Борьба за язык, беспощадная и бессмысленная
Комментирование постов украинских и эстонских френдов, а также визит на конференцию историков побудили меня ещё раз вернуться к теме, которую я уже неоднократно затрагивал. Я не удивлюсь, если нынешняя "борьба за язык" в Латвии, Эстонии, Украине и некоторых других бывших советских республиках закончится точно так же, как это уже случилось в Карелии и отчасти в Белоруссии.
Наличие уникального собственного языка считается одним из важнейших атрибутов нации (народа). Однако не жёстко обязательным. С одной стороны, по-английски (хотя и с многочисленными региональными деформациями) говорят американцы, австралийцы и ещё несколько вполне сложившихся наций. С другой, кроме хрестоматийных швейцарцев, в Азии и Африке найдётся немало примеров считающихся (до поры, до времени?) едиными народов с сильными внутриязыковыми различиями. При желании, к ним можно добавить немцев.
В отличие от немцев, американцев или австралийцев, проблема национального языка особенно болезненно воспринимается в молодых государственных образованиях, страдающих комплексом самоутверждения. Так как история даёт массу примеров для сомнений в устойчивости и долговечности сегодняшних границ, то их стараются закрепить всеми доступными средствами: заключают "вечные и незыблемые" международные договора, строят по внутреннему периметру новые города с монументальными памятниками, уничтожают подлинные свидетельства и сочиняют вместо них "новую национальную историю" и т.п.
Самое же эффективное средство закрепления границ - консолидация нации. Умные правители предпочитают "нулевой вариант", при котором равные права получают все постоянные (вне зависимости от их происхождения) жители страны (как правило, по состоянию на дату провозглашения независимости). Глупые формулируют требования к владению языком, длительности проживания на данной территории (включая поколения предков) или даже лояльности к власти, чем зарабатывают себе как активных сторонников, так и непримиримых оппонентов. Главная глупость здесь заключается в том, что большинство сторонников быстро разочаровывается в правителе, тогда как противники на его сторону уже не перейдут.
Именно на этапе консолидации нации наличие (или отсутствие) общего языка становится наиболее решающим фактором. В качестве положительного примера можно привести довоенные Эстонию и Латвию. В обеих странах на волне национальной эйфории первоначально разобщённое по языку население сравнительно быстро приняло государственные языки. Но после возвращения им независимости в 1991 году эти же две страны оказались и наиболее ярким отрицательным примером: огромная доля их жителей осталась без гражданства, а государственные языки стали обязательными для преподавания в школах даже в тех городах и районах, где на них практически никто не говорил. Серьёзнейшим изъяном становится здесь отсутствие национальной научной терминологии, резко сокращающее возможности выпускников получать высшее образование за рубежом.
Чтобы не травмировать чужие мозоли, перейдём к более абстрактным примерам. Прежде всего, как происходит смена языка на уровне одного человека или семьи. Те эмигранты, которые хотят быстрее ассимилироваться в новой стране (или переехавшие в столицу из иноязычной провинции), часто сознательно отказываются от родного языка. Даже при разговоре между собой.
Более того. Можно привести выразительный пример квазиэмиграции: новые русские, говорящие в своих офисах по-английски. Между русскими, в России!
Теперь обратимся к примерам, ушедшим в историю.
В СССР затея с использованием русского языка в качестве языка межнационального общения, в конечном счёте, благополучно провалилась (если не считать нескольких российских автономий, временно союзной Карелии и полноценно союзной Белоруссии). Однако ещё в XI веке её успешно реализовали в Великом Новгороде, где пять разных народов (один балтийский и четыре угро-финских) дружно перешли на древнеболгарский язык, которому их всех обучили в ЦПШ православные миссионеры.
А несколько веков спустя соседняя Ливония дала противоположный пример перехода на язык богослужения: прежде единый её народ (ливы, говорившие когда-то на общем языке) разделился на два - латышей и эстонцев, языки которых различаются весьма радикально. Причиной столь резкого разделения стало то, что на севере Ливонии протестантскими пасторами служили преимущественно финны, тогда как на юге проповеди читались на чистой латыни.
Важность этих примеров состоит в том, что они заостряют весьма распространённую среди историков (а также этнозоологов) методологическую ошибку. Нельзя делать вывод о народе (его происхождении, численности, территории, миграции и пр.) только по языку (в частности, по письменным документам).
В Карелии под видом титульной нации фактически скрывалось великое множество заметно отличающихся друг от друга очень мелких народов. Да, там не степи, а труднопроходимая тайга, что на протяжении веков резко ограничивало возможности общения даже между соседними сёлами. Это приводило к усугублению и консервации языковых и иных различий.
На протяжении 1920-30 годов по ходу борьбы за всеобщую грамотность там предпринимались многочисленные попытки внедрить СВЕРХУ литературную норму национального языка. За основу брали то пряжинский диалект, то калевальский, то олонецкий, то святозерский. Естественно, что каждый раз это вызывало спонтанный протест 99% остальных карел.
Здесь важно подчеркнуть, что отказывались не от родного языка, а от чужого, каковым воспринимался соседский диалект. Даже если бы эталон литературной нормы не менялся каждую пятилетку, при наличии большого количества общих корней и грамматических правил освоить в совершенстве такой язык гораздо труднее, чем сильно отличающийся от родного русский, на который в итоге все и перешли.
Закончилось тем, что литературную норму карельского языка так и не сумели выработать, а государственными языками КФССР стали в 1940 году финский и русский. Ещё через полвека и вовсе оставили только русский.
В том, что карельский язык почти полностью исчез ещё около 1980 года, я убедился тогда собственными глазами (точнее, ушами), обойдя республику пешком вдоль и поперёк, от края и до края. Старухи продолжали говорить на нём, но моложе 40 лет - НИКТО.
(С http://matholimp.livejournal.com/430301.html в продолжение http://matholimp.livejournal.com/413567.html , а также http://matholimp.livejournal.com/427584.html , http://matholimp.livejournal.com/427498.html , http://matholimp.livejournal.com/427090.html и http://matholimp.livejournal.com/426952.html )
Наличие уникального собственного языка считается одним из важнейших атрибутов нации (народа). Однако не жёстко обязательным. С одной стороны, по-английски (хотя и с многочисленными региональными деформациями) говорят американцы, австралийцы и ещё несколько вполне сложившихся наций. С другой, кроме хрестоматийных швейцарцев, в Азии и Африке найдётся немало примеров считающихся (до поры, до времени?) едиными народов с сильными внутриязыковыми различиями. При желании, к ним можно добавить немцев.
В отличие от немцев, американцев или австралийцев, проблема национального языка особенно болезненно воспринимается в молодых государственных образованиях, страдающих комплексом самоутверждения. Так как история даёт массу примеров для сомнений в устойчивости и долговечности сегодняшних границ, то их стараются закрепить всеми доступными средствами: заключают "вечные и незыблемые" международные договора, строят по внутреннему периметру новые города с монументальными памятниками, уничтожают подлинные свидетельства и сочиняют вместо них "новую национальную историю" и т.п.
Самое же эффективное средство закрепления границ - консолидация нации. Умные правители предпочитают "нулевой вариант", при котором равные права получают все постоянные (вне зависимости от их происхождения) жители страны (как правило, по состоянию на дату провозглашения независимости). Глупые формулируют требования к владению языком, длительности проживания на данной территории (включая поколения предков) или даже лояльности к власти, чем зарабатывают себе как активных сторонников, так и непримиримых оппонентов. Главная глупость здесь заключается в том, что большинство сторонников быстро разочаровывается в правителе, тогда как противники на его сторону уже не перейдут.
Именно на этапе консолидации нации наличие (или отсутствие) общего языка становится наиболее решающим фактором. В качестве положительного примера можно привести довоенные Эстонию и Латвию. В обеих странах на волне национальной эйфории первоначально разобщённое по языку население сравнительно быстро приняло государственные языки. Но после возвращения им независимости в 1991 году эти же две страны оказались и наиболее ярким отрицательным примером: огромная доля их жителей осталась без гражданства, а государственные языки стали обязательными для преподавания в школах даже в тех городах и районах, где на них практически никто не говорил. Серьёзнейшим изъяном становится здесь отсутствие национальной научной терминологии, резко сокращающее возможности выпускников получать высшее образование за рубежом.
Чтобы не травмировать чужие мозоли, перейдём к более абстрактным примерам. Прежде всего, как происходит смена языка на уровне одного человека или семьи. Те эмигранты, которые хотят быстрее ассимилироваться в новой стране (или переехавшие в столицу из иноязычной провинции), часто сознательно отказываются от родного языка. Даже при разговоре между собой.
Более того. Можно привести выразительный пример квазиэмиграции: новые русские, говорящие в своих офисах по-английски. Между русскими, в России!
Теперь обратимся к примерам, ушедшим в историю.
В СССР затея с использованием русского языка в качестве языка межнационального общения, в конечном счёте, благополучно провалилась (если не считать нескольких российских автономий, временно союзной Карелии и полноценно союзной Белоруссии). Однако ещё в XI веке её успешно реализовали в Великом Новгороде, где пять разных народов (один балтийский и четыре угро-финских) дружно перешли на древнеболгарский язык, которому их всех обучили в ЦПШ православные миссионеры.
А несколько веков спустя соседняя Ливония дала противоположный пример перехода на язык богослужения: прежде единый её народ (ливы, говорившие когда-то на общем языке) разделился на два - латышей и эстонцев, языки которых различаются весьма радикально. Причиной столь резкого разделения стало то, что на севере Ливонии протестантскими пасторами служили преимущественно финны, тогда как на юге проповеди читались на чистой латыни.
Важность этих примеров состоит в том, что они заостряют весьма распространённую среди историков (а также этнозоологов) методологическую ошибку. Нельзя делать вывод о народе (его происхождении, численности, территории, миграции и пр.) только по языку (в частности, по письменным документам).
В Карелии под видом титульной нации фактически скрывалось великое множество заметно отличающихся друг от друга очень мелких народов. Да, там не степи, а труднопроходимая тайга, что на протяжении веков резко ограничивало возможности общения даже между соседними сёлами. Это приводило к усугублению и консервации языковых и иных различий.
На протяжении 1920-30 годов по ходу борьбы за всеобщую грамотность там предпринимались многочисленные попытки внедрить СВЕРХУ литературную норму национального языка. За основу брали то пряжинский диалект, то калевальский, то олонецкий, то святозерский. Естественно, что каждый раз это вызывало спонтанный протест 99% остальных карел.
Здесь важно подчеркнуть, что отказывались не от родного языка, а от чужого, каковым воспринимался соседский диалект. Даже если бы эталон литературной нормы не менялся каждую пятилетку, при наличии большого количества общих корней и грамматических правил освоить в совершенстве такой язык гораздо труднее, чем сильно отличающийся от родного русский, на который в итоге все и перешли.
Закончилось тем, что литературную норму карельского языка так и не сумели выработать, а государственными языками КФССР стали в 1940 году финский и русский. Ещё через полвека и вовсе оставили только русский.
В том, что карельский язык почти полностью исчез ещё около 1980 года, я убедился тогда собственными глазами (точнее, ушами), обойдя республику пешком вдоль и поперёк, от края и до края. Старухи продолжали говорить на нём, но моложе 40 лет - НИКТО.
(С http://matholimp.livejournal.com/430301.html в продолжение http://matholimp.livejournal.com/413567.html , а также http://matholimp.livejournal.com/427584.html , http://matholimp.livejournal.com/427498.html , http://matholimp.livejournal.com/427090.html и http://matholimp.livejournal.com/426952.html )