Артюр Рембо "Пьяный корабль", или Трудности перевода мировой поэзии
Евреи настолько заполонили нишу интеллектуальной и культурной жизни российского социума, что о феноменах мировой культуры русские подчас вынуждены судить через призму еврейского мнения. Во многом именно так обстоит дело с французской поэзией XIX века. Это словосочетание должно бы ассоциироваться с очаровательной нордической Энди Макдауэл, точнее - с её героиней из фильма «День сурка», которая по сценарию как раз изучала данный предмет в университете. Но в чьих переводах мы вынуждены знакомиться с творчеством Бодлера, Рембо, Верлена, Эредиа? Да, их стихи переводили И. Анненский, В. Брюсов, Н. Гумилёв, Ф. Сологуб, К. Бальмонт, В. Иванов, Эллис, ряд русских переводчиков советского времени. Но гораздо больше других - отвратительно звучащих для нашего уха - фамилий: Лившиц, Антокольский, Бродский, Эльснер, Левик, Левит, Эренбург, Чернявский, Рубанович… Даже местечковый громила Багрицкий подвизался на этой ниве, на пару с неким Штейнбергом переведя одно из стихотворений Рембо. Сделать это в одиночку ему не позволило то ли отсутствие необходимых умственных и душевных качеств, то ли культивируемый дух коллективизма.
Так получилось, что известнейшего стихотворения Артюра Рембо «Пьяный Корабль» я насчитал 8 переводов: 4 «русских» - В. Брюсова, М. Кудинова, Л. Мартынова и известного современного традиционалиста Евгения Головина и 4 еврейских - В. Эльснера, Д. Бродского, Б. Лившица и П. Антокольского. Причём, молдавское (видимо, оно же «молдаванское»!) издательство “AXUL Z” (г. Кишинёв, ул. Армянская, 33), выпустившее трилогию Бодлер-Рембо-Эредиа, проигнорировало образцовый, блистательный перевод Валерия Брюсова, зато включило перевод некого Д. Бродского, где одно четверостишие переведено так:
«Я следил, как с утёсов, напрягших крестцы,
С окровавленных мысов, под облачным тентом,
В пароксизмах прибоя свисали сосцы,
Истекающие молоком и абсентом».
Вас ещё не тошнит? Где хвалёные еврейские такт, вкус, интеллигентность? Утёсам приделаны крестцы,но понятно, что это сделано для того, чтобы срифмовать их с сосцами. А почему бы тогда сосцы не срифмовать с мацой, тем более что автору явно сладострастно грезился процесс её приготовления!
Таким образом, с моим переводом мы в этом нелепом (нелепом - потому что жидам не место в русской поэзии) состязании выходим вперёд 5:4. Так что, товарищи евреи, если хотите продолжить гонку за пьяным кораблём, сбацайте-ка нам ещё чего-нибудь про сосцы с крестцами.
И, тем не менее, меня буквально всего трясёт. Евреи,нашли себе синекуру - Рембо! Пожалуй, что натруженные руки Жанн-Мари протянутся свернуть ваши цыплячьи шеи. Искательницы вшей найдут у вас этих забавных животных,даже если у вас их нет. Уснувший в ложбине мёртвый солдат призовёт вас разделить свои сны. А ваши жёны станут отвратительнее Венеры-Анадиомены!
ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ
Я привычно скользил по речному теченью,
К неизвестным портам направляя свой ход,
Но жестоких корсар вожделенной став целью,
Экипаж мой был весело пущен в расход.
Что за доблесть - пыхтеть парусами под скарбом?
Что за честь - возить хлопок, потея смолой?
Уж не лучше ль, работу оставив бастардам,
Насладиться ветров и потоков игрой?
Воплощение детской мечты о погроме!
Я отдался владычеству зимних штормов.
И мысы, пребывавшие в старческой коме,
Стали сбрасывать плен теллурических снов.
Каждый сумрачный день воскресал я из мертвых,
На пенистых валах возносясь высоко,
Подавляя сочувствие к странникам-жертвам,
Отрываясь от слежки тупых маяков.
Соль морей разъедала мой корпус из пихты,
Ураганы, теченья влекли меня вдаль, -
Там, где якорь и руль станут просто реликтом,
Как в загнившей державе - властей вертикаль.
Я пьянел в млечном море абсента, которым
Истекают огромные груди богинь,
Поэтично возлегших в межзвёздных просторах,
Обагривших любовью астральную синь.
Я бывал унесён равноденственной бурей
В средоточие моргов и мрачных пучин,
Где, объевшись морской и небесной лазури,
Поплавком пляшет труп, развлекая ундин.
Я видал как в тропическом мареве ада
Расцветает пышней экзальтация зорь,
Как вбирают воронки карибских торнадо
Голубых вечеров голубиную хворь,
Как закатное солнце в сиреневых пятнах
Обречённо нисходит к чужим берегам
И как в ритмике волн - величаво и статно -
Воскресают герои софокловых драм.
Но я грезил о полночи снежной и льдистой,
Изумрудно простёртой вдали от смерчей,
Что полярным лобзаньем крадётся когтисто
Опечатать печаль океанских очей.
Созерцая истерику бойни приливов,
Я готов был заключить и сотню пари:
Океанов одышку едва ли смогли бы
Излечить светоносные стопы Марий.
Я форштевнем о лоно Флориды ласкался,
Налитое бутонами белых пантер.
Я уздечками радуг наивно пытался
Заарканить стада одичалых гетер.
На болотных, окольных путях океана,
В затхлых гетто, где слышатся вопли сирен,
Ритуально забитого Левиафана
Довелось обонять мне удушливый тлен.
Средь гниющих заливов и илистых мелей
Мне отведать пришлось их зловонный настой.
Оскверняли мой слух злошипящие змеи,
Чьи чешуйки покрыты клопов коростой.
Мне ужасно хотелось бы детям-индиго
Приоткрыть эту роскошь поющих дорад,
Окрылить их мечты парусами блицкригов,
Из морских овощей надоить оранжад.
Иногда, циркулируя соки и крови,
Океан выносил мне бесстыжий коралл, -
И тогда, как блудница пред удом метровым,
Я в немом восхищеньи на миг замирал.
Мне наскучила палубных птиц перебранка,
Их глаза белобрысые, едкий помёт…
Я был рад, когда в трюм ко мне с гордой осанкой
Заплывал собеседник - ногами вперёд.
Я, не сбросивший бухт и заливов вериги,
Ураганом в безжизненный брошен эфир.
Тщетно будут скелет мой ганзейские бриги
Рыскать по морю - моря пахтать эликсир.
В фиолетовой дымке, свободный, безлюдный, -
Я пробил небосвода эфирную дурь.
Я поэтам припас аппетитные блюда:
Всё в лишайниках солнце и, в соплях, - лазурь.
В электрических лунах я убыл и сгинул.
Я - безумная щепка в оскалах глубин.
Грозовые июли крушили дубиной
Вкруг меня небеса цвета ультрамарин.
Я за семьдесят лье чуял течку Мальстрёмов,
Содрогался, застигнув чудовищ экстаз.
Я мечтал - окунувшийся в синюю дрёму -
О Европе - о девочке с Одеонплатц!
Я прощупал морей эрогенные трассы, -
Я готов в их пульсациях вечно блуждать.
Под покровом ночей золотые Саргассы
Расправляют свою эректильную стать.
Мои слёзы омыли тоскливые зори.
Злая горечь любви осадила мой пыл.
Я желал бы - отверженный иконоборец -
Разбить вдребезги плоские лики светил!
Я хочу свежим ветром, развязно, распутно,
Мотыльково впорхнуть в европейский затон,
Где под пологом мая влачит беспробудно
Окаянные ночи замшелая хтонь.
Мне, познавшему волн роковую истому,
Не пристало торговцам в кильватер вставать,
Проплывать под пустыми глазами понтонов
И трёхцветную, жалкую спесь созерцать.
https://hercynien-18.livejournal.com/26187.html
Так получилось, что известнейшего стихотворения Артюра Рембо «Пьяный Корабль» я насчитал 8 переводов: 4 «русских» - В. Брюсова, М. Кудинова, Л. Мартынова и известного современного традиционалиста Евгения Головина и 4 еврейских - В. Эльснера, Д. Бродского, Б. Лившица и П. Антокольского. Причём, молдавское (видимо, оно же «молдаванское»!) издательство “AXUL Z” (г. Кишинёв, ул. Армянская, 33), выпустившее трилогию Бодлер-Рембо-Эредиа, проигнорировало образцовый, блистательный перевод Валерия Брюсова, зато включило перевод некого Д. Бродского, где одно четверостишие переведено так:
«Я следил, как с утёсов, напрягших крестцы,
С окровавленных мысов, под облачным тентом,
В пароксизмах прибоя свисали сосцы,
Истекающие молоком и абсентом».
Вас ещё не тошнит? Где хвалёные еврейские такт, вкус, интеллигентность? Утёсам приделаны крестцы,но понятно, что это сделано для того, чтобы срифмовать их с сосцами. А почему бы тогда сосцы не срифмовать с мацой, тем более что автору явно сладострастно грезился процесс её приготовления!
Таким образом, с моим переводом мы в этом нелепом (нелепом - потому что жидам не место в русской поэзии) состязании выходим вперёд 5:4. Так что, товарищи евреи, если хотите продолжить гонку за пьяным кораблём, сбацайте-ка нам ещё чего-нибудь про сосцы с крестцами.
И, тем не менее, меня буквально всего трясёт. Евреи,нашли себе синекуру - Рембо! Пожалуй, что натруженные руки Жанн-Мари протянутся свернуть ваши цыплячьи шеи. Искательницы вшей найдут у вас этих забавных животных,даже если у вас их нет. Уснувший в ложбине мёртвый солдат призовёт вас разделить свои сны. А ваши жёны станут отвратительнее Венеры-Анадиомены!
ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ
Я привычно скользил по речному теченью,
К неизвестным портам направляя свой ход,
Но жестоких корсар вожделенной став целью,
Экипаж мой был весело пущен в расход.
Что за доблесть - пыхтеть парусами под скарбом?
Что за честь - возить хлопок, потея смолой?
Уж не лучше ль, работу оставив бастардам,
Насладиться ветров и потоков игрой?
Воплощение детской мечты о погроме!
Я отдался владычеству зимних штормов.
И мысы, пребывавшие в старческой коме,
Стали сбрасывать плен теллурических снов.
Каждый сумрачный день воскресал я из мертвых,
На пенистых валах возносясь высоко,
Подавляя сочувствие к странникам-жертвам,
Отрываясь от слежки тупых маяков.
Соль морей разъедала мой корпус из пихты,
Ураганы, теченья влекли меня вдаль, -
Там, где якорь и руль станут просто реликтом,
Как в загнившей державе - властей вертикаль.
Я пьянел в млечном море абсента, которым
Истекают огромные груди богинь,
Поэтично возлегших в межзвёздных просторах,
Обагривших любовью астральную синь.
Я бывал унесён равноденственной бурей
В средоточие моргов и мрачных пучин,
Где, объевшись морской и небесной лазури,
Поплавком пляшет труп, развлекая ундин.
Я видал как в тропическом мареве ада
Расцветает пышней экзальтация зорь,
Как вбирают воронки карибских торнадо
Голубых вечеров голубиную хворь,
Как закатное солнце в сиреневых пятнах
Обречённо нисходит к чужим берегам
И как в ритмике волн - величаво и статно -
Воскресают герои софокловых драм.
Но я грезил о полночи снежной и льдистой,
Изумрудно простёртой вдали от смерчей,
Что полярным лобзаньем крадётся когтисто
Опечатать печаль океанских очей.
Созерцая истерику бойни приливов,
Я готов был заключить и сотню пари:
Океанов одышку едва ли смогли бы
Излечить светоносные стопы Марий.
Я форштевнем о лоно Флориды ласкался,
Налитое бутонами белых пантер.
Я уздечками радуг наивно пытался
Заарканить стада одичалых гетер.
На болотных, окольных путях океана,
В затхлых гетто, где слышатся вопли сирен,
Ритуально забитого Левиафана
Довелось обонять мне удушливый тлен.
Средь гниющих заливов и илистых мелей
Мне отведать пришлось их зловонный настой.
Оскверняли мой слух злошипящие змеи,
Чьи чешуйки покрыты клопов коростой.
Мне ужасно хотелось бы детям-индиго
Приоткрыть эту роскошь поющих дорад,
Окрылить их мечты парусами блицкригов,
Из морских овощей надоить оранжад.
Иногда, циркулируя соки и крови,
Океан выносил мне бесстыжий коралл, -
И тогда, как блудница пред удом метровым,
Я в немом восхищеньи на миг замирал.
Мне наскучила палубных птиц перебранка,
Их глаза белобрысые, едкий помёт…
Я был рад, когда в трюм ко мне с гордой осанкой
Заплывал собеседник - ногами вперёд.
Я, не сбросивший бухт и заливов вериги,
Ураганом в безжизненный брошен эфир.
Тщетно будут скелет мой ганзейские бриги
Рыскать по морю - моря пахтать эликсир.
В фиолетовой дымке, свободный, безлюдный, -
Я пробил небосвода эфирную дурь.
Я поэтам припас аппетитные блюда:
Всё в лишайниках солнце и, в соплях, - лазурь.
В электрических лунах я убыл и сгинул.
Я - безумная щепка в оскалах глубин.
Грозовые июли крушили дубиной
Вкруг меня небеса цвета ультрамарин.
Я за семьдесят лье чуял течку Мальстрёмов,
Содрогался, застигнув чудовищ экстаз.
Я мечтал - окунувшийся в синюю дрёму -
О Европе - о девочке с Одеонплатц!
Я прощупал морей эрогенные трассы, -
Я готов в их пульсациях вечно блуждать.
Под покровом ночей золотые Саргассы
Расправляют свою эректильную стать.
Мои слёзы омыли тоскливые зори.
Злая горечь любви осадила мой пыл.
Я желал бы - отверженный иконоборец -
Разбить вдребезги плоские лики светил!
Я хочу свежим ветром, развязно, распутно,
Мотыльково впорхнуть в европейский затон,
Где под пологом мая влачит беспробудно
Окаянные ночи замшелая хтонь.
Мне, познавшему волн роковую истому,
Не пристало торговцам в кильватер вставать,
Проплывать под пустыми глазами понтонов
И трёхцветную, жалкую спесь созерцать.
https://hercynien-18.livejournal.com/26187.html