ВТОРНИК
ВТОРНИК
(из мемуаров Я.К.Туманова «Мичмана на войне»)
На второй или на третий день по нашем прибытии в Ревель, вечером, когда мы ужинали, в кают-компанию вдруг вбежал огромный рыжий, никому неведомый дотоле пес - помесь пойнтера с дворняжкой. Как и подобает благовоспитанной судовой собаке, он подбежал сначала к старшему офицеру, ткнув ему в руку своим мокрым и холодным носом, и затем пошел вдоль стола, получая подачки от благодушно настроенных офицеров, ибо, как известно, г.г. офицеры во время обеда и ужина обычно пребывают в самом благодушном настроении.
- Это что за собака, откуда она? - удивился Арамис(кличка старшего помощника капитана - Terek).
Все ответили полным незнанием. Арамис вызвал вахтенного.
- Что это за пес? - строго спросил он у вошедшего и вытянувшегося у дверей унтер-офицера.
- Так что, вашскородие, - испуганно забормотал вахтенный - прибыл с берега, с очередным катером. Старшина говорит, что никак невозможно было прогнать его. Должно быть, с какого другого корабля, опоздал на свою шлюпку. Наша последняя отвалила, вашскородие!..
- Хорошо, ступай.
- Очевидно, он с «Суворова» или с «Александра III», - сказал кто-то из присутствующих. - У нас и катера совершенно однотипные, да и дорогу нашел он сразу в кают-компанию.
- Надо будет завтра же навести справки и отослать пса домой, - заявил Арамис.
В суматохе приготовлений к смотру справку навести забывали, и пес продолжал жить у нас. Это был симпатичнейший пес, обычного корабельного типа, прекрасно воспитанный и знающий все судовые порядки. Так, например, он отлично знал, что если к корабельному трапу подходит гребная шлюпка или паровой катер, то дело, без сомнения, пахнет берегом. В таком случае он немедленно спускался по трапу и усаживался в шлюпке, причем выгнать его обратно не было уже никакой возможности; маленькую собачку еще можно было бы вынести на руках, но такого огромного пса нести на руках по узкому трапу - задача была не легкая и его обычно оставляли в покое. Он отправлялся со шлюпкой, на берегу приставал к одному из матросов или офицеров, шел за ним по пятам и с ним же возвращался обратно. Жил он где-то на баке и редко попадался на глаза начальству. Когда же его случайно замечал Арамис, то обычно произносил:
- Ах, черт, надо же узнать, в конце концов, чья это собака и вернуть ее хозяину! В поход ее я, во всяком случае, брать не разрешу! В тропиках легко может взбеситься, и… благодарю покорно - этакий бешеный пес на судне!
Впрочем, уйдя с головой в приготовления корабля к царскому смотру, он немедленно же забывал о существовании собаки, как только она исчезала из поля его зрения. Так наступил день царского смотра, а пес все еще продолжал проживать на нашем броненосце.
* * *
Яркий, солнечный день. Свежей ветерок рябит воду ревельского рейда. Корабли расцвечены флагами. Поочередно гремит салют то с одного, то с другого корабля, заглушая мощное «ура» команд. Государь Император объезжает корабли 2-й эскадры.
Наша команда, в чистых фланелевых рубахах «1-го срока», давно уже стоит во фронте повахтенно, переминаясь с ноги на ногу и поеживаясь от холодного уже северного ветра. Офицеры в мундирах и треуголках во фронте на шканцах. Сигнальщики на мостике, не отрываясь от биноклей и подзорных труб, следят за соседним броненосцем «Бородино». Там - Государь. Затем - очередь наша, после «Бородина» он должен быть у нас. Наш командир, со строевым рапортом в руках, нервно подрыгивает маленькой ножкой, прохаживаясь вдоль выхода на трап и кидая беспокойные взоры то туда, то сюда, как бы в последней раз проверяя, все ли в порядке. Слава Богу, все в порядке и придраться не к чему.
Наконец, с мостика раздается тревожно-взволнованный голос сигнального кондуктора:
- Государь Император отваливают!
Я стою фалрепным в паре с мичманом Щербачевым на средней площадке трапа, наверху фалрепными - Шупинский и рыжий Бибиков, на нижней площадке - маленькие ростом Бубнов и Сакеллари. Мне видно, как малым ходом царский катер отходит от трапа «Бородина». Вот, на кормовом мостике блеснул огонь, вылетел клуб белого дыма, весело подхваченный порывом ветра, понесшего его за корму, и грянул пушечный выстрел салюта; через мгновение вдогонку первому клубу понесся второй, уже с противоположного борта… Заглушая гром пушек, гремело «ура» бородинской команды… Царский катер тихим ходом направлялся к нам… Вот он прошел уже нашу корму и застопорил машину.
- Сми-и-и-рно! - раздалась команда вахтенного начальника, и на нашей палубе все замерло. По моей спине побежали мурашки от торжественного напряжения.
И вдруг я услышал у себя над головой полный ужаса и отчаяния, какой-то сдавленный голос командира:
- Соба-а-ку, соба-а-ку уберите!..
Вслед затем послышался какой-то визг, и прежде, чем я успел сообразить, в чем дело, мимо меня, вниз по трапу, стрелой промчался наш рыжий пес. В следующее затем мгновение он был уже на нижней площадке трапа и маленькие Бубнов и Сакеллари с невероятными усилиями старались спихнуть его в воду, без всякого, впрочем, успеха. Да и было уже поздно: царский катер стоял уже у трапа и Государь Император поднимался со своего сиденья.
Тут только я догадался, в чем дело. Очевидно, увидев откуда-то подходивший к трапу катер, пес решил не без основания, что дело пахнет берегом, и, верный своей привычке, направился на нижнюю площадку трапа, причем проделал это так стремительно, что его не успели остановить, сильный же пинок, полученный от одного из верхних фалрепных, только усилил его прыть.
У меня упало сердце, когда я увидел Государя рядом с огромным псом, занимавшим почти всю площадку. Но царь, видимо, отлично понимал весь трагикомизм нашего положения: со своей бесконечно доброй, очаровательной улыбкой, он ласково погладил пса и, обойдя его, стал подниматься вверх по трапу; за ним поднималась маленькая, изящная фигурка Вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны, затем огромный генерал-адмирал - Великий князь Алексей Александрович и, наконец, свита царя. Я обратил внимание, что каждый из поднимавшихся считал своим долгом также погладить негодяя-пса, из подражания ли Государю, или же страха ради иудейска - а ну как укусит?!
Умный пес сообразил, что катер, из которого выходят и в который никто не садится, очевидно, на берег не пойдет, и, вместо того, чтобы сесть в него, пошел обратно на палубу, замыкая собою блестящую царскую свиту и не обращая ни малейшего внимания на мечущих на него свирепые взгляды фалрепных офицеров. Но как только он очутился на палубе, то немедленно же был схвачен и упрятан в надежное место.
…
Вечером в кают-компании, делясь впечатлениями о царском смотре, офицеры вспомнили об инциденте с собакой. После жестокой критики собачьего поведения кают-компания неожиданно вынесла постановление, принятое единогласно: пса, обласканного на нашем корабле самим Государем Императором, никому не отдавать, оставить на судне и взять с собой в поход. Немедленно было приступлено к обсуждению вопроса о кличке, которую ему необходимо было придумать. После коротких дебатов большинством голосов было принято мое предложение назвать его Вторником, ибо я припомнил, что день неожиданного появления у нас рыжего пса приходился на вторник. Будучи одним из самых молодых в кают-компании, я еще хорошо помнил Робинзона Крузо.
Когда о решении кают-компании довели до сведения Арамиса, он слегка поворчал, но больше, по-видимому, из принципа, ибо вскоре же сдался и узаконил присутствие Вторника и зачисление его в судовой состав эскадренного броненосца «Орел».
(из мемуаров Я.К.Туманова «Мичмана на войне»)
На второй или на третий день по нашем прибытии в Ревель, вечером, когда мы ужинали, в кают-компанию вдруг вбежал огромный рыжий, никому неведомый дотоле пес - помесь пойнтера с дворняжкой. Как и подобает благовоспитанной судовой собаке, он подбежал сначала к старшему офицеру, ткнув ему в руку своим мокрым и холодным носом, и затем пошел вдоль стола, получая подачки от благодушно настроенных офицеров, ибо, как известно, г.г. офицеры во время обеда и ужина обычно пребывают в самом благодушном настроении.
- Это что за собака, откуда она? - удивился Арамис(кличка старшего помощника капитана - Terek).
Все ответили полным незнанием. Арамис вызвал вахтенного.
- Что это за пес? - строго спросил он у вошедшего и вытянувшегося у дверей унтер-офицера.
- Так что, вашскородие, - испуганно забормотал вахтенный - прибыл с берега, с очередным катером. Старшина говорит, что никак невозможно было прогнать его. Должно быть, с какого другого корабля, опоздал на свою шлюпку. Наша последняя отвалила, вашскородие!..
- Хорошо, ступай.
- Очевидно, он с «Суворова» или с «Александра III», - сказал кто-то из присутствующих. - У нас и катера совершенно однотипные, да и дорогу нашел он сразу в кают-компанию.
- Надо будет завтра же навести справки и отослать пса домой, - заявил Арамис.
В суматохе приготовлений к смотру справку навести забывали, и пес продолжал жить у нас. Это был симпатичнейший пес, обычного корабельного типа, прекрасно воспитанный и знающий все судовые порядки. Так, например, он отлично знал, что если к корабельному трапу подходит гребная шлюпка или паровой катер, то дело, без сомнения, пахнет берегом. В таком случае он немедленно спускался по трапу и усаживался в шлюпке, причем выгнать его обратно не было уже никакой возможности; маленькую собачку еще можно было бы вынести на руках, но такого огромного пса нести на руках по узкому трапу - задача была не легкая и его обычно оставляли в покое. Он отправлялся со шлюпкой, на берегу приставал к одному из матросов или офицеров, шел за ним по пятам и с ним же возвращался обратно. Жил он где-то на баке и редко попадался на глаза начальству. Когда же его случайно замечал Арамис, то обычно произносил:
- Ах, черт, надо же узнать, в конце концов, чья это собака и вернуть ее хозяину! В поход ее я, во всяком случае, брать не разрешу! В тропиках легко может взбеситься, и… благодарю покорно - этакий бешеный пес на судне!
Впрочем, уйдя с головой в приготовления корабля к царскому смотру, он немедленно же забывал о существовании собаки, как только она исчезала из поля его зрения. Так наступил день царского смотра, а пес все еще продолжал проживать на нашем броненосце.
* * *
Яркий, солнечный день. Свежей ветерок рябит воду ревельского рейда. Корабли расцвечены флагами. Поочередно гремит салют то с одного, то с другого корабля, заглушая мощное «ура» команд. Государь Император объезжает корабли 2-й эскадры.
Наша команда, в чистых фланелевых рубахах «1-го срока», давно уже стоит во фронте повахтенно, переминаясь с ноги на ногу и поеживаясь от холодного уже северного ветра. Офицеры в мундирах и треуголках во фронте на шканцах. Сигнальщики на мостике, не отрываясь от биноклей и подзорных труб, следят за соседним броненосцем «Бородино». Там - Государь. Затем - очередь наша, после «Бородина» он должен быть у нас. Наш командир, со строевым рапортом в руках, нервно подрыгивает маленькой ножкой, прохаживаясь вдоль выхода на трап и кидая беспокойные взоры то туда, то сюда, как бы в последней раз проверяя, все ли в порядке. Слава Богу, все в порядке и придраться не к чему.
Наконец, с мостика раздается тревожно-взволнованный голос сигнального кондуктора:
- Государь Император отваливают!
Я стою фалрепным в паре с мичманом Щербачевым на средней площадке трапа, наверху фалрепными - Шупинский и рыжий Бибиков, на нижней площадке - маленькие ростом Бубнов и Сакеллари. Мне видно, как малым ходом царский катер отходит от трапа «Бородина». Вот, на кормовом мостике блеснул огонь, вылетел клуб белого дыма, весело подхваченный порывом ветра, понесшего его за корму, и грянул пушечный выстрел салюта; через мгновение вдогонку первому клубу понесся второй, уже с противоположного борта… Заглушая гром пушек, гремело «ура» бородинской команды… Царский катер тихим ходом направлялся к нам… Вот он прошел уже нашу корму и застопорил машину.
- Сми-и-и-рно! - раздалась команда вахтенного начальника, и на нашей палубе все замерло. По моей спине побежали мурашки от торжественного напряжения.
И вдруг я услышал у себя над головой полный ужаса и отчаяния, какой-то сдавленный голос командира:
- Соба-а-ку, соба-а-ку уберите!..
Вслед затем послышался какой-то визг, и прежде, чем я успел сообразить, в чем дело, мимо меня, вниз по трапу, стрелой промчался наш рыжий пес. В следующее затем мгновение он был уже на нижней площадке трапа и маленькие Бубнов и Сакеллари с невероятными усилиями старались спихнуть его в воду, без всякого, впрочем, успеха. Да и было уже поздно: царский катер стоял уже у трапа и Государь Император поднимался со своего сиденья.
Тут только я догадался, в чем дело. Очевидно, увидев откуда-то подходивший к трапу катер, пес решил не без основания, что дело пахнет берегом, и, верный своей привычке, направился на нижнюю площадку трапа, причем проделал это так стремительно, что его не успели остановить, сильный же пинок, полученный от одного из верхних фалрепных, только усилил его прыть.
У меня упало сердце, когда я увидел Государя рядом с огромным псом, занимавшим почти всю площадку. Но царь, видимо, отлично понимал весь трагикомизм нашего положения: со своей бесконечно доброй, очаровательной улыбкой, он ласково погладил пса и, обойдя его, стал подниматься вверх по трапу; за ним поднималась маленькая, изящная фигурка Вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны, затем огромный генерал-адмирал - Великий князь Алексей Александрович и, наконец, свита царя. Я обратил внимание, что каждый из поднимавшихся считал своим долгом также погладить негодяя-пса, из подражания ли Государю, или же страха ради иудейска - а ну как укусит?!
Умный пес сообразил, что катер, из которого выходят и в который никто не садится, очевидно, на берег не пойдет, и, вместо того, чтобы сесть в него, пошел обратно на палубу, замыкая собою блестящую царскую свиту и не обращая ни малейшего внимания на мечущих на него свирепые взгляды фалрепных офицеров. Но как только он очутился на палубе, то немедленно же был схвачен и упрятан в надежное место.
…
Вечером в кают-компании, делясь впечатлениями о царском смотре, офицеры вспомнили об инциденте с собакой. После жестокой критики собачьего поведения кают-компания неожиданно вынесла постановление, принятое единогласно: пса, обласканного на нашем корабле самим Государем Императором, никому не отдавать, оставить на судне и взять с собой в поход. Немедленно было приступлено к обсуждению вопроса о кличке, которую ему необходимо было придумать. После коротких дебатов большинством голосов было принято мое предложение назвать его Вторником, ибо я припомнил, что день неожиданного появления у нас рыжего пса приходился на вторник. Будучи одним из самых молодых в кают-компании, я еще хорошо помнил Робинзона Крузо.
Когда о решении кают-компании довели до сведения Арамиса, он слегка поворчал, но больше, по-видимому, из принципа, ибо вскоре же сдался и узаконил присутствие Вторника и зачисление его в судовой состав эскадренного броненосца «Орел».