Из цикла «Станичные побрехэньки» Сказка-быличка. Как казаки Березань добывали
Было это давно, во времена славного правления матушки Екатерины. Жил в тамошние времена еще один султан турецкий. И такой неугомонный был. Сколько раз, бывало, получал он на орехи от государыни-матушки, а все равно на рожон лез. Так и в тот момент получилось. Султану турецкому вишь захотелось Крым себе возвернуть, да землицы российской малость к империи Оттоманской оттяпать, на прокорм значит янычар своих верных. Позвал, значит, к себе султан визиря верного да говорит: - «Собирай-ка друже мой янычар моих верных, башибузуков ненаглядных и прочую шелуху вооруженную. Войной пойдем на Россию. А то друзья мои хранцузы да англичане дюже сердются, грошей давать отказываются, нехотим говорят дармоедов кормить да холить. А как понимаешь без их грошей империю содержать?» Сказано - сделано. Собрали войско да в поход отправились.
Да только видать в неудачливый день был султан зачат. С первых дней войны обрушились печали на бедную султанову голову. Десант что на Кинбурнской косе султан высадил генерал-аншеф Суворов разметал, да свой десант на Тамани высадил, да Фанагорийскую фортецию выстроил. А Екатеринославская армия под командованием Запорожского казака Кущевского куреня Грицка Нэчеса, именуемого еще генерал-фельдмаршалом Григорием Потемкиным осадила крепость Озун-кале в Европе известную как Очаков.
Грицко Нэчес крепость то осадил, а как взять, в толк невозьмет. До самой осени под стенами простоял. А сколько бумаги то извел, отписываясь в Петербург матушке-царицы, пудря ей парик отговорками. А время то идет, и крепость сама сдаваться не имеет желания. Матушка-царица на что терпеливая, но и совесть то иметь надо, а то ить, как осерчает, она хоть на ласку охочая, но и на расправу крута, ведь не сносить тогда головы.
В оправданье Грицка сказать надо, что были две загвоздочки в решении его проблемы. Первая проблема была в том, что турецкий флот под командованием капудан-паши Эски-Гасана, что стоял на рейде у Очакова, мешал русскому флоту действовать решительно. Вторая проблема была в мощной крепости с береговыми батареями, что стояла на острове Березань и перекрывала подходы к Очакову. С первой проблемой успешно справлялась казачья гребная флотилия армии полковника Сидора Белого. И так она Эски-Гасана допекла, что плюнул он на войну, на службу султанову и на лысину визиреву и увел остатки флота своего к анатолийским берегам. Уж до чего казаки у него в печенке седели, что не побоялся гнева султанова.
С первой проблемой Нэчесу казаки подсобили, а как быть со второй? Думал Грицко, думал, и придумал. «Позвать, - говорит своему адъютанту, - ко мне побратима моего односума Кущевского куреня казака, армии премьер-майора Антона Головатого».
Грицко хитрый был бис, не раз уже с казацкой старшиной заигрывал. Вот и на сей раз, был любезен с Головатым. И после расспроса о здоровье, о семье, о делах в войске Верных Запорожских казаков неожиданно предложил Головатому… взять Березань.
- «Ты пойми меня друже мой ненаглядный - говорил Грицко, - в селезенке у меня сидит этот остров проклятущий, мочи нет. Возьми! А то месяц назад итальяшка наш Дерибас чуть флот свой не угробил под островом этим, на рожон средь бела дня на крепость попер. А только турки ему перца под хвост то насыпали. Итальянец, что с него возьмешь, только в опере петь и умеют. А я тобэ что пожелаешь дам! Только возьми, Богом тебя заклинаю!
Головатый, как бы оправдывая свою запорожскую кличку-фамилию, склонил бритую голову с оселедцем, закрученным за левое ухо. Почтительно выслушал просьбу всемогущего, фаворита, подумал малость - и, дернув себя, за длиннющий ус, спросил, прищурив глаз:
- А хрэст мэни будэ?
- Будет тебе «хрэст»! будет! - засмеялся обрадованный Грицко. Его поддержали почтительным смешком и штабные дармоеды.
- Добрэ, - твердо сказал Головатый.
- Зробымо! Будэ тоби фортэция!
И, поклонившись до земли, вышел из шатра.
Грицко не зря обратился за помощью именно к казакам: предки их, отважные мореходы и воины, в отместку за набеги татар, и турок веками держали в страхе прибрежные их владения, добираясь иногда и под стены Стамбула-града.
В тот же день в казачьем лагере закипела работа. По окрестностям казаки искали турецкие лодки, гнали их в устье реки Березань, конопатили, смолили, тесали недостающие весла. Портные подгоняли одежду казаков на манер турецкой, которая как образец срочно была сюда доставлена из-под стен Очакова. Казаки точили сабли, насыпали порох в пороховницы, вставляли в курки пистолетов и мушкетов новые кремни…
Головатый вызвал к себе толкового казацкого старшину - армии капитана Мокия Гулика, одного из наиболее грамотных казаков войска Запорожского. «Слухай Мокий - сказал Головатый, - надевай на сэбэ турецину справу и дуй к Березани, соглядай, что к чему. Да смотри у меня без боловства. Это тоби ни хухры-мухры…».
- Да я… дык… ежели… приказать изволите, живота не пожалею.
На трофейной кочерме - плоскодонной мореходной лодке Гулик под видом турка обошел Березань со всех сторон, установил расположение береговых батарей, выбрал место для высадки десанта.
К вечеру разведчик донес: остров имеет продолговатую форму, вытянутую с запада на восток; берега обрывистые, и только в западной части есть коса с отмелью, но она прикрывается двумя береговыми батареями. Крепость занимает восточную часть острова, и ее единственные ворота выходят в сторону отмели. Гарнизон крепости усталый - янычары целый день носили дрова, доставленные на остров из Очакова…
Ночь с 6 на 7 ноября 1788 года была темной и ветреной. Казачья флотилия поначалу шла под парусами. Когда до Березани оставалось с полверсты, стало светать.
- Ну, хлопцы, - сказал Головатый своим гребцам, - давай рви пупки. Ну, атаманы-козаки!...
Казаки навалились на весла, с тревогой ожидая губительную картечь береговых батарей.
Вот и остров с обрывистыми утесами. С гулом разбиваются о них крутые, по-зимнему темные волны. На фоне неба стали видны и невысокие парапеты береговых батарей. В амбразурах торчали дула дальнобойных пушек. Казаков хватил мандраж телесный, ведь укокошат басурмане проклятые ни за понюшку табаку. К черту ж лысому на рога сами лезем!
Следуя за лодкой Головатого, в которой находился и бесстрашный разведчик Гулик, флотилия подошла к отмели. Прибой глухо шуршал галькой, подхватывая лодки и выбрасывая их на отмель. Казаки прыгали, кто на берег, кто в воду, карабкались по обрывистым склонам.
Турецкие часовые на батареях и в крепости давно заметили подходящие со стороны Очакова лодки. Но, ожидая прибытия пополнения, тревоги не подняли: сидящие в лодке были одеты в турецкие одежды. Когда же первые мнимые турки взобрались на обрыв, часовой на ближайшей батарее, заподозрив что-то неладное, успел крикнуть: «Дур! Кым дыро?». И тут же свалился, пронзенный мушкетной пулей. Казаки с пронзительным свистом и гиканьем атаковали батареи.
Османы оторопели немало. Часть артиллеристов, побросав оружие, просила пощады, а те, кто порезвей, похватав в охапку свои пожитки, побежали в крепость - под защиту ее валов и пушек. Многие молодые казаки бросились за ними, но гарнизон уже опомнился - ворота захлопнулись и с угловых барбетов с громом вылетели длинные огни. Свинцовая картечь хлестнула по казакам. Оставляя убитых и унося раненых, казаки отхлынули к береговым батареям, где их гармаши уже разворачивали пушки в сторону крепости. Первый выстрел! Второй! Третий! Вскоре турецкие пушки стали умолкать, и только из ружейных амбразур вспыхивали огоньки мушкетов.
Удачно пущенное ядро попало в затвор ворот, окованных железом. Створки сорвало с петель, и они рухнули под молодецкий свист и гиканье казаков.
- Козакы! - закричал Головатый, - З намы Бог та Катэрына! До фортэции - впэрэд!
Осыпаемые пулями, казаки ворвались на плац и вбежав по аппарелям на вал, начали рубить стрелков и артиллеристов.
По всей крепости закипел рукопашный бой. Звенели сабли и ятаганы, вопили раненые, хлопали глухие пистолетные выстрелы. По истечению нескольких минут на приморском бастионе взметнулась пика с привязанной белой чалмой. То комендант, грозный двухбунчужный Осман-паша, видя неизбежную погибель гарнизона, решил сдаться немедля. Размахивая пикой, он орал во все горло: «Атеш-кес! Атеш-кес!» - прекратить огонь. Но османы и без его приказа уже бросали оружие, бестолково сбивались в кучи и, поднимая руки, трусливо вопили: «Аман! Аман! Яваш! Яваш!».
Со стен Очакова турки ошалело смотрели на Березань, вслушиваясь в доносившиеся оттуда по морю гулкие пушечные выстрелы. А когда в зрительные трубы стало видно, как трепетавшее на флагштоке крепости зеленое знамя с золотым полумесяцем необратимо поползло вниз, а вместо него стало подниматься белое, с двуглавым орлом, турки застонали в бессильной злобе и припадке нервическом. В оном они падали на колени и, вздымая трясущиеся руки к небесам, жалобно вопили: «Экбар Алла-а-а-алла!», призывая всевышнего, покарать неверных Урусов…
Победителям в Березани досталась крепость с большим запасом боеприпасов и продовольственный магазин со складами. В крепости и на береговых батареях стояло 23 исправных пушки. У берегового обрыва, опустив головы, ожидали участи три сотни янычар и пушкарей…
Грицко Нэчес - запорожского войска казак и по совместительству всесильнейший фаворит матушки-царицы ликовал! На фоне вялой осады Очакова взятие Березани было викторией. После торжественного молебна Грицко объявил всем участникам боя благодарность, а вечером, при фейерверке и пушечной пальбе, было выставлено угощение. Особо отличившиеся представлены к медалям, а Головатый получил обещанный «хрэст» - орден Святого Георгия IV степени.
Спустя месяц пал и Очаков. На штурм его Нэчес все же решился перед угрозой зимних холодов, начавшихся болезней и сурового внушения последовавшего с Петербурга. Все-таки права народная мудрость, гласящая, что порой шаг вперед есть следствие хорошего пинка в зад.
Правительство в свою очередь, щедро наградило участников штурма Очакова особой медалью, офицеров - орденами, некоторым было даже пожаловано дворянство.
Эдуард Бурда