Европу) не оправдывало недостаточную готовность к войне, ошибки, просчеты советского руководства, исходившего из классовых догматов марксизма и рассчитывавшего на «поддержку мирового пролетариата», в том числе германского. Эти расчеты оказались несостоятельны, и власти пришлось искать новые точки опоры в массовом сознании для мобилизации всех моральных ресурсов и сил страны, чтобы дать достойный отпор врагу и не допустить поражения, которое означало бы не только катастрофу для советского государства, но и для всей тысячелетней российской цивилизации. Вопрос стоял очень жестко: быть или не быть не только советской власти, но и российской государственности вообще, о физическом существовании восточнославянских и целого ряда других народов.
Вторая мировая война в целом имела особый характер по своим масштабам, массированному применению вооружения и техники, силе средств поражения, а главное потому, что она была войной не только армий, но и войной народов. Вместе с тем, в этой особой войне Великая Отечественная война (как та ее часть, которая касалась участия в ней Советского Союза) была уникальной:
• по степени антигуманности и кардинальности целей, которую преследовала одна из сторон (завоевание «жизненного пространства» для германской нации и «очищение» завоеванных земель от завоеванных народов на Востоке Европы, то есть в России; ликвидация государственности покоренных стран для включения земель в состав третьего рейха; истребление «расово неполноценных» народов для процветания «высшей расы» будущих немецких господ и т.д.). Если на Западе фашистская Германия вела «геополитическую» войну (за некоторое перекраивание карты запада Европы и установление политического контроля), то на Востоке, помимо прочего, она вела цивилизационную и расовую войну (за ликвидацию восточнославянской цивилизации и очищение территорий от «недочеловеков» для создания «великого тысячелетнего Третьего рейха»);
• по степени жестокости, бесчеловечности методов ведения войны одной - нацистской - стороной, попиравшей не только все моральные нормы, но и нормы международного права, причем не только по отношению к участникам боевых действий (обращение с военнопленными и др.), но и к гражданскому населению; по жестокости оккупационного режима;
• по бескомпромиссности противостояния противников (война не на жизнь, а на смерть: кто -кого!), по степени ожесточенности,
• по степени вовлечения населения в войну: война была тотальной, с размыванием граней между армией и обществом, с мобилизацией в армию практически всех людей, способных держать оружие, милитаризацию гражданской жизни (управления, производства, коммуникаций и т.д.), с предельной милитаризацией массового сознания (в Германии - на завоевание восточных земель. В СССР - на оборону: «Все для фронта! Все - для победы!»).
Весь немецкий народ (за редчайшими исключениями) был заражен психологией реваншизма, идеями исключительности немецкой нации, нацистской идеологией расового превосходства, желанием утвердить величие Германии и собственное процветание за счет других народов - их покорения, ограбления, истребления. Такова была реальность, и попытки оправдать военные преступления, снять вину с немцев как нации и переложить ее на нацистское руководство не имеют оснований. С другой стороны, патриотический подъем в СССР произошел как ответ на фашистскую агрессию и захватил подавляющее большинство советских людей всех национальностей и социальных групп (явление коллаборационизма хотя и имело место, но масштабы его относительно численности населения относительно невелики; оно имело сложную природу и большей частью было вызвано стремлением конкретных людей выжить в ситуации временных поражений, в условиях плена и оккупации, и лишь частично - из-за конфликтной позиции по отношению к советской власти по разным, в том числе социально-классовым и идейным причинам).
Огромную роль в мобилизации масс обществ ХХ века играли идеологии. И советское общество, и государство нацистской Германии стали продуктом реализации конкретных идеологий в социальной практике, инструментом продвижения принципиально разных социальных проектов.
Идеология представляет собой систему идей, ценностей, норм, идеалов и содержательных установок, выражающих социальные интересы, и является той частью общественного сознания, которая выражает его систематизированный, основанный на теоретических обобщениях аспект. Основой советской идеологии стала марксистская классовая доктрина, приспособленная большевистскими теоретиками к конкретно-историческим и цивилизационным российским условиям. Основой нацистской идеологии в Германии стала расовая доктрина Гитлера, отраженная в его книге «Майн кампф», и идея завоевания жизненного пространства для германской нации за счет покорения, порабощения и истребления других народов.
Основными каналами распространения идеологии в обществе, внедрения ее в массовое сознание, являются институты воспитания, образования и средства массовых коммуникаций. Идеология выступает важнейшим средством ориентации социального поведения и инструментом побуждения к активным социальным действиям. Идеология имеет социальный характер, то есть отражает мировоззрение и положение определенных социальных групп в конкретном обществе. В демократическом обществе возможно сосуществование нескольких основных идеологий с еще более многочисленными вариациями по ключевым аспектам мировоззрения.
Формирование в ХХ веке государств с монополией на власть одной массовой партии, как это произошло в Советской России и фашистской Германии, утвердило монопольное положение также и одной идеологии. В СССР она имела разные названия, отражавшие различные ракурсы ее самопрезентации: марксистско-ленинская, пролетарская, советская, социалистическая, коммунистическая, «единственно научная» и т.д. Самоназвание «марксистско-ленинская» означало ее теоретическую основу и ядро, «пролетарская» - классовый характер и ту социальную категорию, интересы которой она официально якобы отражала, «советская» - указывало на государственный характер идеологии СССР, «социалистическая» и «коммунистическая» - на социальную сущность основных ценностей и целей, «научная» - противопоставляло эту идеологию всем остальным, как имеющим ненаучный, субъективный характер. За этими самоназваниями стояла определенная реальность, хотя, естественно, они отнюдь не были полностью ей адекватны.
Советская идеология действительно носила глубоко классовый характер, черпала свои идеи и понятия в трудах Маркса, Энгельса и Ленина, хотя весьма избирательно, в соответствии с интересами и пониманием лидеров и идеологов, стоявших в конкретный исторический период у власти. Она декларировала цели строительства социализма и коммунизма, классовый подход был системообразующим в этой идеологии, провозглашавшей как одну из ключевых ценностей победу мировой пролетарской революции. Эту идеологию характеризуют такие философские основы, как материализм в его марксистской трактовке, идеи классовой борьбы и «диктатуры пролетариата», принятие социального насилия как основного инструмента достижения целей, преимущество классовых ценностей над национальными, пролетарский интернационализм, отрицание частной собственности, воинствующий атеизм и др.
Вместе с тем, хотя сущность советской идеологии сохранялась, ее содержание отнюдь не оставалось неизменным. Так, за два десятилетия, к началу 1940-х годов произошло смещение акцентов с одних элементов идеологии на другие. Например, идеи мировой революции постепенно отошли на второй план, возобладала концепция о возможности победы социализма в одной отдельно взятой стране, а мировое революционное и пролетарское движение, при сохранении прежней фразеологии, стало рассматриваться как инструмент обеспечения государственных интересов СССР. Влияла на идеологию и текущая политическая конъюнктура. Так, активная антифашистская пропаганда начала - середины 1930-х гг. была свернута с момента сближения СССР и Германии летом 1939 г.
Таким образом, лидеры СССР оказались достаточно гибкими, чтобы поступаться принципами, то есть отказываться от классических догм «основоположников марксизма» и даже основателя большевизма В.И. Ленина (чему пример показывал он сам) и прагматически адаптировать идеологию к меняющимся социальным реалиям. Великая Отечественная война поставила перед властью вопрос о необходимости сделать новые важные шаги по изменению советской идеологии и даже качественной ее трансформации.
Уникальность Великой Отечественной войны, которая, в отличие от прогнозов советского руководства, носила не классовый, а геополитический, цивилизационный и расовый характер, оказалась основанной не столько на социальных противоречиях, сколько на крайнем этническом эгоизме, оформленном в виде радикальной нацистской идеологии агрессоров, ставшей мощным инструментом мобилизации германского общества на войну, делала, в общем, неэффективным и в конечном счете несостоятельным противопоставление врагу идеологии марксизма как доктрины социальной. Напротив, она дезориентировала советское общество перед войной, порождая надежды, что уж германский-то пролетариат - передовой, развитый, культурный, в стране, которая и дала миру основоположников марксизма, - никогда не станет воевать с первой страной победившего пролетариата. (Дезориентировали население Страны Советов и вынужденные соглашения с нацистской Германией, так называемый «пакт Молотова - Рибентроппа», направленный на предотвращение изоляции СССР и получение некоторой отсрочки войны.)
Начало войны сразу же выявило невозможность выиграть ее, оставаясь исключительно на старой идеологической почве «классовой борьбы» и «классовой солидарности»: немецкие пролетарии составили костяк немецко-фашистских оккупантов, не проявив ни малейшей солидарности с «советскими братьями по классу». Они оказались очень хорошими солдатами, реализовывавшими цели своего фюрера на Востоке и готовыми за них проливать кровь и отдавать свои жизни. Противопоставление этой идейной силе марксистской классовой идеологии означало - на международной арене - бить мимо цели, а кроме того, отталкивать и раздражать потенциальных союзников - Великобританию и США. Внутри СССР, подвергшемуся чудовищной агрессии со стороны в том числе и «германских пролетариев», оказавшихся последовательными фашистами, старые «песни» о «классовой солидарности» уже не просто раздражали людей, на деле увидевших фальшь идеологических установок, но никак не могли поднять на борьбу народные массы в ситуации, когда стоял вопрос о жизни и смерти не только власти с ее доктринами, но и страны, и всего народа. Необходимо было обращение к другим инструментам мобилизации, затронуть струны души народа, а сделать это можно было только возродив в идеологических установках некоторые архетипы национального сознания.
Осознание степени угрозы и понимание, что война судьбоносная не только для действовавшей власти, но и для страны в целом, - пришло к власти сразу же с ее началом, и чем дольше и тяжелее становились испытания, тем лучше это понимание проникало в сознание руководства страны. Война народная, «священная», отечественная - прозвучало уже в первых военных речах и обращениях к народу руководителей страны - Молотова, Сталина, в песнях и стихах, получивших широчайшее распространение.
Власть почувствовала, что необходимо реанимировать архетипы российского сознания и опереться на них. Эти архетипы проявились в готовности «не щадить живота своего» для спасения Отечества, в поддержке государства, которое (каким бы ни было) являлось в годину испытаний единственным реальным защитником народа «от супостатов». Одним из архетипов была вера в мудрую центральную и обязательно персонифицируемую власть (трансформировавшись в контексте советских реалий из народного монархизма), что проявилось в вере в «вождя народов» И.В. Сталина, превращении его в символ сопротивления германской агрессии.
Начало Великой Отечественной войны обозначило период существенной трансформации советской идеологии, вызванной угрозой существованию советского государства, сформировавшейся системы и самой российской государственности, а вследствие этого - необходимостью мобилизации дополнительных внесистемных ресурсов. В области массового сознания эти ресурсы лежали за пределами господствовавшей идеологии, которая вынуждена была либо инкорпорировать их в свой состав, одновременно ассимилировав их в соответствии со своими общими системными принципами, либо самой мимикрировать под эти ресурсы, инсценировав замещение старых элементов на новые, с последующим отказом от инноваций, когда угроза системе ушла в прошлое. Обе тенденции предполагали перенесение акцента с классовости на государственно-патриотические идеи, с «пролетарского интернационализма» на национально-государственные ценности, обращение к историческим национально-государственным традициям, национальному самосознанию и религиозному сознанию. Власть вынуждена была вспомнить героические события и имена из русской истории. Еще в выступлении 3 июля 1941 г. Сталин назвал войну против фашистской Германии великой, всенародной и Отечественной, а в драматический период, когда враг стоял у стен Москвы, в речи на параде Красной Армии 7 ноября вспомнил имена Александра Невского, Дмитрия Донского, Минина и Пожарского, Суворова и Кутузова (29).
Смена идеологических акцентов проявлялась не только в вербализированной форме: в речах, лозунгах, пропагандистских клише. Она, можно сказать, овеществлялась в различных вариантах. Были учреждены воинские награды, носившие имена прославленных русских полководцев и флотоводцев: ордена Александра Невского, Суворова, Кутузова, Нахимова, медаль Ушакова. Солдатский орден Славы и по своему статусу, и по внешнему оформлению (наличию георгиевской ленточки) стал аналогом дореволюционного Георгиевского креста. Еще 18 сентября 1941 г. приказом Наркома Обороны СССР Сталина ряд дивизий за боевые подвиги были переименованы в гвардейские, им были вручены особые гвардейские знамена (30). Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 января 1943 г. для личного состава РККА были введены новые знаки различия - погоны (31).
Введение формы, напоминающей дореволюционную, возвращение золотых погон вместе со словом «офицер» являлось весьма символичным изменением отношения к русским воинским традициям (хотя бы к их внешним атрибутам) и к русскому офицерству (32). Характерно, что оно совпало с периодом разгрома фашистов в Сталинградской битве. Не случайно этот нововведение, став внешним знаком явного перелома в ходе войны в пользу советских войск, нашло существенный отклик в массовом сознании. Согласно агентурным данным органов госбезопасности, реакция военнослужащих на введение новых знаков различия была в основном одобрительной. Считали, что введение погон поднимет авторитет и роль командного состава, укрепит дисциплину, заставит войска «соблюдать честь русского военного мундира», напомнит о победах русского оружия (33). Вместе с тем, многие уловили и эту внешнюю знаковость преемственности с дореволюционной армией, и определенную искусственность подобной меры. Так, один из командиров в личной беседе сказал о погонах: «Было время, когда мы их ненавидели, а теперь решили по образцу старой армии надеть их... Старый офицер русской армии был культурнейший человек, а наши - это просто срамота». А другой полковник заявил: «Теперь упрекать старых (царских) офицеров не в чем, и отношение к ним изменится, так как сейчас все будут офицерами. Только почему-то не прибавили слово “господин”...» А один из красноармейцев заметил: «Двадцать пять лет боролись против золотопогонников, кричали: “Долой золотопогонников!”, а теперь снова начинают вводить погоны и возвращаемся к старому...» (34).
Поворот в отношении офицерства и старых воинских традиций нашел отражение также в искусстве и литературе, где еще недавно карикатурно изображали и клеймили «золотопогонников», противопоставляя их пролетарским героям Гражданской войны. В новых произведениях, в том числе кинокартинах, люди, носящие офицерскую форму, стали изображаться реалистично, обрели человечность и даже положительные черты. Командный состав советских войск был объявлен «носителем лучших традиций русского офицерства» (35). Конечно, во многом это были всего лишь внешние атрибуты, наложившиеся на принципиально иную историческую ситуацию: советский комсостав в течение двух десятилетий воспитывался во вражде к русскому офицерскому корпусу, имел полярное ему мировоззрение, и вряд ли можно говорить о непосредственной, реальной преемственности. Но обозначенный властью поворот имел принципиальное значение. Не случайно Шарль де Голль в своих мемуарах, оценивая деятельность Сталина в годы Великой Отечественной войны, писал: «В эти дни национальной угрозы Сталин, который сам возвел себя в ранг маршала и никогда больше не расставался с военной формой, старался выступить уже не столько как полномочный представитель режима, сколько как вождь извечной Руси» (36).
В этом контексте следует отметить, что смещение акцентов на патриотические мотивы затронуло, помимо области классовых отношений, и национальные. Советский патриотизм в устах Сталина и его окружения все больше приобретал не только государственный оттенок. Если в начале войны Сталин говорил, что фашизм ставит своей целью восстановление царизма и власти помещиков, а также разрушение национальной культуры и государственности народов Советского Союза, перечисляя почти все титульные нации (37), то в дальнейшем он все чаще обращается именно к русскому народу, к его традициям, героическим событиям и историческим символам, а после разгрома фашистской Германии в одном из выступлений, особо отмечая жертвенность, стойкий характер и терпение русского народа, поднимает тост за его здоровье, «...потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза» (38). По оценке митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна, сделанной уже в 1994 г., «знаменитый сталинский тост на победном банкете - “за великий русский народ” - как бы подвел окончательную черту под изменившимся самосознанием власти, сделав патриотизм наряду с коммунизмом официально признанной опорой государственной идеологии» (39). Можно сказать, что советская идеология стала приобретать не артикулируемый властью, но все более проявлявшийся имперский характер.
В мае 1943 г. было принято решение о роспуске Коминтерна, что было сделано во многом под давлением западных союзников, но, вместе с тем, отражало фактический провал идеологии пролетарского интернационализма: мир был расколот мировой войной, в которой пролетариат фашистских государств воевал против первой страны «пролетарской диктатуры». Однако на протяжении войны национальный аспект советской идеологии, в том числе и в отношении к врагу, в первую очередь к немцам, существенно менялся. Если в самые трудные для СССР дни войны от лозунгов интернационализма перешли к откровенному призыву «Убей немца!», и на уровне агитационно-пропагандистской работы в войсках он оставался актуальным вплоть до заключительного этапа войны, то в «большой политике», ориентированной на имидж СССР за рубежом и перспективы послевоенного устройства, была более адекватной фраза из Приказа Наркома Обороны № 55 от 23 февраля 1942 г.: «... гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское - остается» (40). В конце войны, когда советские войска вступали на чужую, в том числе германскую территорию, второй подход стал особенно актуальным: требовалось радикально переломить антинемецкие настроения в войсках, сыгравшие свою положительную роль на прежних этапах войны, подчеркнуть значение Освободительной миссии Красной Армии по отношению к другим народам Европы, и идеи интернационализма вновь постепенно реанимируются. В апреле 1945 г. были предприняты специальные пропагандистские акции и командные директивы, направленные на изменение отношения войск к населению Германии. Так, 14 апреля в газете «Правда» начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф. Александров выступил с критикой Ильи Эренбурга «за антинемецкий характер его статей», в которой немцы изображались как «единая колоссальная шайка», а 20 апреля вышла Директива Ставки Верховного Главнокомандования, в которой требовалось изменить отношение к военнопленным и гражданским немцам на более гуманное (41).
Другим аспектом идеологической трансформации стала область религиозного сознания. После длительной полосы воинствующего атеизма, церковных погромов, массового закрытия церквей и преследования духовенства начался трудный и постепенный процесс нормализации отношений с Православной Церковью. В первый же день войны 22 июня 1941 г. глава Православной Церкви в России митрополит Московский и Коломенский Сергий, обратившись к своей пастве, благословил всех православных на защиту Родины. «Православная наша Церковь, - говорилось в обращении, - всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла, и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг» (42). Поддержка армии и государства Русской Православной Церковью не ограничивалась проповедями и благословением на борьбу с оккупантами. Так, в январе 1943 г. глава Церкви призвал к пожертвованиям на танковую колонну имени Дмитрия Донского, причем в стороне от этого дела не осталось ни одного храма, ни одной церковной общины. Государство, в свою очередь, постепенно меняло политику в отношении церкви: уже не препятствовало верующим отмечать церковные праздники, не закрывало более православные храмы и приходы.
4 сентября 1943 г. в Кремле Сталин встретился с иерархами Русской Православной Церкви, пойдя навстречу в решении важных вопросов церковной жизни: об избрании патриарха, открытии храмов и духовных учебных заведений, возобновлении церковных изданий, снятии ограничений на деятельность религиозных общин и расширении прав духовенства. Для взаимодействия правительства и церкви при Совнаркоме СССР был создан Совет по делам Русской Православной Церкви. В сентябре 1943 г. был образован Священный Синод, а митрополит Сергий был избран Патриархом Московским и всея Руси. Был освобожден ряд находившихся в заключении священнослужителей. По словам уже цитировавшегося митрополита Иоанна, Сталин, высоко отозвавшись о патриотической деятельности Православной Церкви, настолько положительно и радикально решил все вопросы, поставленные иерархами, что это принципиально изменило положение православия в СССР (43). Происходила определенная нормализация отношений и с рядом других конфессий.
В целом, элементы трансформации идеологии, которые имели место в период Великой Отечественной войны, выполнили свою задачу, обеспечив мобилизацию народа на сопротивление агрессору, достаточно прочное единство фронта и тыла даже в самый трудный период войны, когда ни огромные потери, ни временные поражения не смогли поколебать доверие народа к власти. Уже после войны в выступлении на приеме в Кремле в честь командующих войсками 24 мая 1945 г. Сталин признал, что у правительства было немало ошибок и моментов отчаянного положения в 1941-1942 гг., когда армия отступала, но «...доверие русского народа к Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом...» (44). Впрочем, некоторые идеологические подвижки, произошедшие в годы Великой Отечественной войны, были скорее конъюнктурными, поверхностными и временными. Они не изменили сущности советской идеологии как системы, а лишь приспособили отдельные ее элементы к требованиям времени. Причем, ряд нововведений продержался только до смерти Сталина. Вместе с тем, значительная их часть сохранилась, и, при всех «шатаниях и колебаниях», определила вектор движения советской идеологии к акцентированию ее патриотической и имперской (точнее, квазиимперской) направленности.
Смертельная опасность, нависшая над страной с началом Великой Отечественной войны, привела в действие глубинные психологические механизмы, которые не раз в российской истории спасали страну, находившуюся на краю пропасти. Произошел подъем всех моральных сил народа, оказались задействованы его вековые традиции, готовность к самоотверженности, самоотречению и самопожертвованию во имя спасения своей страны. Феноменальным явлением в истории стал массовый героизм, который проявляли, без преувеличения можно сказать, миллионы людей. Героическим был не только воинский подвиг на фронтах, в партизанском и подпольном движении, но и самоотверженный труд миллионов людей в тылу.
Почти на всем протяжении Великой Отечественной, при неоднократном неблагоприятном для СССР развертывании событий на фронтах на первых этапах войны, общее морально-психологическое состояние в основном оставалось достаточно высоким, сохраняя ту патриотическую тональность, которая была задана еще в начале войны. Только совокупный эффект от взаимодействия мобилизующей советской идеологии и мобилизационного потенциала психологии народа смог спасти страну в почти безнадежной ситуации начала войны, помог выстоять в четырехлетнем противостоянии сильному и беспощадному врагу. При этом идеология должна была претерпеть, и претерпела, качественную трансформацию (45), задвинув на задний план классово-космополитические установки и переориентировавшись на национально-государственные, патриотические.
Для сознания переходившей границы своей страны в 1944-1945 гг. Красной Армии все эти идеологические подвижки, произошедшие в ходе войны, имели существенное значение. Конечно, вступая на чужую территорию, войска понимали, что они решают теперь две основные задачи: во-первых, продолжение той же войны, которую они вели, освобождая собственную страну, теперь уже - до победного конца, до уничтожения врага - «фашистского зверя в его логове», и, во-вторых, освобождение порабощенных нацистами народов.
Это уже была качественно иная армия, нежели та, которая начинала войну. Тогда удар на себя приняла собственно кадровая армия, причем в войну вступали командные кадры, которые были выкованы в условиях гражданской войны, имевшие ее опыт и воспитанные на ее идеях. К началу 1944 г. от той армии мало что осталось. Всенародный характер Великой Отечественной войны отражает тот факт, что через армию за годы войны прошло 34,5 млн человек, то есть подавляющая часть взрослого дееспособного мужского населения страны. Только безвозвратные потери армии приближаются к 12 млн чел., из них в боях за пределами советской территории при освобождении других народов Европы погибло свыше 1 млн воинов (46). Цена победы в Великой Отечественной колоссальна, что отражает трагическое место этой войны в российской истории.
Свыше 7 млн советских бойцов и командиров освобождали европейские страны. И это была та армия победителей, которая сформировалась в длительном, в течении двух с половиной лет, противостоянии агрессору еще на советской земле. В тяжких оборонительных боях, в сложных наступательных операциях выковывалось мастерство командного состава, боевой дух личного состава. Такую армию было уже не остановить в упорном стремлении завершить разгром врага и поставить победную точку в долгой войне.
Как восприятие страны, в которую вступали советские войска, так и поведение бойцов зависело от многих факторов. Во-первых, от особенностей конкретных людей и целых категорий. Нужно иметь в виду специфику разных категорий личного состава армии и флота (командного и рядового состава, родов войск, профессиональной принадлежности, боевых и тыловых подразделений, и т.д. Не меньшее, а может, и большее значение имели социальные параметры бойцов, большинство из которых были советские люди, в основном крестьяне и «новые горожане» - выходцы из деревни, главным образом - славяне из России, Украины и Белоруссии, с невысоким уровнем образования, получившие соответствующее воспитание уже в советский период. Вместе с тем, следует иметь в виду, что существенную часть контингента, вступившего за пределы СССР, составили призывники с освобожденных территорий, находившихся под гитлеровской оккупацией, которые подвергались разнообразной психологической обработке противника. В том числе, в рядах Красной Армии, шедшей с боями в Европу, было немало выходцев из западных регионов страны (запад Украины, Белоруссии, Прибалтика), чьи сознание и психология были сформированы не в СССР, а в других государствах (Польше, Румынии, прибалтийских государствах), что накладывало свой отпечаток на психологические и поведенческие проявления этих категорий бойцов. Они в большинстве своем были малограмотными, весьма бедными крестьянами, с узким кругозором и представлениями о жизни, сформированными в «панской Польше», «боярской Румынии» и т.п. странах, к тому же являлись там этническими, а часто и конфессиональными маргиналами, по отношению к которым в тех странах нередки были дискриминационные проявления.
__________________________________________________________
27. Русский архив: Великая Отечественная. Ставка ВКГ: Документы и материалы 1944-1945. Т. 16 (5-4). - М., 1999. С. 111.
28. Там же. С. 165, 182.
29. Сталин И.В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1952. С. 15, 40.
30. Кузьмичев А.П. Советская гвардия. М., 1969. С. 41-42.
31. Сталинградская эпопея. М., 2000. С. 451.
32. Волков С.В. Русский офицерский корпус. М., 1993. С. 310.
33. Сталинградская эпопея. C. 366.
34. Там же. С. 367-368.
35. См.: Волков С.В. Русский офицерский корпус. М., 1993. С. 310.
36. Полководцы. Сборник. М., 1995. С.62.
37. Сталин И.В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1952. C. 13.
38. Там же. C. 196.
39. Полководцы. С. 81.
40. Сталин И.В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1952. С. 46.
41. Великая Отечественная война. 1941-1945. Кн. 4. М., 1999. С. 18, 275.
42. Цит. по: Москва военная. 1941-1945. Мемуары и архивные документы. М., 1995. С. 45-46.
43. См.: Полководцы. М., 1995. С. 81.
44. Сталин И.В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1952. С. 196-197.
45. Подробнее см.: Сенявский А.С. Советская идеология в годы Великой Отечественной войны: стабильность и элементы трансформации // Сторiнки военноi iсторii Украiни. Збiрник наукових статей. Випуск 6. Киiв, 2002. С. 16-19.
46. См.: Гриф секретности снят. Потери Вооружённых Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах: Статистическое исследование. М.: Воениздат, 1993. С. 325-326.
1.2. Освободительная миссия Красной Армии в политической стратегии Великой Отечественной войны (II)