«Из глубин Сибири»
История жизни и смерти генерала-майора Антона Скалона
В Военной галерее Зимнего дворца, среди 332 портретов участников Отечественной войны, есть и портрет нашего земляка - генерал-майора Антона Антоновича Скалона.
Скалон написан в генеральском мундире Иркутского драгунского полка, шефом которого был много лет, при орденах - святого Георгия 4-й степени на груди и святого Владимира 3-й степени и святой Анны 2-й степени с алмазами - на шее. Рядом с георгиевским крестом - медаль в память войны 1812 года. На самом деле, генерал носить эту медаль не мог - он был убит 5 августа 1812 года, а медаль учреждена лишь по окончании войны, посмертных же награждений в те времена не было. Но при написании портретов как для галереи Зимнего дворца, так и для частных галерей, эту медаль часто рисовали на мундирах погибших офицеров и генералов. (Погибший при Бородине генерал Александр Тучков 4-й, например, также изображен с медалью в память 12-го года. А генерал Багговут, убитый при Тарутине, написан со звездой ордена Александра Невского, который на самом деле Багговут получить не успел. Делалось это по просьбе родных. Просьбу эту выражали не все - Кутайсов, например, нарисован без медали).
1.
Антон Скалон родился в Бийске в семье генерал-поручика Антона Скалона, участника Семилетней войны.
Скалоны принадлежали к старинному французскому дворянскому роду. Они были гугенотами, и на их долю выпало все, что выпало на долю гугенотов во Франции. В конце концов, после отмены в 1685 году Нантского эдикта, двое Скалонов в 1710 году перешли на русскую службу и получили имена Степан и Даниил. Первый умер бездетным, а Даниил дослужился до подполковника Киевского драгунского полка. Его сын, Антон Скалон, участвовал в походах Ласси и Миниха, в Семилетней войне, потом, став командиром Сибирского корпуса, отражал набеги киргизов и охранял Сибирь от отрядов Пугачева, делегаты которого уже появились в Ялуторовске и склоняли жителей к мятежам. Антон Даниилович Скалон дослужился до чина генерал-поручика и умер в 1777 году в Усть-Каменогорске.
В этот самый год его сыну Антону Антоновичу Скалону исполнилось 10 лет, он скакал верхом на палочке и находился при своей матери, но уже имел чин подпрапорщика. В 1782 году, 15-ти лет, Скалон был переведен из гвардии (куда его записали при рождении и которой он ни разу не видел) в Сибирский драгунский полк поручиком.
Офицеры, служившие в центральной России, всегда имели возможность отличиться на шедших одна за другой турецких войнах. Служба же в Сибири, состоявшая обычно из отражения набегов киргизских шаек и из погонь за этими шайками для возвращения угнанного скота и лошадей, не давала ни перспектив, ни славы. К тому же, и покровителей Скалон не имел. Поэтому дальнейшие его продвижения по Табели о рангах были неспешные: к 1797-му году Скалон был только майор.
Но тут ему повезло: сначала его перевели в Иркутский драгунский полк, а в 1798 году он с небольшим количеством солдат был откомандирован из Бийска в Петербург, как пишет историк Иркутского полка Евгений Альбовский, «для изучения новых порядков службы и искусства одевания» (книга Евгения Альбовского «История Иркутского полка», Минск, 1902 год, http://www.armourbook.com/whistory/operation/62266-istoriya-irkutskogo-polka-50-y-dragunskiy-irkutskiy-polk.html#).
Андрей Болконский в «Войне и мире» все пытается понять, где же его Тулон - то место, где трамплин славы подкинет его в самые небеса. Для Скалона вот эта командировка в Петербург, для постижения премудростей застегивания мундиров и напудривания париков, и была его Тулоном. Андрей Болконский побежал со знаменем перед полком и был ранен, едва не убит, и Тулона никакого не вышло. Скалон же своего шанса не упустил. Евгений Альбовский пишет о Скалоне: «своим усердием и тонким знанием разных артикулов он обратил на себя внимание Императора», с некоторой иронией добавляет: «это был самый верный путь к отличию», и заключает: «Скалон, несмотря на юныя свои лета и пребывание в патриархальной Сибири, видимо, постиг политику жизни».
Скалон был вполне сыном своего времени - не слишком образованным, но мечтающим о блестящей карьере, столице и больших чинах, и умеющим для этого использовать представляющийся ему шанс. В Петербурге Скалон так очаровал императора Павла, что на одном из смотров император пожаловал Скалону анненскую шпагу. Это было знаком особой милости: орден св. Анны был единственным, которым Павел, будучи еще цесаревичем, мог награждать тех, кому симпатизировал, а анненское оружие было его личным изобретением для «секретных», не согласованных с матерью, императрицей Екатериной, награждений. Привязанность к ордену св. Анны Павел сохранил и по вступлению на престол (награждения орденом св. Георгия при нем не производились - высшей наградой при Павле являлся орден св. Иоанна Иерусалимского). Карьера Скалона при Павле была реактивной - в 1800-м году он уже генерал-майор (тогда же он стал шефом Иркутского полка).
2.
Однако эта близость к императору сыграла со Скалоном злую шутку, причем - в самом прямом смысле. Натан Эйдельман в своей книге «Грань веков» пишет, что лидеры заговорщиков Панин и Пален, чтобы заставить царских сыновей Константина и Александра определиться, подсунули Павлу на подпись указ, согласно которому Александра надлежало заточить в Петропавловскую крепость, а Константина - «отправить в полк Скалона, стоящий в Сибири». Так Скалон, против своей воли и сам о том не подозревая, стал участником заговора против своего покровителя. Можно с немалым основанием предположить, что после этого всякое упоминание имени Скалона было болезненно как для Александра, так и - тем более - для Константина.
Император Павел погиб, с ним погибла и карьера Скалона. В 1802 году он был уволен в отставку и проводил время в Курской губернии.
Евгений Альбовский пишет: «Сдал полк Скалон в прекрасном состоянии. По требованиям того времени - в смысле фронтовых тонкостей - он довел его почти до совершенства; но как он его подготовил в боевом отношении, судить нельзя - время было мирное». И добавляет: «Чтобы Скалон был любим своими подчиненными, на то нет никаких указаний».
Любить же его солдатам было и правда не за что - при нем, пишет Альбовский, «в месячных рапортах начинают часто появляться сведения о состоянии под судом и под арестом многих офицеров и нижних чинов. Одно из двух - либо полк был распущен, или Скалон был не в меру строгий и взыскательный начальник. За последнее как будто больше данных». Скалон, скорее всего, был службист и педант - этим и подкупил императора Павла.
3.
В службу он вернулся только в апреле 1806 года. Историки пишут, что в Скалон просился на войну с французами, из этого можно заключить, что писать свои прошения Скалон начал еще в 1805 году, но военному ведомству за всеми заботами этой кампании было, видимо, не до него. Да и после нее Скалона не облагодетельствовали: ему предложили принять в команду все тот же Иркутский драгунский полк. Это означало - ни чинов, ни наград, ни продвижения, в общем, ничего из того, что и тогда, и сейчас компенсирует офицеру тяготы его службы.
Альбовский пишет, что перспектива ехать в Бийск не радовала Скалона: «Свое неудовольствие Скалон высказал и просил назначить его на какое-либо другое место». Однако граф Ливен, ведавший при Александре назначениями, написал Скалону: «вы назначаетесь для приведения его (полка) снова в отличное устройство, в каком вы оставили полк сей». Скалон будто бы от комплимента «растаял и поехал в Сибирь принимать полк сей».
В 1808 году Скалон возглавил и успешно провел большое дело - вывод сибирских полков к западным границам. За это он был награжден орденом св. Владимира 3-й степени. Нынешние историки пишут «за сбережение людей», однако в книге Альбовского сказано, что - «за сбережение лошадей», и по обычаям того времени такое соображение кажется куда более вероятным. (Лошади в ту эпоху ценились высоко, может, даже выше людей. Именно гибель в Русском походе громадного количества годных для кавалерии лошадей стала причиной неудач Наполеона в 1813 году).
В 1811 году он получил орден святого Георгия 4-й степени - это было награжение за 25-летнее пребывание в офицерских чинах.
4.
Начавшаяся в 1812 году война с Наполеоном была его первой войной. Скалону было уже 45 лет - многовато для генерал-майора тех времен. Думал ли он о новом «Тулоне», или честолюбивые мысли давно оставили его? Скалон командовал драгунской бригадой из Иркутского и Сибирского полков в 3-м резервном кавалерийском корпусе, состоявшем при 6-м корпусе Дохтурова. То один, то другой его полк назначались в арьергард под командой то графа Петра Палена, то барона Крейца. При описаниях арьергардных боев имя Скалона не упоминается - историки пишут то о графе Палене, то о бароне Крейце. Даже Евгений Альбовский, составивший очень подробную историю Иркутского полка, описывая присоединение корпуса Дохтурова к 1-й армии и последующе затем отступление к Смоленску, упоминает Скалона лишь раз, да и то по небоевому поводу, а как председателя военного суда, который должен был разрешить спор шефа Сибирского драгунского полка барона Крейца и командира того же полка полковника Сонина.
Коса на камень нашла еще в начале похода: сначала Сонин сделал Крейцу замечание относительно неверной рассылки патрулей. Спустя два дня Крейц приказал отдать добытый овес лошадям своего эскадрона, а Сонин сказал, что овес следовало бы разделить поровну на все эскадроны. Шеф в полку считался старше командира, и Крейц приказал Сонина арестовать. Но Сонин палаша не отдал и предложил Крейцу объяснить, в чем, собственно, он, Сонин, виноват. Крейц в ответ подал в военный суд. Скалон вел следствие вел, и, как пишет Альбовский, «не покривил душой и смело обратил внимание начальства на то, что до отдачи под суд Сонин был аттестован хорошо». Сонина все же осудили, указав, что в обоих случаях был приказ и его надо было выполнять и приговорив к разжалованию в рядовые на неделю. (Чина своего он, однако, не лишился ни на день. Кутузов, который к окончанию этой истории уже был главнокомандующим, назначил Сонина состоять при себе. Впоследствии, при преобразовании Иркутского драгунского в гусарский, Сонин стал командиром этого полка).
Однако историк из Бийска Сергей Исупов, биограф Скалона, выпустивший о нем несколько книжек, выяснил, что Скалон все же участвовал в арьергардных боях своей бригады и даже был контужен ядром (подробнее - http://altapress.ru/story/82091/?viewcomments=1).
Смоленск должен был стать первым большим сражением для Скалона. Так вышло, что здесь он и нашел свою смерть. В некоторых книжках она описывается героически - будто бы Скалон, видя, что французская кавалерия пытается захватить русские пушки, «решился на отчаянный шаг» - атаковал французскую конницу во фланг, а при возвращении из этой атаки и был убит.
Однако Богданович в «Истории войны 1812 года» описывает дело несколько иначе: «…Дело началось атакою кавалерийской дивизии Брюйера на наших драгун, которые, будучи опрокинуты, отступили в беспорядке через Малаховские ворота в город. Здесь погиб генерал Скалон».
Евгений Альбовский полагал, что участие драгун в Смоленском бою было минимальным. В обоснование этого он приводил рапорт подполковника Южакова, командира Иркутских драгун, инспектору всей кавалерии Великому Князю Константину Павловичу: «(…) шеф командуемого мною Иркутского драгунскому полку генерал-майор Скалон в сражении, бывшем при г. Смоленске сего августа 5-го числа с полуночи седьмого часа до полудни шестого, удерживал полком и егерскими стрелками неприятеля, устремившегося с сильным действием пушечных выстрелов; и когда оны превосходность сил на занимаемом пункте совершенно усилился и стрелки наши, равно и бывший прикомандированным к полку 24-й артиллерийской бригады легкой роты №45 подполковник Айгустов с двумя орудиями отретировались, то генерал-майор Скалон по приказанию командовавшего в тогдашнее время отрядом генерал-майора Сиверса, отступая, убит пулею, а прапорщик Тегенцов ядром, при чем получил контузию майор Устюжанин и бригадный адъютант поручик Васильев, а из нижних чинов убиты рядовые 3, строевых лошадей 18, ранено унтер-офицеров 2, рядовых 12, строевых лошадей 5. Августа 10, 1812».
Однако рапорты всегда пишутся так, чтобы ничего неприятного о себе не сказать. Отступление же полка при атаке неприятеля - это и есть то неприятное, что хочется обойти.
У Южакова могли быть и другие резоны. Упомянутый в его рапорте Сиверс легко угадывается в графе С., о котором пишет в воспоминаниях участник Смоленского сражения Иван Липранди: «В то самое время неприятельская конница атаковала нашу, стоявшую на левом фланге. Начальник ее, граф С., не долго мог сопротивляться; мертвецки пьяный и упавши с лошади, он бросился с драгунами своими в полном беспорядке в Молоховские ворота, потеряв генерал-майора Скалона. Это произвело беспорядок, которого невозможно было уже и исправить впоследствии».
Вполне вероятно, что последнее описание ближе всего к тому, как все на самом деле было. Оно же лучше других объясняет, почему тело Скалона осталось лежать на поле сражения.
Предместье Рачевка (Раченки), где стояли драгуны Скалона, и Молоховские (Малаховские) ворота, возле которых был найден убитый генерал, находятся вовсе не рядом. На плане тогдашнего Смоленска видно, что от предместья до ворот довольно далеко. Стены Смоленска составляли в окружности больше пяти верст (около 5,5 км). До Молоховских ворот от Рачевки драгунам надо было проехать вдоль стен не меньше километра - и все это под огнем французов. То, что Скалона нашли уже в районе Молоховских ворот, показывает, что генерал был убит уже в конце этого пути, а не в начале, не сразу после атаки, даже если она и была.
В ночь на 6 (18) августа русская армия оставила Смоленск. После вступления в город французов Наполеон велел похоронить убитых. О найденном среди мертвецов русском генерале было доложено Наполеону и он приказал похоронить Скалона (фамилия его была как-то выяснена) в Королевском бастионе со всеми почестями. На похоронах присутствовал сам Наполеон, а с ним - и генерал Павел Тучков, раненым попавший в плен в бою под Лубиным. Альбовский пишет, что между Наполеоном и Тучковым был о Скалоне разговор.
- Судя по фамилии, Скалон был француз? - спросил император.
- Скалон давно переехал из Франции в Россию… - ответил Тучков.
- А, понимаю! Верно, вследствие уничтожения Нантского эдикта… - сказал Наполеон.
Эпитафия Альбовского такова: «Дед Скалона бежал из Франции; судьба из глубин Сибири привела его внука на встречу прежним соотечественникам, от которых он и принял смерть, а самый знаменитый из них присутствовал на похоронах и отдал ему последний почет»...
Сергей Исупов в помещенном в его книге «Бийск: острог, крепость, город» очерке о Скалоне, пишет, что семья его долгое время надеялась, что генерал попал в плен (хотя по обычаям тех лет пленные как офицеры, так и генералы довольно скоро давали о себе знать, к ним пропускали слуг, им можно было передать деньги). То, как погиб Скалон, никто не видел (точно то же очень скоро повторилось на Бородинском поле с Кутайсовым), поэтому родные верили слухам о каком-то генерале, будто бы отправленном французами во Францию.
Судьба Скалона выяснилась только в конце 1813 года. Вдове его, Каролине Христофоровне, дочери омского коменданта бригадира Кесслера, царем Александром была назначена пенсия в 900 рублей в год (так пишет Альбовский, Исупов указывает сумму в 1800 рублей), а детей - пятерых сыновей - царь приказал воспитывать за счет казны. Каролина Христофоровна в 1818 году умерла.
5.
Из детей генерала в историю попал (во всех смыслах) его старший сын Александр. В 1813 году он, 17-ти лет от роду, поступил в армию и участвовал в Заграничном походе. В 1825 году, после восстания декабристов, выяснилось, что Александр Скалон, к тому времени штабс-капитан, был членом Союза благоденствия. Но то ли участие его было невелико, то ли из уважение к памяти отца, но дело Александра Скалона «высочайше повелено было оставить без внимания». Александр Скалон служил по гражданской линии и выслужил чин тайного советника (генерал-лейтенант).
Еще один сын Скалона, называнный в честь отца и деда Антоном, также стал генерал-лейтенантом. О других детях генерал-майора Антона Антоновича Скалона ничего выяснить не удалось.
Внуки Антона Скалона - генерал-адъютант Георгий Антонович (участник русско-турецкой войны 1877-1878 годов) и генерал от кавалерии Дмитрий Антонович Скалоны - поставили в 1912 году своему деду в Смоленске памятник.
Последний прямой потомок генерала Антона Антоновича Скалона - священник Владимир Скалон, настоятель русского кафедрального собора Воскресения Христова в Бунос-Айресе, умерший недавно. Дочь его Татьяна живет в Лондоне.
Скалонов в русской истории очень много. Так, в энциклопедию Брокгауза и Эфрона попал, кроме Антона Антоновича, Василий Юрьевич Скалон, земский деятель, занимавшийся созданием артелей (кооперативов), издававший газету «Грамотей». Сын этого Скалона, Николай Васильевич, был расстрелян большевиками 7 ноября 1918 года - из-за этого в семье Скалонов при советской власти 7 ноября (праздник Великой Октябрьской революции) не праздновали ни при каких условиях.
Один из Скалонов был преподавателем Достоевского, Скалоны породнились с Рахманиновыми, математиком Эйлером.
Владимир Евстафьевич Скалон во время Первой мировой войны был генерал-квартимейстером ставки Верховного главнокомандующего. В ноябре 1917 года его назначили военным консультантом переговоров в Брест-Литовске. 29 ноября, через несколько часов после начала переговоров, Скалон застрелился. Бонч-Бруевич, упросивший Скалона войти в русскую делегацию, писал потом, что генерал был поражен заносчивыми требованиями немцев. Дмитрий Галковский в своей статье «Подвиг Скалона» (http://www.rulife.ru/mode/article/42/) оценивает поступок генерала так: «Он дал возможность будущему белому движению при победе автоматически смыть позор Бреста».
Потомок Скалона, правда, не прямой (через второго сына Данилы Скалона - Александра) Александр Скалон долгое время жил в Барнауле, преподавал в Алтайском госуниверситете, но затем уехал в Смоленск. Старший его сын, уехал в Москву. Дочь и бывшая жена (Надежда Скалон, журналист) в Барнауле. Так что Скалоны по-прежнему живут на Алтае.