Но он не уходил. Так они и остались в этом месте. С одной стороны густой кустарник, а с другой - невысокий холм, с которого Нгоньяма и выслеживал добычу... Он был львом. Со всеми вытекающими из этого обстоятельства последствиями... Ему было три года. Самый расцвет юности. [Spoiler (click to open)] [more]
Прайда не было - молод ещё и не готов биться за львиц, но однажды случилось вот что...
Она сломала лапу, а это приговор. И прайд оставил её. Случается такое - львица, которая не может охотиться, должна быть изгнана.
Вот она и приготовилась умирать. А что делать? Откуда брать пищу и воду, если тебя все бросили?
Нгоньяма наткнулся на неё, увидев странную фигуру, забившуюся вглубь кустарника. Фигура была истощена и при попытке двигаться стонала от боли.
Это оказалась львица. Она рычала на Нгоньяму и пыталась отогнать его, но силы уже были на исходе. Залезть в кусты она смогла, а вот выбраться…
Он лёг рядом и смотрел на неё. Она положила голову на лапы и уснула. И тогда он принял решение. Он уже давно жил один. И соскучился по общению.
Представляете? Лев соскучился по общению. Звучит странно, но, тем не менее, так оно и было.
Он принял решение, хотя сам не мог дать себе отчёт, почему именно такое.
Худой скелетик в кустах, явно умирающий и при этом рычащий и плюющийся - это, я вам скажу, не очень веское основание для молодого, сильного льва, чтобы отправиться на охоту.
И всё же…
Вечером, когда она проснулась, живот урчал с такой силой, что казалось, именно его звуки и разбудили её. И не напрасно.
Прямо перед её мордой обнаружилась свеженькая антилопа...
Львица изумилась и осмотрелась. Неподалеку лежал этот странный лев. Он облизывал окровавленную морду и совершенно не обращал на неё внимания.
Она потянулась и стала грызть свежее, ещё парное мясо. Немного поспав после этого, львица почувствовала прилив сил.
Теперь она смогла выбраться из кустов, постанывая при каждой попытке встать на больную лапу.
Нгоньяма подошел поближе. Она обнюхала его и попыталась убежать, но вместо этого упала и зарычала. Рык вышел очень уж жалобный.
Нгоньяма подошел и ткнулся в её бок мордой. Она попыталась отодвинуться, но уже не зарычала на него. Ведь, в конце концов, он принёс ей поесть, хотя...
Всё это было лишь отсрочкой. Она отлично понимала, что никто не станет ухаживать за львицей со сломанной лапой. Кому это надо?
Но он не уходил. Нгоньяма расположился рядом и даже подтащил к ней поближе тушу антилопы.
Так они и остались в этом месте. С одной стороны густой кустарник, а с другой - невысокий холм, с которого Нгоньяма и выслеживал добычу...
Лапа в конце концов срослась, но не совсем правильно. И она ходила, прихрамывая, а он таскал ей добычу уже несколько месяцев.
Странный лев, думала она. Но посматривала на него, как на своего льва, только своего. А такого не могла себе позволить ни одна львица ни в одном прайде…
Но ей почему-то казалось, что он не оставит её. Он и не оставил. Почему он так поступил? Не знаю.
Мимо неоднократно проходили прайды львов, в которых он уже вполне мог отвоевать себе место. Львы, руководившие ими, были явно слабее.
Так почему же он не уходил? Почему?...
Пришло время дождей. Это время, когда саванна расцветает, и все животные идут на водопой.
Львы тоже шли туда. У водопоя всегда было негласное перемирие. Там никто не охотился. Таковы правила.
Нгоньяма с львицей тоже пришли туда. Ей ещё было трудно ходить, и львицы из другого прайда, уже отдыхавшего, посматривали на этого сильного и красивого льва - он был явно лучше их старого вожака...
Хромая львица почувствовала странный укол в сердце. Люди назвали бы это ревностью, но на языке львов нет такого определения, а подобные вопросы они решают сражением.
Вот только сражаться она не могла...
Нгоньяма лежал на вершине холма возле водопоя, и ветер развевал его желтую гриву. Она невольно залюбовалась им.
Потом они пошли дальше. Неспеша. Шли они к дальнему пастбищу, на котором ещё мать Нгоньямы учила его охоте.
Остановившись неподалёку возле зарослей кустов, они решили передохнуть. А потом Нгоньяма пошел на охоту, а она осталась лежать и ждать его.
Это очень угнетало её. Ведь охотиться - это была её прерогатива. Она была раздражена.
Может, именно поэтому и не почувствовала запах гиен. А может потому, что они подкрались с подветренной стороны. Со стороны кустов...
Гиены - это главные враги львов и, пожалуй, единственные.
Вожак внимательно наблюдал за одинокой львицей. На его взгляд, она отбилась от прайда и осталась одна. Нельзя упустить такой случай.
Он долго лежал и выжидал, а вся стая беззвучно наблюдала. Таковы правила.
Но когда львица встала и пошла, прихрамывая, вожак гиен издал клич. Ведь она была хромая! И такой случай нельзя было упустить...
Вся стая разом набросилась на львицу. И жизнь её закончилась бы очень быстро. Но кусты создавали хоть какой-то тыл и позволяли ей огрызаться, хотя...
Хотя, всё это было лишь вопросом времени. Стая издавала победный вой, предчувствуя скорую гибель извечного врага, а она, слабея с каждым броском, жалобно застонала.
Всё было зря... И почему она не умерла тогда в кустах от голода и жажды? Почему и зачем судьба послала ей такую насмешку? Такую надежду?
И она подняла голову вверх и издала последнее рычание, полное тоски и муки.
Вот этот звук и услышал он, Нгоньяма Желтогривый...
Он летел, как ветер. Он летел, как молния, раскалывающая небо саванны в сезон дождей. И был так же неотвратим.
Ворвавшись в самую гущу гиен, потерявших всякую осторожность, Нгоньяма схватил своими страшными клыками вожака и, подняв его в воздух, тряхнул так, что хрустнули все кости позвоночника.
Стая гиен, дико подвывая от страха, разбежалась. Некоторые попытались организоваться и дать отпор, что стоило им жизни.
Нгоньяма не знал сомнений, колебаний и жалости. Оставшиеся в живых гиены умчались в разные стороны, поджав хвосты...
Он лежал на вершине холма и гордо смотрел на окружающую их саванну. Ветер развевал его гриву.
Рядом лежала спасённая львица. Он посмотрел на неё и стал вылизывать её раны. И тогда...
Тогда, первый раз в жизни, она замурлыкала и закрыла глаза.
Рядом лежал её лев. Только её.
Нгоньяма Желтогривый...
P.S. По материалам книги «Нгоньяма желтогривый», прочитанной давно в детстве.