Дорога домой. Глава 17.
Глава 17.
Где ты, Антон?!
Саша задержался после школы. На мобильнике закончились деньги и маме он позвонить не смог.
Да и не успел как-то… Когда он шёл домой, уже стемнело, и розовая дымка опускалась на город вместе с заходящим солнцем. Саша заметил это только возле своего дома - слишком торопился, чувствуя, что мама волнуется. Он и сам не осознавал, как по невидимым нитям предчувствия передается ему мамина тревога.
Тоненькие нити, порождаемые тем великим чувством, именуемым «привязанность». Мир двадцать первого века, полный научных открытий и технических переворотов, не может объяснить этой загадки, этой тайны человеческих взаимоотношений, которую люди называют интуицией. Вот как так получается: ты идёшь домой, чудесный вечер, весь затаившийся в преддверии лета, привычная рабочая усталость, ощущение сделанного дела, но на душе нарастающая тяжесть волнения - от чего? От сознания того, что волнуется другой человек? От понимания своей вины и страха наказания? От накопившихся за день тревог? Или это по невидимым проводам - связям родственных душ, передается от человека к человеку напряжение? И ты приходишь домой и, видя расстроенное лицо близкого человека, понимаешь, что волновался не просто так… Так и Санёк, окинув взглядом родное окошко на пятом этаже девятиэтажного дома: оно уютно светилось среди остальных похожих, потянул ручку подъезда и заторопился до своей квартиры, где столкнулся лицом к лицу с тишиной, полной обиды, ожидания и тревоги
Очень трудно описать словами то чувство, которое возникает у сына или у дочери в ответ на материнскую обиду. Оно тихое, почти незаметное за повседневными заботами, но вот наступает вечер и, в наступившем затишье, когда можно наконец вздохнуть и оглядеться внутри себя, то в этом затишье, если прислушаться, можно услышать тоскливую нотку непонятной грусти, непонятной досады на себя, вопроса почему - на который ты не можешь найти сразу ответ, а если находишь, то это гудение не стихает, а наоборот становится отчетливей…
В жизни - за уроками, работой, семейных буднях эту нотку тоже почти не слышно, но она напоминает о себе иногда. Чем? Подавленностью - у ребенка, неясным раздражением на ребенка или супругу - у взрослого. И эта тихая нотка - нотка опасная, впрочем, как и многие средства этого мира: в малых дозах исцеляет, а в больших отравляет, так вот в больших дозах она опасна тем, что детей она делает тревожными и замкнутыми, взрослых - гневливыми на своих родных… Некая эстафетная палочка поколений…От которой хотелось бы освободиться…
Как описать чувство материнской тревоги? Алина Анатольевна, Сашина мама целый день ждала сына. Сегодня - последний день учёбы, но должен был вернуться пораньше… Даже, пусть от школы ещё нужно доехать, но всё равно он должен был вернуться домой ну самое большее - к двум. Но вот прошло обеденное время, а мальчика всё не было.
Сказать, что она волновалась - не сказать ничего. Эти часы, проведенные в неизвестности, казались вечностью
Она ещё не могла нарадоваться, что рядом - её сын. И сегодня неохотно отпустила его в школу… Она не хотела его отпускать, но сегодня последний день занятий, потом - экзамены. Получается, не зря - не хотела? Он не пришёл!
«Может его задержали на классном часе?» - сперва решила она, но волнение не исчезало. Чтобы заглушить его и скоротать время, она прошлась по пустым комнатам, переделав все дела, какие можно было сделать дома, разобрала недавние фотографии, периодически поглядывая на часы. Побродила по страницам интернета, но недолго: неизвестность придавливала, тревога - нарастала. Выключив компьютер, она взглянула на часы и обомлела - время-то уже пятый час! Надо ехать в школу… У сына мобильник молчал.
Однако и это ничего не прояснило, а лишь усилило её беспокойство: в школе сказали, что ребята давно закончили и разошлись. «Где же мой мальчик» - уже непрестанно продолжала вертеться тоскливая мысль.
«Тик-так» - стучали большие настенные часы, отмеряя секунды жизни, драгоценные секунды, которые сейчас складывались в копилку ожидания. Неизвестность, словно чёрная дыра, поглощала всё: силы, возможность спокойно оценить ситуацию, маленькие радости дня, и даже доброту… Что делать?
«Где он, Господи, ну где же он?!» - сил ждать больше не было. Алина Анатольевна стала набирать номер мужа, который ещё не вернулся с дежурства, как тут, хлопнув дверью, вошел её ненаглядный сынок.
- Мама, я пришёл! Привет! - раздался из коридора звонкий голосок. - Мам, ты дома? Мама!
- Саша, - тихо ответила мать.
Что происходит, когда после таких вот переживаний неизвестность проясняется? Приходит любимый человек, которого мы так ждали, и волнение за которого доставило нам боль? Нарастает радость или обида. Или и то, и другое. Все зависит от нас, от нашей способности прощать и от того, насколько глубоко погрузились мы в бездну сомнений…
Сашина мама сперва почувствовала облегчение. Потом - обиду. Потом сквозь неё - радость. И эта радость была сильнее всего, потому что вот он - сын, радость звала её обнять его крепко-крепко и больше никуда не отпускать… Но эмоции, накопившиеся за день, требовали выхода в виде слёз. Чтобы справится с бурей, поднявшейся у неё в душе, она молча ушла к себе в комнату. Сашка, услышав, как она всхлипнула, бросился за ней:
- Мама, прости! Я… не нарочно… Мам, ну так получилось, - а что ещё было сказать, не объяснять ведь так сразу, с порога, что главный заводила всего класса, Леха Сурков, утром сунул ему под нос кулак и, тихо, с угрозой в голосе, произнес: «Сегодня после классного часа домой не смоешься! За школой поговорим!» Надо же было это прекращать, наконец! Тем более, что не заступиться за Асю, Саша не мог. Хорошо ещё, что без драки обошлось…
- Ну мамочка!
Мама обернулась. Саша поймал её взгляд. Он был такой… что дела в классе стали какими-то уже неважными… Он был такой же, как тогда, когда он впервые посмотрел в её глаза после долгой разлуки… Сашке почему-то вспомнилась картина Айвазовского «После бури», где кучка человек, оставшихся в живых, увидели в море корабль и в надежде звали его… Он не видел её в оригинале - как-то попала ему в руки книжка с репродукциями разных художников, и там она была с альбомную страничку: лица не разглядеть. Но сейчас он подумал, что глаза тех людей были именно такими. Или очень похожими…
- Сашенька, - так же тихо сказала мама, - ты иди поешь. А потом расскажешь, что случилось… Давай, давай…
Вот лучше бы она поругалась. Вздохнув, Саша отправился разогревать обед. Или ужин, какая сейчас разница? Помешивая ложкой суп в маленький кастрюльке, он думал, что же он наделал… Мама простит его, конечно, только вот внутри будет всё равно не так. Грустно. И непонятно.
ве мысли боролись у него в голове, спорили между собой и искали оправдания: ну что, что стоило ему позвонить? Или съездить домой, а потом отправиться выяснять отношения? В конце концов, кто ему, этот Сурков, не ему же с ним детей крестить… А здесь - мама. Ждёт его!
… Но ведь не мог он съездить домой! Они бы решили, что он сбежал… А это не только позор - это значит, что они и дальше будут издеваться над новенькой. Откуда она взялась в конце мая? Это пока неясно, так же как неясно, что стоило выбрать…
Но как можно смотреть, когда девчонка плачет? Особенно, если её обижают и особенно, если она тебе нравится… И ты знаешь, что будешь последний трус, если не заступишься за неё. Сам себя уважать перестанешь.
Если посмеяться вместе с ними и забить на несправедливость, то кем ты будешь после этого? Чувствовать себя так, будто тебя искупали в… Хм, болоте…
И спокойно будет на душе лишь тогда, когда ты сделаешь всё, чтоб помочь другому. Почему? Непонятно… Но только тогда - внутри чистый ручеёк, а не бурлящие потоки наводнения, не взрывоопасная смесь, от которой не знаешь, куда деться… Ведь если молчишь, то предаёшь себя. Свои убеждения, свою веру, свою дружбу, да то, чем ты живёшь! И страх оказаться белой вороной по сравнению с этим - ничто…
А то сегодня унижают девчонку, а завтра - стреляют в твоего лучшего друга… А потом - отнимают у тебя дом. Нет, не надо…дом трогать…
Антон как-то говорил - он читал в книжке, что в мире всё связано. И быть может, заступаясь сегодня за кого-то или даже спасая котёнка, или просто утешая малыша - быть может, ты спасаешь свой дом и своего друга. Потому что в бесконечности большое и малое - равновелико&hellip
Впрочем, об этом ведь задумываешься уже после. И на сердце - или легко от сделанного поступка, или тяжко…
Сашка вздохнул и повозил ложкой в супе. Не хотелось есть.
Друга… Друга… Антон. В памяти всплыл знакомый образ - Тошка в своей неизменной фуражке, с которой он не расставался, с пистолетом - его, Сашкиным подарком, небрежно сунутым за кожаный ремешок. Улыбается, бесстрашно сияя своими глазами, в которых одновременно отражается синева неба и еле заметными искорками скользит тихая печаль. И, внезапно, всё это исчезло, сметенное взрывом полного боли вопроса: «Тошка, ну где же ты?!»
… Папа работает в милиции, он должен знать… Но вчера он взял Сашку за плечи и, глядя ему в глаза и очень спокойно произнес: «Саша, пойми, надежды найти с каждым днем всё меньше и меньше… Вряд ли получится…».
Но разве мог он забыть своего друга?! Всё равно, что забыть себя!
Он думал о нём постоянно. Закроешь глаза и кажется, протяни руку, и вот он - рядом, Антон. Всегда такой добрый, открытый, доверчивый… А потом - потом чёрной тенью приходит вопрос: «Ну неужели, неужели он, Тошка, исчез и не вернётся больше никогда? Неужели его больше нет? Совсем?.. Нет!!!» Сквозь тоску раздается в душе отчаянный, но полный надежды крик: «Антон! Ну где ты?!»
Саша вздохнул. Надежда не умирает вообще, слышал он из фильма «Семьдесят два метра», который смотрел как-то. В любом случае надо жить, ждать, и верить, верить, что он найдется. Учить экзамены (ну кто их придумал?!), иногда помогать маме по хозяйству, рисовать школьную газету к окончанию года, придумывать, а лучше - воплощать в жизнь новые модели планеров, осваивая для этого премудрости компьютерного моделирования. Жить, думать, быть может - искать, а не существовать в безысходности… Ведь не все ещё потеряно. Ведь не доказано же обратное, нет доказательств того, что Антон погиб. А значит - есть надежда… А ещё - ещё светлой и тёплой радостью наполняло Сашкину жизнь сознание того, что у него есть родители! Это - счастье, как оно вдруг нашло его?!
Ему даже ещё не совсем верилось в это… Как хорошо, что отец решил сам зайти в интернат! Он, кажется, говорил, что это ему посоветовала мама…
Сашка вздрогнул - хлопнула входная дверь. «Папа! - мелькнуло у него в голове, - ой, как я замечтался!»
- Папка, привет! - он повис у него на шее, глядя в смеющиеся счастливые отцовские глаза.
- Здорово, Санёк! Ох, ну и хватка у тебя! Как жизнь молодая?! Ужинали?
- Да нормально, - Сашка вдруг загрустил - это печальной ноткой отозвалась в нём мамина обида. Или тревога… - Нет ещё…
- Та-ак… А чего случилось?
Он вздохнул:
- Ну… Это я виноват… Па-ап, помири нас с мамой, а?
- Помирить? Ну вы даёте! - удивился отец. - Так, ну-ка брысь за уроки. Я сейчас.
Папа снял ботинки и шагнул к маме в комнату. Санёк вздохнул и пошёл делать русский. Завтра - экзамен… Минут десять он сосредоточенно смотрел на вопросы и собирал мысли в кучку - не все конечно, а те, которые относились к русскому. Потом прислушался: из маминой комнаты доносились приглушённые голоса родителей.
«Интересно, о чем они, так долго?» - стал думать он, но вскоре голоса стихли, и в коридоре послышались шаги. Дверь открылась, и в комнату вошёл папа. Молча постоял с минуту, насупив брови. Саша, скрутив стыд, посмотрел отцу в глаза, отвел их…
- Вот что, сынок… Ты маму-то береги. Она у нас одна... Да что я тебе говорю? Вижу ты и сам понимаешь. За ужином расскажешь, что случилось?
- Расскажу, - тихо ответил он.
- Она волновалась за тебя, да и я теперь тоже… Буду… - задумчиво произнес отец.
- Пап, я по делу… Это не развлекуха какая-нибудь. Я расскажу. Мама сердится, да?
- Нет. Просто она плакала и не хотела, чтобы ты это видел… Вот, что, Санёк, - побледнев, сказал папа. Уже другим голосом. - Звонили мне сегодня. Сказали, что видели двух мальчишек, по описанию, один из них, похож на Антона… Завтра поеду туда.