Товар или Человек? Мысли по поводу экономики массового производства.
Товар или Человек?
Мысли по поводу экономики массового производства.
Проституция является лишь некоторым особым выражением всеобщего проституирования рабочего...
Карл Маркс, "Экономическо-философские рукописи"
Правильно выражаясь, надо сказать: не работа разделена, но люди разделены на частицы людей, разломлены на маленькие кусочки, на крошки; так что та малая часть рассудка, которая оставлена в человеке, недостаточна, чтобы сделать целую булавку или целый гвоздь, и истощается на то, чтобы сделать кончик булавки или шляпку гвоздя. Правда, что хорошо и желательно делать много булавок в день; но если бы только мы могли видеть, каким песком мы полируем их - песком человеческой души, то мы бы подумали о том, что это тоже и невыгодно.
Джон Раскин
Предисловие
Большая и наиболее активная часть жизни человека проходит в занятии тем, что принято называть трудовой деятельностью, т. е. в выполнении определённой физической или умственной работы во имя получения денег, материальных благ и престижа. Большинство людей современного общества усвоило идею о том, что каждый человек должен продавать себя на «рынке труда», чтобы купить себе удовольствие или просто существование и уже выросло не одно поколение, которому такое положение вещей представляется неким фактом существования в этом мире, повинностью, которую каждый должен отбывать за право дышать. Всякий, кто решится поставить под сомнение необходимость продажи своего труда, рискует прослыть лентяем, который хочет тех же благ, но не хочет «вертеться» за них.
Человеческая жизнь представляется совокупностью напряжений, приобретаемых на работе, и расслабления, получаемого, когда она закончена. То, что называют трудом, представляется человеку чужим, навязанным ему роком, каким-то проклятием [В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься. (Быт. 3:19)], естественно желанным (и недостижимым) состоянием является его отсутствие, вечная праздность, где за удовлетворение желаний, за саму жизнь не надо платить -- "Рай". Моя задача в данной статье в том, чтобы попытаться дать некие идеи к пониманию того,
что есть труд?
почему трудовая деятельность принимает те формы, какие она принимает в современном нам обществе.
к каким последствиям для мироощущения индивидуума и всего общества эти формы ведут.
К написанию этой работы меня привела необходимость каким-то образом свести воедино и систематизировать те выводы, к которым я пришёл в дискуссиях со многими моими собеседниками, разбросанными по всему миру. В конце настоящей статьи читатель найдёт несколько ссылок, которые показались мне наиболее важными, под номером один в которых стоят «Экономико-философских рукописи» Карла Маркса, не потому что я согласен с ним вполне, но потому, что работа эта послужила для меня тем толчком, который заставил выкристаллизоваться те идеи, которые развивались у меня в течение последних двух с лишним лет, что я занимался разбором оснований и функционирования системы капитализма, начало которому во многом положила книга Прудона «Что такое собственность».
То, что здесь написано ни в коем случае, конечно, не может претендовать на сколь-либо глубокий анализ заявленной темы, и мне самому ещё многое нужно в ней понять, чем я по возможности и занимаюсь в свободное время - это скорее определённый milestone на моём личном пути к выработке более чёткой картины мира, и поскольку мысли, выраженные здесь, могут быть полезны не только мне, но и другим людям, точно так же, как и я, не изучавшим предмет систематически, но ощущающим, что с той реальностью общественных отношений, в которых они себя находят, «что-то не так», я предлагаю настоящие идеи на их суд, как бы отрывочно и бегло, они не были поданы в настоящей работе. Найти выход, найти решение можно только тогда, когда задачу поставлено, когда осознано то, что является корнем проблемы, и то, к каким последствиям устранение этого корня может вести, посему главной целью, которой могла бы в самом идеальном случае служить данная статья, помимо чисто личной для меня цели фиксации своих мыслей для собственных нужд, является возвращение данной тематики в общественную дискуссию, проблематизация её, ибо, как мне кажется, многие факты экономической жизни общества понимаются даже «критически мыслящими» людьми как само собой разумеющиеся, в то время как само существование этих фактов обусловлено той системой, которую они критикуют, и во многом те блага, которыми они пользуются, в свою очередь, и суть порождения наиболее отрицательных её сторон.
I
Труд как повинность и как потребность
Начать стоит с того, чтобы попытаться понять чем же является труд вообще и тот труд, который имеет место в современном нам обществе, основанном на товарном производстве. Пожалуй, наиболее общее определение труду как таковому можно дать так: Труд есть всякая разумная деятельность человека. Так, работа машины не является её «трудом» именно потому, что машина не мыслит и её деятельность есть простое приложение физических сил, изменяющее предметы. Точно так же и животное, руководимое инстинктом, не может трудиться: оно лишь исполняет ту заложенную в него миллионами лет эволюции последовательность действий, которая при равных условиях всегда остаётся одной и той же. И из всего, что можно назвать деятельностью человека, именно осмысленные действия, т. е. такие, что совершаются не автоматически, не рефлексивно, а в соответствии с наперёд имеющимися у него представлениями об их последовательности и смысле только и можно назвать трудом. При этом смыслом труда может быть как воплощение каких-либо своих идей, что бы ни было их источником, так и воплощение идей другого человека, во имя чего бы это не происходило.
Дав определение труду вообще, необходимо понять, в каком отношении он находится к потребностям человека: служит ли он только удовлетворению иных потребностей или же является сам одной из потребностей человека, т. е. является ли труд лишь средством или же так же и целью его существования. Те представления о труде, которые являются главенствующими в современном сознании и сформированы под влиянием моделей политической экономии, рассматривают его исключительно в первой ипостаси: человек предполагается наделённым определённым набором потребностей, в первую очередь поддержания своего биологического существования и размножения, а так же «социальными»: потребностью в общении, завоевании и охране своего статуса в сообществе себе подобных и т. д. - и во имя удовлетворения этих потребностей он трудится. Это есть единственный аспект труда, являющийся предметом политической экономии, ей, коль скоро она претендует на то, чтобы определить условия прогресса, т. е. наиболее гармоничного развития общества, необходимо, чтобы всякий труд был равен самому себе, т. е. чтобы не существовало предпочтительного труда per se, ибо в противном случае, требуя от него того труда, который определяется спросом на рынке (при капитализме) или потребностями государства (этатистский социализм), она неизбежно будет лишать его удовлетворения потребности в том труде, который он ощущает как свою потребность, делая его тем самым вечно неудовлетворённым и не потому, что он работает мало, чтобы заработать на удовлетворение своих потребностей, но именно потому что он работает.
Привычный нарратив прогресса, используемый либеральными идеологами, заключается в постепенном переходе от грубого, неразделённого и малопроизводительного труда ко всё более специализированному и производительному, т. е. к такому, который с теми же или даже меньшими физическими или умственными усилиями позволяет произвести больше, а значит удовлетворить больше потребностей. И если бы, в самом деле, всякий труд безотносительно своего содержания воспринимался человеком одинаково, т. е. если бы труд был равен самому себе, то нарратив этот вполне оправдан: мы, действительно, стали производить больше на единицу «условного труда» и с меньшими затратами, с меньшими угрозами здоровью трудящихся. Но коль скоро мы отвлечёмся от теоретических построений и взглянем на реальность, то ошибочность такого подхода станет совершенно очевидной: ясно, что человек воспринимает разные виды деятельности по-разному, и если бы во имя увеличения количества производимых товаров, большинству нужно было работать мойщиками отхожих мест или мясниками, то такой прогресс в производительных силах вряд ли можно было бы назвать прогрессом человеческого общества, если критерием его взять удовлетворённость собственной жизнью.
Введение в систему понятия удовлетворения от труда повышает сложность «науки прогресса» безмерно. Ясно, что труд не равен самому себе, и следовательно, даже приписывая ему чисто инструментальное значение добывания средств удовлетворения иных потребностей, мы вынуждены признать, что существует лучший и худший труд - не с точки зрения количества производимого товара, но с точки зрения человека, этот труд выполняющего. Разница в труде есть в разница в степени схожести той деятельности, которую выполняет человек с тою, которая проистекает из его потребностей как разумного общительного и телесного существа. Всякий труд, в котором происходит игнорирование этих потребностей, делающих человека человеком, есть деятельность самоотрицания, отравляющая его жизнь, какое бы количество товара ни производилось посредством его. Правда, что лишение человека каждой из этих потребностей неравнозначно лишению остальных: отрицание телесной природы человека, как если бы он вынужден был часами сидеть недвижимо, решая в уме какие-либо задачи, имеет свои пагубные последствия тут же - в виде боли, слабости и болезней, а в случае лишения общения с себе подобными или использования разума для поиска решений в трудовой деятельности имеет следствием деградацию его как личности: например, когда он вынужден работать на конвейере, отупляя свой разум - несмотря на эту неравнозначность верно, что отрицание любой из этих трёх приводит к общему неудовлетворению человека своей жизнью, а значит сводит на нет упрощённое представление о том, что чем больше «экономический рост», тем счастливее страна.
Далее, представление политической экономии о труде, как о вынужденной деятельности, необходимо совершающейся лишь во имя удовлетворения иных потребностей человека легко опровергается тем, что согласно ему человек, не гонимый нуждою, т. е. не принуждённый вести войну против мира вещей и мира людей, не будет делать ничего. Доказывать ложность такого представления совершенно излишне, и те факты, которые приводятся адептами капитализма как обоснование своей правоты, т. е. что человек работает лишь из-под палки, а коль скоро палки этой нет, он бездельничает или предаётся самым вредным порокам, всегда имеют в виду человека этого общества, т. е. подневольное существо, для которого отсутствие принуждения есть повод накопить силы или расслабиться, что никак не может быть доказательством того, что человек, который не испытывает принуждения вообще, риска его в будущем и не имеет травмы от него в прошлом, будет продолжать делать то же самое. Человек, живущий в системе принуждения бездельничает и кутит, имея в виду будущее напряжение, точно так же, как тот, кто всю неделю вынужден рано вставать, позволяет себе проваляться в постели на выходных больше, чем он бы это делал, если бы не должен был вставать на неделе рано.
Чтобы понять, является ли труд потребностью и какой труд является таковой, необходимо исследовать, какое из всевозможных дел, которые может совершить человек, является для него желанным, таким, за которое он берётся, когда его не гонит нужда, когда он может выбрать то, что он будет делать, не рискуя в будущем поплатиться за свой выбор. Ясно, что человек возьмётся делать то, что ему интересно, т. е. такое дело, которое является воплощением идей, возникающих в его сознании, идей, проистекающих не из внушённых представлений о престижности того или иного дела, но из свойственной человеку потребности преобразовывать мир - основы всякого свободного творческого труда. (Именно это мы всегда наблюдаем на детях, которые берутся мастерить что-то, не имея никакого принуждения над собой, да часто и вопреки этому принуждению, которое выставляют «взрослые», и только в процессе воспитания и социализации, которые означают в значительной степени перенимание навыков жизни в обществе, в котором ценностью обладает лишь продаваемый труд, человек приучается учить и делать то, за что ставят отметки в школе, за что родители разрешают подольше смотреть телевизор, за что хвалят. Смысл учения в школе - это вовсе не просвещение отдельного индивида, но приучение его к деятельности продажи своего труда: не только сама организация обучения с плохими и хорошими отметками, приучает человека работать «за плату», но и сам изучаемый материал есть вовсе не то, что отвечает на вопросы ребёнка об окружающем мире - так что большинство детей совершенно неспособно перенести полученные ими знания на практику - но лишь отрывочные и часто бессвязные знания, которыми человек должен владеть, чтобы суметь продать свой труд. Ребёнок изучает не то, что ему интересно, не то, что увеличивает его понимание окружающего мира, но то, что отвечает интересам рынка, на который он уйдёт, коль скоро кончится детство, рынка, к которому его готовят все 10 лет учёбы. Оправдание школьного образования могло бы быть в том, что оно расширяет возможность выбора, открывая для ребёнка новые сферы деятельности, которые зачастую отсутствуют в его обыденной жизни (высшая математика, теоретическое естествознание и т. п.), но нет и этого: на рынке, куда он приведён по окончании своей учёбы, он, за редкими исключениями, выбирает не то, что ему интересно и приятно делать, но то, что ему наименее неприятно, поскольку никакие из предлагаемых ему обществом «путей самореализации» не отвечают той потребности в самореализации, которая есть у него.)
II
Отчуждение от труда
Итак, осмысленный труд, заключающийся в творческом преобразовании мира, сам по себе является потребностью, составляющей счастье человека. Тот же труд, который он совершает лишь во имя продажи, не есть удовлетворение этой потребности, и если продаваемый труд полностью замещает всякий иной, то само понятие труда теряет смысл деятельности самовыражения и приобретает иной - деятельности, навязанной извне, вынужденного труда. Этот процесс замены смысла понятия с необходимо связанного с природой человека, т. е. родного ему, на вынужденное, т. е. чужое и есть отчуждение, здесь специально - отчуждение от труда. Суть дела не меняет даже и то, что в силу разносторонности своего ума человек может на определённое время находить в навязанном ему труде выражение своих мыслей, возникающих у него, когда он занят им, что облегчает его бремя, - несмотря на это труд его так или иначе представляется ему внешним занятием, а не продолжением мысли, не частью его жизни: жизнь в полную силу начинается для него лишь тогда, когда работа заканчивается, и он, завершая свои дела в конце рабочего дня, считает себя в полном праве более о ней не думать.
Отчуждение от труда как такового есть характерная черта мироощущения человека общества, в котором вся трудовая деятельность его имеет целью лишь производство как можно большего количества товара, ибо лишь товару, т. е. вещи, а не осмысленной деятельности приписывается возможность удовлетворения потребностей человека. Максимальное же увеличение количества производимых товаров становится возможным только при сведении его производства к ряду простейших операций - при разделении труда. Разделение труда есть синоним использования деятельности человека, сведённой в своём идеале к самым примитивным операциям, к механической работе машины во имя экономического роста, именно оно является тем общественным механизмом для которого отчуждённый труд человека должен быть его постоянным и зачастую единственным трудом. (Настоящий труд, если он вообще остаётся, проявляется рудиментарно в виде работы по дому или же в виде своего заменителя, носящего теперь название хобби.) Разделение труда как способ производства порождает собой главное отличие современного общества ото всех иных: при феодальном строе, когда помещик имел право присваивать себе определённую долю товара и труда (оброк и барщина), произведённых крепостным, труд последнего на него, хоть и являлся принудительным, равно как и присвоение продукта его труда было грабежом по своей сути, но при этом у человека оставалось место для работы по своему усмотрению, его труд не выставлялся на продажу полностью, не сводился лишь к выполнению какой-либо чисто механической функции, как это имеет место там, где разделение труда становится главным принципом производства.
Разделение труда изначально вводится правящим классом для извлечения максимальной прибыли из подвластных ему людей, а вовсе не путём естественной, «добровольной» специализации по принципу, что кому больше нравится и что у кого лучше получается, которая возникает среди свободных и равных людей: в этом случае, как справедливо писал Толстой, труд может быть разделён только до определённой степени - степени, которая уже давно пройдена в нашем обществе. Фундаментальной причиной возникновения разделения труда, таким образом, является наличие этого правящего класса, т. е. господство одних людей над другими. Однако, несмотря на эту изначальную причину, взаимосвязь между системой господства и разделением труда намного сложнее простой причинно-следственной: система господства, наследуемая от феодального строя, лишь запускает механизм, в дальнейшем же неравенство и разделённый труд порождают друг друга, так что преодоление лишь одного из них невозможно, возможно лишь одновременное преодоление обоих. Неравенство порождает разделение труда - это процесс в общих чертах понятный, коль скоро мы предполагаем, что целью господствующего класса является обогащение, т. е. увеличение своего влияния и сознаём, что наилучшим способом использования подвластных индивидов для этой цели является разделение их работы. Несколько сложнее увидеть то, каким образом само это разделение, будучи однажды установленным, само порождает власть, как оно начинает существовать в достаточной степени автономно от породившего его неравенства, так что даже если представить себе теперь общество людей равных, но при разделении труда, то в нём с необходимостью должны возникать структуры господства. Чтобы понять, как это происходит, мы рассмотрим в дальнейшем, к каким последствиям как для отдельного человека, так и общества в целом, оно приводит.
III
Отрицание разумной природы человека
Всякий раз, отправляясь на службу человек вынужден совершать усилие над собой, которое он переносит, в зависимости от тяжести труда, с одной стороны, и характера и убеждений, с другой, с той или иной степенью отторжения: порой ненавидя то, что он делает, порой относясь к нему философски: каждый должен «трудиться», и моя работа ещё не самая худшая. Протест существа человека против «работы» есть не что иное, как протест против насилия над собой, являющийся следствием того, что практическая деятельность, которую он совершает, перестала быть тем, чем она должна быть, т. е. продолжением мыслительной деятельности, как это и должно быть у разумного существа, но превратилась в нечто внешнее, т. е. в действия, не имеющие ничего общего с мыслями человека об окружающем мире, соответствующие, напротив, проектам по его преобразованию того, кто платит, «работодателя». Человеческая деятельность, таким образом, становится бездумной, т. е. перестаёт быть человеческой, человек отрицает себя как разумное существо в своём труде, обесчеловечивается в нём. Для него было бы намного легче переносить свою работу - и приносить больший результат! - если бы он мог во время её, выключать своё сознание, передавая контроль за своими мышцами или вычислительными функциями мозга, некоему пункту управления производством, т. е. становясь вполне машиной, бессознательной комбинацией сил природы.
Работа на конвейере, т. е. «работа машиной», сведение всего человеческого существа к серии однообразных механических действий - это лишь крайний и очевидный пример отрицания своего разума, проистекающий от разделённого труда, но не надо думать, что всякая другая разделённая работа имеет по отношению к этой сущностное отличие. Труд продавца сводится к однообразному контакту с покупателями, труд «офисного работника» - к сортированию и обработке бумаг, и даже т. н. творческие профессии, наподобие учёного или дизайнера требуют от человека применения его мыслительной способности, рассчитанной на решение различных возникающих практических задач, лишь в одном русле, т. е. превращения человека в аналог компьютера. Действительная разница между специальностями лежит не в том, что одни, «творческие», являют собою то, чем должен быть труд разумного существа, а другие - нет, но в том, что в первом случае человек способен, отвлекаясь от вопросов и забот жизни, которые стоят перед ним сейчас, выбрать не второстепенные, но десяти- или ещё более степенные, и заняться решением их, как если бы они составляли вопросы или стремления его познавательной или созидательной способности. Человек способен делать неважное и находить порой интерес в этом, но сущности дела, т. е. того, что свою мыслительную способность он использует не на то, что имеет непосредственное отношение к его жизни, но на решение задач, поставленных кем-то во имя посторонних для данного человека целей, это не меняет. В этой деятельности меньше отрицания своей разумной природы, потому что здесь остаётся простор для собственных решений, но и здесь сама мыслительная деятельность является вынужденной, а не возникающей спонтанно, как это происходит, когда человек решает проблемы, возникающие в своей жизни, а не в той области, за решение проблем которой ему платят, пусть даже он имеет право пользоваться определённой свободой выбора деятельности - но всегда внутри этой области.
Отрицание разумной деятельности, проистекающее от разделения труда, не заканчивается с окончанием «рабочего дня», но оставляет свой отпечаток на всём характере жизнедеятельности человека. То свободное время, которое человек мог бы потратить на разумный, т. е. настоящий труд, он тратит на получение удовольствий, «удовлетворение потребностей». Гедонизм, т. е. перенесение центра тяжести своей жизни на жизнь животного, разврат, пьянство и наркомания среди рабочих суть не что иное, как необходимые следствия отсутствия разумного труда. Будучи вынужденным большую часть дня напрягаться, отрицать самого себя в своей работе, имея лишь ограниченное общение с себе подобными, он начинает, с одной стороны, с недоверием относиться к разуму как таковому: для чего он, если повсюду в тех структурах, в которых человек задействован и которые он приучен уважать и почитать за объективную данность, разум одного конкретного индивида не имеет почти никакой ценности, важна воля «работодателя» либо в случае государства - воля «народа», с другой, человек подчас настолько изматывается в своей работе, что не имеет сил, делать что-то иное в своё «свободное время». (Разница между видами труда здесь тоже не так важна: стоящий у конвейера отвыкает применять свой разум вообще: без упражнений мозг, как и любой другой орган, атрофируется; тот же, кто занят более интеллектуальным трудом, несмотря на сохранение остроты ума, имеет чрезвычайно узкую сферу его применения и подобно человеку весь день разгружавшему вагоны, и не имеющему, несмотря на свою физическую силу, ещё сил делать что-то для себя по окончание работы, он, приходя домой, уже просто не имеет ни умственных сил, ни желания думать о чём-то ином.) В итоге, единственное, на что его тянет, когда он приходит домой - это расслабиться или развлечься, в лучшем случае посмотреть что-нибудь «весёленькое» по телевизору или в Интернете, затуманить свой ум, остатки мыслительной способности, алкоголем и прочими наркотиками.
IV
Фрагментация общества
Труд человека в отсутствие разделения труда - это совместный труд всего общества, не только понятный каждому вплоть до незначительных деталей, но и зачастую совершаемый вместе его членами: совместный покос сена, совместная охота и т. п. Деятельность такого рода естественным образом сплачивает население и способствует быстрому обмену мыслями и опытом между людьми: в данном случае, те мысли, которые рождаются в их умах - независимо от области их применения: хозяйство, природные явления, религия, мораль, - относятся к общей всем практической жизни, а потому могут быть выставлены на суд всего общества, так или иначе понятны каждому его члену. С другой стороны, постоянное общение людей в рамках совместной трудовой деятельности приводит к тому, что идеи эти, будучи понятными всем, могут в то же время и достаточно легко быть донесены до каждого в результате того общения, что возникает при совместно выполняемой работе.
Соответственно этому и тот эффект разобщения, который оказывает на общество разделение труда, проявляется двояко. Узкая специализированность деятельности людей здесь приводит к тому, что человек
1) начинает замыкаться в своей профессиональной сфере. Цель на максимальное увеличение производства товара не оставляет времени даже на то, чтобы он понимал, какое отношение к реальной жизни имеют те предметы и услуги, которые он производит, равно как и знания, которыми он для этого должен обладать. Школа наполняет его всевозможными ответами, но ответами, которые в подавляющем большинстве случаев не имеют никакого отношения к тем вопросам, которые возникают у него по отношению к окружающему его миру. В итоге уже в эти годы человек начинает жить как бы в двух реальностях: реальности практической жизни и реальности профессиональной деятельности, которые имеют между собою мало общего, так что часто хороший ученик и затем профессионал, оказывается совершенным профаном в жизни. Это и не может быть иначе в обществе, где целью является не развитие каждого конкретного индивидуума, требующее всегда затрат времени, но как можно скорейшее вовлечение его в процесс «трудовой деятельности», т. е. как можно скорейшее использование его как шестерёнки в машине массового производства, эксплуатация в точном смысле этого слова. Шестерёнке при этом совершенно необязательно понимать, как работает весь механизм и на что направленна её деятельность, для неё важно лишь крутиться так, как от неё требуют.
Разделение окружающего мира на практическую, «бытовую», жизнь, требующую ответов, более-менее понятных всем людям и на навязываемую общественным строем жизнь - учёбу, начинающееся в школе, уже в этот период приводит к разделению людей на группки по принципу отношения к ней: перенося центр своей активности в одну из этих сфер, человек неизбежно теряет в другой: он становится либо «заучкой», всё более отдаляясь от жизни своих сверстников и переставая понимать их и быть понимаемым ими, либо «шалопаем», у которого отрицательное отношение к навязываемому ему знанию перерастает в апатию ко всякому применению разума к абстрактным вещам, а отвержение требований общества в области учёбы, приучает игнорировать их и в иных сферах жизни (если человеку ставить заведомо невыполнимые правила, он выработает необязательное отношение ко всяким правилам вообще - и это один из тех эффектов, которым общество обязано нашей школе). В дальнейшем, по мере профессионального становления человека, когда сфера внешней, требуемой экономическим и общественным строем деятельности не только всё более отделяется от практической жизни, но и всё более дифференцируется в своём содержании, разделение это приобретает характер профессиональной изоляции. Непонимание возникает уже не только между теми, кто проводит вечера за уроками или чтением, и теми, кто предпочитает погонять футбол на дворе, но и между членами этих условных групп внутри них. (Во второй группе его меньше, но здесь необходимо отметить, что по мере роста разделения труда и перехода в постиндустриальное общество, спрос на «неквалифицированный труд», исполняемый её представителями, а следовательно и материальное благосостояние, уменьшаются, так что с возрастающим экономическим давлением, они вынуждены точно так же «учиться».) Перенося львиную долю своей активности в сферу, не имеющую не только никакого отношения к общей всем жизни, но зачастую непонятную даже представителям довольно близких профессий, человек начинает жить в вымышленном мире, и испытывает трудности в том, чтобы выйти за его пределы.
Подобный эффект является совершенно логичным следствием разделения труда, именно: человек может добиться максимальных успехов в какой-то деятельности (а значит и произвести максимальное количество товара или услуг), только отстранившись от всего окружающего его мира, сосредоточиваясь только лишь на ней. Поскольку же профессий существует великое множество, фиксация в одной из них с неизбежностью влечёт отдаление от «миров» представителей всех иных специальностей. Те знания и навыки, которые мы имеем, не представляют для других никакой ценности, поскольку они относятся лишь к миру, в котором живём мы. Оттого и мы сами, как носители определённых знаний и идей, теряем друг для друга интерес и ценность.
Никуда, однако, не исчезающая потребность человека находиться в общении с иными людьми, не замыкаться лишь на незначительном - профессиональном или семейном - круге их, требует своего удовлетворения и сама по себе становится тем, во имя чего человек продаёт свой труд, т. е. всё более себя изолирует. В современном обществе человек вынужден покупать себе общение точно так же, как он покупает себе кров, пищу и всё прочее: всё это более не является непосредственным следствием, плодом его труда, но должно быть выменяно за его отчуждённую работу. Для того, чтобы иметь доступ в «общий мир», перешагивающий границы своего профессионального мирка, он должен сперва купить билет, в роли которого выступает массовая культура, т. е. поддать себя обработке орудием внушения. Если же он перестаёт по каким-то причинам это делать: смотреть фильмы и передачи, слушать музыку, посещать увеселительные заведения и т. п., то очень скоро начинает замечать, как круг возможного общения для него становится всё уже и уже, и ему становится просто не о чем говорить со своими ближними.
Продолжение http://tenryu9021.livejournal.com/15790.html