Дневник рядового защитника Верховного Совета
«Мы идем вперед, к голове колонны. Попадаются лужи крови. Когда мы подошли, столкновения были уже в самом разгаре. Две линии омоновцев уже были прорваны, колонна стояла перед заграждением из автобусов и машин, а за ним шел бой»
Если кто-то подумает что это сводка об очередной акции «комитета 31», то должен разочаровать. Вряд ли среди современных «героев» и защитников конституции найдутся люди хот отчасти похожие мужеством и смелостью на автора нижеследующего текста. И еще прошу всех, кто будет читать этот дневник помнить, что весь тот ужас и правовой беспредел, который учинила власть по отношению к своему народу и своей Конституции был оправдан ..защитой демократии и либеральных ценностей. Когда этот дневник читал я, то у меня не выходили из головы аналогии открывающимся передо мной картинам Германии с укрепляющейся властью Гитлера. И это не случайно. Либеральный режим Ельцина был настоящей диктатурой над своим народом.
И последнее слово о тех гадких журналистах и представителях нашей интеллигенции, которые не просто молча благословляли власть на преступления, а ТРЕБОВАЛИ крови. И теперь опять же эти лица я вижу на трибунах протестных мероприятий и среди их информационных зазывал. Противно до рвоты.
Читайте и удивляйтесь! Читайте и годитесь! Читайте и готовьтесь встать на смену описанным в тексте героям России!
1993 год: Дневник рядового защитника Верховного Совета http://eot.su/node/7941
1 мая 1993 года.
…По дороге нас обошло подозрительно много машин и автобусов с милицией, и поступило сообщение, что сзади, на “Октябрьской”, поставлены омоновские кордоны. Путь к отступлению был перекрыт, оставался только один выход: идти вперед.
Мы идем вперед, к голове колонны. Попадаются лужи крови. Когда мы подошли, столкновения были уже в самом разгаре. Две линии омоновцев уже были прорваны, колонна стояла перед заграждением из автобусов и машин, а за ним шел бой. ..
…Тут мы заметили ларек, который одной стороной смотрит в парк, одной примыкает к дому, а третьей выходит на проспект. С него, по-видимому, видно, что происходит. ... Недолго думая, мгновенно взбираемся на него, озираемся. …. Но мы не успеваем сориентироваться, как что-то такое происходит в воздухе. Я сначала ничего не понимаю. На несколько секунд наступает мертвая тишина, потом раздаются какие-то ритмические звуки, я не понимаю, что это такое, но на меня наползает какой-то интуитивный животный страх. Хочется спрятаться. ... Наиболее сообразительные прыгают. Нас остается человек 5-6.
Ритмические звуки - это удары дубинок о щиты (так поступали римские легионеры, чтобы нагнать страх на врага).
… В ход пошли дубинки, кованные сапоги, щиты. Омоновцы бьют тех, кто бежит медленнее, стариков. Бьют в первую очередь по голове и по ногам, по голени. Одного такого деда двое омоновцев бьют метрах в двух от нас. У него голова вся в крови, а они продолжают бить. Потом один отходит, а другой в ярости никак не может успокоиться, пинает ногами.
Через нас летят первые булыжники. .. Хорошо, что на крыше оказались какие-то щиты, мы присели на корточки, прикрылись щитами, по ним тут же застучал град камней. Кидали с обоих сторон. На проспекте в это время шла свирепая рукопашная схватка, напоминающая по своему виду, по обилию крови, злости, да и по набору орудий борьбы жестокий гладиаторский бой. …
21 сентября 1993 года
Все лето была напряженная обстановка. Со дня на день мы ожидали каких-то грозных событий. И вот 21 сентября, днем, поступило сообщение, что сегодня ожидается Ельцинский указ о роспуске Верховного Совета и приостановлении действия российской Конституции. ...
Я сразу же позвонила домой и на работу, сообщила, что произошло и сказала, чтобы меня там в ближайшие сутки не ждали. Затем мы провели ряд необходимых в такой ситуации мероприятий, собрались и поехали к Белому Дому. ..
Мы развернули наши Андреевские флаги и стали занимать позиции для обороны. ... Шла запись в боевые отряды.
22 сентября 1993 года
Утро этого дня мы встретили стоя на своем посту. ... Строились первые баррикады. ..
.. Многие люди, пришедшие сюда, были защитниками Белого Дома в августе 1991 года.
…Вообще-то на второй день мы чувствовали себя единым лагерем, который существовал как бы отдельно от всего остального мира. Здесь - свои, там - чужие. То пространство, которое находилось за милицейским оцеплением, было нам враждебным. Началось противостояние. ... Люди пришли сюда, чтобы стоять до конца: или победить или погибнуть в бою.
23 сентября 1993 года
Этим утром я решила съездить домой. ... Навстречу мне шел поток людей. Часть из них несли стройматериалы для баррикад, часть - были вновь прибывшие, третья часть были люди, ночующие дома, а утром приходящие сюда.
24 сентября - 28 сентября 1993 года
Эти дни я в основном находилась внутри здания. Особенно вечером старалась на улицу не выходить. Причина была в том, что у нас было отключено электричество. И вечером, в темноте, по спискам внутрь не пускали. ..
В результате мы спали часа по три-четыре. Но днем спать не хотелось…
Я лично в те дни ощущала себя самым счастливым человеком на свете, потому что я была с людьми, которые сумели найти в себе силы, чтобы бросить вызов наглому общественному мнению всего мира и уже в этом была наша огромная моральная победа. Мы, практически безоружные (потому что несколько десятков автоматов нельзя считать серьезным оружием, когда против нас стоял вооруженный до зубов полицейский аппарат целого государства), смогли дать достойный ответ на вызов хама и наглеца, называющего себя президентом и считающего, что ему все дозволено. И кроме того, мы показали всему миру, что Россия остается такой же таинственной, непонятной и непредсказуемой для Запада страной, какой она была и 70, и 170 и 700 лет назад…
У нас были прекрасные женщины. Они по несколько раз в день занимались чисто женским занятием: агитацией среди милиции, которая нас окружала. Ходила и я с ними несколько раз. Выглядело это примерно так: несколько женщин подходили к милицейскому кордону в первые дни вплотную, потом настолько, насколько подпускали, и в мегафон начинали объяснять этим ребятам, которых сюда согнали, что здесь находятся их жены, сестры, братья и отцы, а не бандиты и фашисты (как это утверждали СМИ). И это имело свои результаты. Практически каждый день приходилось менять личный состав этих кордонов. …
Проходы к нам были свободны, еще всех впускали и всех выпускали. Правда, амуниция их уже изменилась, они были в бронежилетах, касках и с щитами, и количество их стало постепенно увеличиваться.
Кольцо вокруг нас стало сжиматься.
29 сентября - 2 октября 1993 года
Кольцо вокруг нас сжималось все плотнее. Появилась колючая проволока, спираль Бруно, запрещенная к применению международной конвенцией ООН. И вот мы оказались в кольце. Тем, кто пытался выйти, приходилось проходить через допросы в отделении милиции. Те же, кто пытался войти, натыкались на колючую проволоку и омоновские дубинки. Милиция зверела на глазах. Начались стычки в районе метро “Баррикадной”, где людей избивали даже в метро.
…такие жестокие действия со стороны власть предержащих - это свидетельство их слабости и бессилия и это означает, что теперь они пойдут на все, чтобы нас уничтожить.
… Со стороны Мэрии стоял желтый милицейский газик (прозванный у нас “желтый Геббельс”) и из него круглосуточно неслись призывы к нам сдаваться вперемешку с песнями типа “Путаны” Газманова и каких-то песенок Маши Распутиной. Ну это вообще напоминало кадры из фильмов про Великую Отечественную войну, сцену 41 года, когда окруженных фашистами советских солдат пытались принудить сдаться таким же способом. … Просто каждый прожитый нами день воспринимался как еще одна победа, а вернее прожитая ночь. Потому что нападения мы ждали ночью.
3 октября 1993 года
Этот день, как и предыдущие, начался с той радостной мысли, что мы еще живы, нас еще не взяли. Ходили слухи о вчерашних боях в Москве, о том, что ОМОН применил огнестрельное оружие, но точно ничего не было известно. … И вот раздалось несколько длинных пулеметных очередей. На мгновенье наступила тишина, а потом она взорвалась криками гнева и возмущения: “Они стреляют! Гады! Сволочи! Стреляют!”
И вот площадь перед Белым Домом стала заполняться огромным количеством людей. В первых рядах шли бойцы прорыва. Именно им пришлось прорывать все кордоны, которые были на их пути. Это были окровавленные, наспех и чем попало перевязанные люди, иногда с боевыми трофеями в руках. …
… Решила позвонить домой, сообщить, что со мной все в порядке. Чтобы найти работающий телефон, мне пришлось дойти до Маяковки. Позвонила, сказала, что мы победили и двинулась обратно. Темнело. Вокруг меня бушевал обычный московский вечер. Горящие рекламы, разодетая молодежь с банками пива в руках. Как будто и не было войны. .. Но я чувствовала себя здесь как в тылу врага. Здесь было все вражеское, чужое. …
…Уже поступили первые отрывочные сведения от немногих вернувшихся из Останкино, что там идет страшный бой, настоящая бойня, сотни трупов, тысячи раненных. Еще отправлялись туда машины с бойцами, но люди осознавали, что едут на смерть и все равно ехали. ...
Около двух часов ночи как по команде смыло всех журналистов. Я забрела в помещение, где только что тусовались журналисты со всего мира. На стульях и на полу валялись недожёванные бутерброды, нполовину опустошённые пакеты с едой из Макдональдса, недопитая песи-кола - всё говорило о панической поспешности бегства журналюг… Многие уходили и мы могли уйти, но такие мысли даже не появлялись в наших головах. Никто не пытался предложить это и мне, т.к. знали ответ.
4 октября 1993 года
В это утро я проснулась от звука отдаленных очередей. Не сразу вспомнила, где я нахожусь. Потом все стало на свои места. Настроение было гораздо лучше, чем накануне ночью. Особой радости конечно не было, но было ясно, что скоро все закончится.
Мы все вскочили и выбежали к окну. Через некоторое время показались идущие друг за другом бэтээры. Они шли с интервалом в 10-15 метров. Шли вдоль нашей стены, крушили и давили все, что попадалось им по дороге, особенно старались проутюжить баррикады, палатки и людей. Огонь из всех пулеметов и автоматов они вели в основном по окнам 1 и 2 этажа. Люди с баррикад в основном ушли внутрь. Только несколько парней остались внизу с бутылками-зажигалками в руках. Они пытались поджечь бэтээры, кидали бутылку за бутылкой, но тщетно. Не горели бутылки. Наверное они погибли. …
Меня с того момента, когда я проснулась и в течении всего дня мучил только один вопрос: где наши ребята, которые оставались на улице, на баррикаде. Может быть, благодаря этому, в эти часы у меня ни разу не возникла мысль, что и моей жизни может что-то угрожать. … И вот что интересно. Как только начинают свистеть пули, сразу же появляется чувство реальности, сразу понимаешь, что тебе надо делать, чтобы выжить. Но страха почему-то не было. Наоборот: просто сплошная радость. Время растягивается, каждую пулю чувствуешь.
… Вроде как приехал Кирсан Илюмжинов и хочет вывести женщин и детей. И моему руководству захотелось, чтобы я ушла в этой кампании. Сижу, обдумываю, как бы мне этого избежать. Придумала. Пойду-ка я погуляю с часик. За это время, глядишь, их уже выведут. Так я и сделала…
На улице лежат немногочисленные труппы и то, что осталось от баррикад. … Только редкие выстрелы из танков по башне, да как-бы в ответ звук падающих стекол. Я оглядываюсь. Кругом русские, родные, бородатые лица. …
Тут все время крутился американец, журналист с фотоаппаратом. Как только засвистели пули, он кинулся к окну, снимать. Очередь хлестнула его по челюсти. Он упал, потом вскочил, залился кровью. Его унесли. Нам тоже пришлось залечь. Огонь все усиливался. Пока пережидали огонь, покурили с мужиками. Это была моя первая сигарета в жизни. … В кабинетах местами были почти целые стекла (видно эту сторону здания не очень обстреливали), но с пулевыми отверстиями. Стояла мертвая, растреленная техника: компьютеры, простреленные насквозь. ...
Я выглянула в окно. Там бушевала толпа молодежи с банками пива и ломами или цепями в руках. Они жаждали расправы над нами. Увидев меня, стали выкрикивать: “Давай прыгай к нам!” И дальше какие-то гадости…
.. Вошел офицер из “Альфы” и сообщил, что им дана команда на наше уничтожение, но им не хотелось бы проливать нашу кровь. Он предложил, чтобы мы под их охраной вышли из здания, после чего нас на автобусе доставят к метро. Делать было нечего. …
Время от времени бухают пушки танков. Вообще все выглядит как-то странно, нелепо и глупо. На лестнице и снизу стоим мы, те, кто вышли. Вокруг нас “Альфа”. Вдоль набережной в два ряда стоят танки. Спокойно так стоят, экипажи сидят на броне, покуривают, со скучающим видом наблюдают за нами. Но время от времени какой-то из танков выплевывает снаряд в сторону башни. Зачем? Там явно никого нет. Разве что для того, чтобы горело лучше. На мосту скучающие, глазеющие на нас толпы. ...
Но вот откуда-то со стороны Калининского проспекта послышался нарастающий гул толпы. Там дорогу им преградили омоновцы. Послышался звук, похожий на треск автоматных очередей и все затихло. ..
… в ожидании мы стояли час, другой, третий. Стало темнеть. Где-то вверху усилилась стрельба. Я посмотрела наверх и на какое-то время забыла, где я нахожусь, до того меня поразила красота того, что я увидела. В темно-голубом небе бегали красные и зеленые струйки, они разбегались, сбегались, разлетались веером, переплетались, образуя причудливые фигурки. Это было просто изумительно. Потом они стали приближаться к нам. И тут до моего уха донеслось: “Это же в нас стреляют!”. Я вернулась на грешную землю и услышала свист пуль, что свидетельствовало, что да, стреляли именно в нас. Стреляли, кажется, из мэрии. Все кинулись за автобус, потом за парапет лестницы. Ребята из “Альфы” открыли ответный огонь. Через некоторое время они сказали: “Автобуса не будет. Идите так”.
…На какой-то миг показалось, что мы вырвались, что Белый Дом, стрельба и подъезды со свирепыми омоновцами остались позади. И вдруг: “Стой! Кто идет? На землю!” И очередь над головой. Потом: “Сюда бегом, быстро!” И мы увидели перед собой старый кирпичный забор и торчащие над ним дула автоматов и каски омоновцев. …
… Меня первые 10 минут не трогали, но зато очень даже трогали стоящих со мной бок о бок. Били их, мягко говоря, немилосердно. Мужчин били так: удар со всего размаха ногой в пах, потом прикладом автомата по шее, потом уже лежащих били ногами, стараясь попасть в живот, по ребрам, по голове.
… Все говорили про каких-то чеченских снайперов, которые засели на крышах. В общем, они сами были здорово напуганы, отсюда и злость.
Через некоторое время мы благополучно дошли до метро и поехали домой.
Когда я приехала домой, мама обзванивала морги. Я же, вместо морга залезла в горячую ванную, а потом начались звонки…. Вскоре мне это надоело, я отключила телефон и легла спать.
ЧТО БЫЛО ДАЛЬШЕ
… первую неделю мы занимались тем, что выясняли кто где, кто убит, кто избит, объезжали больницы, разыскивали своих… ну и ещё пили конечно… Пили много и долго…. Где-то до Нового года. …
Потом жизнь пошла своим чередом. Правда нормальный сон у меня восстановился где-то к лету.
..человек одной из либеральных фракций и говорит: "Марина, прости меня, я ничего не знал" и бухается на колени… Я от такого цирка конечно же обалдела, подняла его с колен, после чего он достал из одного кармана шампанское, из другого джин и говорит: "Давай помянем твоих друзей". "Если бы я знал тогда, что там на самом деле, я был бы с вами. Но я не знал, мы ничего не знали, нам же врали, а Ельцин сволочь!"
Ну что с ним будешь делать? Пришлось выпить и ещё налить и т.д.
Вот примерно таким был политический опохмел российской политической элиты, после кровавой тризны 93-го года.
Если кто-то подумает что это сводка об очередной акции «комитета 31», то должен разочаровать. Вряд ли среди современных «героев» и защитников конституции найдутся люди хот отчасти похожие мужеством и смелостью на автора нижеследующего текста. И еще прошу всех, кто будет читать этот дневник помнить, что весь тот ужас и правовой беспредел, который учинила власть по отношению к своему народу и своей Конституции был оправдан ..защитой демократии и либеральных ценностей. Когда этот дневник читал я, то у меня не выходили из головы аналогии открывающимся передо мной картинам Германии с укрепляющейся властью Гитлера. И это не случайно. Либеральный режим Ельцина был настоящей диктатурой над своим народом.
И последнее слово о тех гадких журналистах и представителях нашей интеллигенции, которые не просто молча благословляли власть на преступления, а ТРЕБОВАЛИ крови. И теперь опять же эти лица я вижу на трибунах протестных мероприятий и среди их информационных зазывал. Противно до рвоты.
Читайте и удивляйтесь! Читайте и годитесь! Читайте и готовьтесь встать на смену описанным в тексте героям России!
1993 год: Дневник рядового защитника Верховного Совета http://eot.su/node/7941
1 мая 1993 года.
…По дороге нас обошло подозрительно много машин и автобусов с милицией, и поступило сообщение, что сзади, на “Октябрьской”, поставлены омоновские кордоны. Путь к отступлению был перекрыт, оставался только один выход: идти вперед.
Мы идем вперед, к голове колонны. Попадаются лужи крови. Когда мы подошли, столкновения были уже в самом разгаре. Две линии омоновцев уже были прорваны, колонна стояла перед заграждением из автобусов и машин, а за ним шел бой. ..
…Тут мы заметили ларек, который одной стороной смотрит в парк, одной примыкает к дому, а третьей выходит на проспект. С него, по-видимому, видно, что происходит. ... Недолго думая, мгновенно взбираемся на него, озираемся. …. Но мы не успеваем сориентироваться, как что-то такое происходит в воздухе. Я сначала ничего не понимаю. На несколько секунд наступает мертвая тишина, потом раздаются какие-то ритмические звуки, я не понимаю, что это такое, но на меня наползает какой-то интуитивный животный страх. Хочется спрятаться. ... Наиболее сообразительные прыгают. Нас остается человек 5-6.
Ритмические звуки - это удары дубинок о щиты (так поступали римские легионеры, чтобы нагнать страх на врага).
… В ход пошли дубинки, кованные сапоги, щиты. Омоновцы бьют тех, кто бежит медленнее, стариков. Бьют в первую очередь по голове и по ногам, по голени. Одного такого деда двое омоновцев бьют метрах в двух от нас. У него голова вся в крови, а они продолжают бить. Потом один отходит, а другой в ярости никак не может успокоиться, пинает ногами.
Через нас летят первые булыжники. .. Хорошо, что на крыше оказались какие-то щиты, мы присели на корточки, прикрылись щитами, по ним тут же застучал град камней. Кидали с обоих сторон. На проспекте в это время шла свирепая рукопашная схватка, напоминающая по своему виду, по обилию крови, злости, да и по набору орудий борьбы жестокий гладиаторский бой. …
21 сентября 1993 года
Все лето была напряженная обстановка. Со дня на день мы ожидали каких-то грозных событий. И вот 21 сентября, днем, поступило сообщение, что сегодня ожидается Ельцинский указ о роспуске Верховного Совета и приостановлении действия российской Конституции. ...
Я сразу же позвонила домой и на работу, сообщила, что произошло и сказала, чтобы меня там в ближайшие сутки не ждали. Затем мы провели ряд необходимых в такой ситуации мероприятий, собрались и поехали к Белому Дому. ..
Мы развернули наши Андреевские флаги и стали занимать позиции для обороны. ... Шла запись в боевые отряды.
22 сентября 1993 года
Утро этого дня мы встретили стоя на своем посту. ... Строились первые баррикады. ..
.. Многие люди, пришедшие сюда, были защитниками Белого Дома в августе 1991 года.
…Вообще-то на второй день мы чувствовали себя единым лагерем, который существовал как бы отдельно от всего остального мира. Здесь - свои, там - чужие. То пространство, которое находилось за милицейским оцеплением, было нам враждебным. Началось противостояние. ... Люди пришли сюда, чтобы стоять до конца: или победить или погибнуть в бою.
23 сентября 1993 года
Этим утром я решила съездить домой. ... Навстречу мне шел поток людей. Часть из них несли стройматериалы для баррикад, часть - были вновь прибывшие, третья часть были люди, ночующие дома, а утром приходящие сюда.
24 сентября - 28 сентября 1993 года
Эти дни я в основном находилась внутри здания. Особенно вечером старалась на улицу не выходить. Причина была в том, что у нас было отключено электричество. И вечером, в темноте, по спискам внутрь не пускали. ..
В результате мы спали часа по три-четыре. Но днем спать не хотелось…
Я лично в те дни ощущала себя самым счастливым человеком на свете, потому что я была с людьми, которые сумели найти в себе силы, чтобы бросить вызов наглому общественному мнению всего мира и уже в этом была наша огромная моральная победа. Мы, практически безоружные (потому что несколько десятков автоматов нельзя считать серьезным оружием, когда против нас стоял вооруженный до зубов полицейский аппарат целого государства), смогли дать достойный ответ на вызов хама и наглеца, называющего себя президентом и считающего, что ему все дозволено. И кроме того, мы показали всему миру, что Россия остается такой же таинственной, непонятной и непредсказуемой для Запада страной, какой она была и 70, и 170 и 700 лет назад…
У нас были прекрасные женщины. Они по несколько раз в день занимались чисто женским занятием: агитацией среди милиции, которая нас окружала. Ходила и я с ними несколько раз. Выглядело это примерно так: несколько женщин подходили к милицейскому кордону в первые дни вплотную, потом настолько, насколько подпускали, и в мегафон начинали объяснять этим ребятам, которых сюда согнали, что здесь находятся их жены, сестры, братья и отцы, а не бандиты и фашисты (как это утверждали СМИ). И это имело свои результаты. Практически каждый день приходилось менять личный состав этих кордонов. …
Проходы к нам были свободны, еще всех впускали и всех выпускали. Правда, амуниция их уже изменилась, они были в бронежилетах, касках и с щитами, и количество их стало постепенно увеличиваться.
Кольцо вокруг нас стало сжиматься.
29 сентября - 2 октября 1993 года
Кольцо вокруг нас сжималось все плотнее. Появилась колючая проволока, спираль Бруно, запрещенная к применению международной конвенцией ООН. И вот мы оказались в кольце. Тем, кто пытался выйти, приходилось проходить через допросы в отделении милиции. Те же, кто пытался войти, натыкались на колючую проволоку и омоновские дубинки. Милиция зверела на глазах. Начались стычки в районе метро “Баррикадной”, где людей избивали даже в метро.
…такие жестокие действия со стороны власть предержащих - это свидетельство их слабости и бессилия и это означает, что теперь они пойдут на все, чтобы нас уничтожить.
… Со стороны Мэрии стоял желтый милицейский газик (прозванный у нас “желтый Геббельс”) и из него круглосуточно неслись призывы к нам сдаваться вперемешку с песнями типа “Путаны” Газманова и каких-то песенок Маши Распутиной. Ну это вообще напоминало кадры из фильмов про Великую Отечественную войну, сцену 41 года, когда окруженных фашистами советских солдат пытались принудить сдаться таким же способом. … Просто каждый прожитый нами день воспринимался как еще одна победа, а вернее прожитая ночь. Потому что нападения мы ждали ночью.
3 октября 1993 года
Этот день, как и предыдущие, начался с той радостной мысли, что мы еще живы, нас еще не взяли. Ходили слухи о вчерашних боях в Москве, о том, что ОМОН применил огнестрельное оружие, но точно ничего не было известно. … И вот раздалось несколько длинных пулеметных очередей. На мгновенье наступила тишина, а потом она взорвалась криками гнева и возмущения: “Они стреляют! Гады! Сволочи! Стреляют!”
И вот площадь перед Белым Домом стала заполняться огромным количеством людей. В первых рядах шли бойцы прорыва. Именно им пришлось прорывать все кордоны, которые были на их пути. Это были окровавленные, наспех и чем попало перевязанные люди, иногда с боевыми трофеями в руках. …
… Решила позвонить домой, сообщить, что со мной все в порядке. Чтобы найти работающий телефон, мне пришлось дойти до Маяковки. Позвонила, сказала, что мы победили и двинулась обратно. Темнело. Вокруг меня бушевал обычный московский вечер. Горящие рекламы, разодетая молодежь с банками пива в руках. Как будто и не было войны. .. Но я чувствовала себя здесь как в тылу врага. Здесь было все вражеское, чужое. …
…Уже поступили первые отрывочные сведения от немногих вернувшихся из Останкино, что там идет страшный бой, настоящая бойня, сотни трупов, тысячи раненных. Еще отправлялись туда машины с бойцами, но люди осознавали, что едут на смерть и все равно ехали. ...
Около двух часов ночи как по команде смыло всех журналистов. Я забрела в помещение, где только что тусовались журналисты со всего мира. На стульях и на полу валялись недожёванные бутерброды, нполовину опустошённые пакеты с едой из Макдональдса, недопитая песи-кола - всё говорило о панической поспешности бегства журналюг… Многие уходили и мы могли уйти, но такие мысли даже не появлялись в наших головах. Никто не пытался предложить это и мне, т.к. знали ответ.
4 октября 1993 года
В это утро я проснулась от звука отдаленных очередей. Не сразу вспомнила, где я нахожусь. Потом все стало на свои места. Настроение было гораздо лучше, чем накануне ночью. Особой радости конечно не было, но было ясно, что скоро все закончится.
Мы все вскочили и выбежали к окну. Через некоторое время показались идущие друг за другом бэтээры. Они шли с интервалом в 10-15 метров. Шли вдоль нашей стены, крушили и давили все, что попадалось им по дороге, особенно старались проутюжить баррикады, палатки и людей. Огонь из всех пулеметов и автоматов они вели в основном по окнам 1 и 2 этажа. Люди с баррикад в основном ушли внутрь. Только несколько парней остались внизу с бутылками-зажигалками в руках. Они пытались поджечь бэтээры, кидали бутылку за бутылкой, но тщетно. Не горели бутылки. Наверное они погибли. …
Меня с того момента, когда я проснулась и в течении всего дня мучил только один вопрос: где наши ребята, которые оставались на улице, на баррикаде. Может быть, благодаря этому, в эти часы у меня ни разу не возникла мысль, что и моей жизни может что-то угрожать. … И вот что интересно. Как только начинают свистеть пули, сразу же появляется чувство реальности, сразу понимаешь, что тебе надо делать, чтобы выжить. Но страха почему-то не было. Наоборот: просто сплошная радость. Время растягивается, каждую пулю чувствуешь.
… Вроде как приехал Кирсан Илюмжинов и хочет вывести женщин и детей. И моему руководству захотелось, чтобы я ушла в этой кампании. Сижу, обдумываю, как бы мне этого избежать. Придумала. Пойду-ка я погуляю с часик. За это время, глядишь, их уже выведут. Так я и сделала…
На улице лежат немногочисленные труппы и то, что осталось от баррикад. … Только редкие выстрелы из танков по башне, да как-бы в ответ звук падающих стекол. Я оглядываюсь. Кругом русские, родные, бородатые лица. …
Тут все время крутился американец, журналист с фотоаппаратом. Как только засвистели пули, он кинулся к окну, снимать. Очередь хлестнула его по челюсти. Он упал, потом вскочил, залился кровью. Его унесли. Нам тоже пришлось залечь. Огонь все усиливался. Пока пережидали огонь, покурили с мужиками. Это была моя первая сигарета в жизни. … В кабинетах местами были почти целые стекла (видно эту сторону здания не очень обстреливали), но с пулевыми отверстиями. Стояла мертвая, растреленная техника: компьютеры, простреленные насквозь. ...
Я выглянула в окно. Там бушевала толпа молодежи с банками пива и ломами или цепями в руках. Они жаждали расправы над нами. Увидев меня, стали выкрикивать: “Давай прыгай к нам!” И дальше какие-то гадости…
.. Вошел офицер из “Альфы” и сообщил, что им дана команда на наше уничтожение, но им не хотелось бы проливать нашу кровь. Он предложил, чтобы мы под их охраной вышли из здания, после чего нас на автобусе доставят к метро. Делать было нечего. …
Время от времени бухают пушки танков. Вообще все выглядит как-то странно, нелепо и глупо. На лестнице и снизу стоим мы, те, кто вышли. Вокруг нас “Альфа”. Вдоль набережной в два ряда стоят танки. Спокойно так стоят, экипажи сидят на броне, покуривают, со скучающим видом наблюдают за нами. Но время от времени какой-то из танков выплевывает снаряд в сторону башни. Зачем? Там явно никого нет. Разве что для того, чтобы горело лучше. На мосту скучающие, глазеющие на нас толпы. ...
Но вот откуда-то со стороны Калининского проспекта послышался нарастающий гул толпы. Там дорогу им преградили омоновцы. Послышался звук, похожий на треск автоматных очередей и все затихло. ..
… в ожидании мы стояли час, другой, третий. Стало темнеть. Где-то вверху усилилась стрельба. Я посмотрела наверх и на какое-то время забыла, где я нахожусь, до того меня поразила красота того, что я увидела. В темно-голубом небе бегали красные и зеленые струйки, они разбегались, сбегались, разлетались веером, переплетались, образуя причудливые фигурки. Это было просто изумительно. Потом они стали приближаться к нам. И тут до моего уха донеслось: “Это же в нас стреляют!”. Я вернулась на грешную землю и услышала свист пуль, что свидетельствовало, что да, стреляли именно в нас. Стреляли, кажется, из мэрии. Все кинулись за автобус, потом за парапет лестницы. Ребята из “Альфы” открыли ответный огонь. Через некоторое время они сказали: “Автобуса не будет. Идите так”.
…На какой-то миг показалось, что мы вырвались, что Белый Дом, стрельба и подъезды со свирепыми омоновцами остались позади. И вдруг: “Стой! Кто идет? На землю!” И очередь над головой. Потом: “Сюда бегом, быстро!” И мы увидели перед собой старый кирпичный забор и торчащие над ним дула автоматов и каски омоновцев. …
… Меня первые 10 минут не трогали, но зато очень даже трогали стоящих со мной бок о бок. Били их, мягко говоря, немилосердно. Мужчин били так: удар со всего размаха ногой в пах, потом прикладом автомата по шее, потом уже лежащих били ногами, стараясь попасть в живот, по ребрам, по голове.
… Все говорили про каких-то чеченских снайперов, которые засели на крышах. В общем, они сами были здорово напуганы, отсюда и злость.
Через некоторое время мы благополучно дошли до метро и поехали домой.
Когда я приехала домой, мама обзванивала морги. Я же, вместо морга залезла в горячую ванную, а потом начались звонки…. Вскоре мне это надоело, я отключила телефон и легла спать.
ЧТО БЫЛО ДАЛЬШЕ
… первую неделю мы занимались тем, что выясняли кто где, кто убит, кто избит, объезжали больницы, разыскивали своих… ну и ещё пили конечно… Пили много и долго…. Где-то до Нового года. …
Потом жизнь пошла своим чередом. Правда нормальный сон у меня восстановился где-то к лету.
..человек одной из либеральных фракций и говорит: "Марина, прости меня, я ничего не знал" и бухается на колени… Я от такого цирка конечно же обалдела, подняла его с колен, после чего он достал из одного кармана шампанское, из другого джин и говорит: "Давай помянем твоих друзей". "Если бы я знал тогда, что там на самом деле, я был бы с вами. Но я не знал, мы ничего не знали, нам же врали, а Ельцин сволочь!"
Ну что с ним будешь делать? Пришлось выпить и ещё налить и т.д.
Вот примерно таким был политический опохмел российской политической элиты, после кровавой тризны 93-го года.