Социал-демократия, марксизм и анархизм до и во время русской революции
Мы продолжаем серию статей под общим названием «Классовая борьба в Советской России (1917-1921)» и сегодня хотели бы подробно остановиться на политике как инструменте присвоения прибавочной стоимости произведённой пролетариатом. В статье также приводится подробный анализ возникновения и становления социал-демократического течения и последующего развития из него марксизма. Помимо этого, мы попытались на примере русской революции провести анализ революционных и реакционных тенденций анархизма и, в частности, проанализировать деятельность пролетарского активиста Петра Аршинова до и во время революции.
(Бернштейн, Каутский, Ленин, Троцкий, Махно и Аршинов)
Первая мировая империалистическая война привела к усилению кризиса царского государства, и в феврале 1917 г. в России сложилась революционная ситуация. Старая царская Россия не доросла до уровня глобальной конкуренции между национальными государствами, т.к. ей не удалось в преддверии империалистической бойни совершить капиталистическую модернизацию. Царизм был не в состоянии разрешить этот кризис и поэтому должен был уйти с исторической арены! Но какая сила могла сместить прогнивший царский режим? Русская буржуазия или российский пролетариат и крестьянство?
Объективное обострение пролетарской классовой борьбы в канун Февральской революции как результат кризиса российского государства тогдашним социал-демократическим партийным марксизмом в России понималось и отображалось только в идеологически искажённом виде. Несмотря на свои частично революционные фразы международная социал-демократия оставалась не пролетарско-революционным, а мелкобуржуазным течением. Её организация в форме партий воспроизводила буржуазную политику в рамках государства и гражданского общества, т.к. политические партии являются инструментом управления капитализма, но никак не его революционного упразднения.
Политика как инструмент присвоения прибавочной стоимости
Штатные партийные политики присваивают себе в виде налогов, членских взносов и пожертвований часть произведённой пролетариями прибавочной стоимости. Эта прибавочная стоимость производится на капиталистических предприятиях, таких как семейные предприятия, акционерные общества, частные предприятия, а также в государственных концернах. Правящие профессиональные политики посредством сбора налогов с капиталистов и управляющих капиталом косвенно присваивают себе часть прибавочной стоимости. Когда буржуазные профессиональные политики как управляющие государством собирают налоги с пролетариев и пролетарок, то они напрямую присваивают себе произведённую ими прибавочную стоимость. Когда профессиональные политики как характерные маски государства облагают налогом потребление капиталистов и наёмных работниц и работников, то таким образом они преобразовывают часть фонда потребления буржуазии и пролетариата в присваиваемую государством прибавочную стоимость. При этом надо заметить, что фонд потребления буржуазии состоит из прибавочной стоимости, которую производит пролетариат и которую присваивают капиталисты. Часть политически присвоенной прибавочной стоимости идёт на нужды государства (инфраструктуру, войны, немного экономической и социальной политики, культуру и спорт), в то время как другая часть присваивается профессиональными политиками в виде жалованья на нужды личного потребления. Профессиональные политики из оппозиционных партий, среди которых встречаются и члены социал-демократических партий, также присваивают капиталистическим способом произведённую прибавочную стоимость. Частично они получают часть с налогов в виде окладов депутатов парламентов, частично присваивают себе прибавочную стоимость в форме пожертвований и членских взносов. Сегодня почти во всём мире социал-демократические партии являются признанными представителями буржуазии. На тот момент, т.е. до февраля 1917 г. ни в Западной Европе и тем более в России они ещё не были полноценно признаны буржуазией и капиталом. Социал-демократические политики в своём подавляющем большинстве были или выходцами из мелкобуржуазной интеллигентской среды, или бывшими рабочими. До их полного признания, т.е.поднятия до уровня управляющих государством, социал-демократические профессиональные политики были мелкобуржуазными политиками или мелкобуржуазными демократами.
Придя к власти, они стали воспроизводить капиталистическое содержание буржуазной политики и переняли также её буржуазно-бюрократическую форму тоталитарного властвования профессиональных политиков над избирателями и партийным базисом. На самом деле пролетаризированные люди для социал-демократических профессиональных политиков были всего лишь стадом избирателей, которое послушно голосовало за них. По своему социальному происхождению социал-демократические политики были буржуазными политиками и их реальная политика также была полностью буржуазной. В действительности, социал-демократия внесла большой вклад в дело реформирования капитализма как в вопросах социальной политики, так и в деле интеграции пролетариата в демократию. В ранних демократических государствах пролетарии и пролетарки частично не имели избирательного права. То что сейчас они обладают этим правом, является большой заслугой социал-демократов и демократок. Однако эти действия были принципиально социально-реакционными. Фактически социал-демократия реформировала капиталистического врага пролетариата посредством марксистской социалистической идеологии.
Эта марксистская идеология была самообманом социал-демократии и социал-демократическим обманом пролетариата. Все это отчётливее стало видно к началу Первой мировой войны, когда большинство национальных секций Социалистического интернационала выступило на стороне своих национальных государств и правящего капиталистического класса. Таким образом, международная социал-демократия стала одним из совместных организаторов всемирной бойни мирового пролетариата.
Социал-демократические идеологи или финансировались напрямую партиями, входящими во Второй интернационал, и/или продавали свою идеологию в виде статей в газетах и книгах. Со временем социал-демократические идеологи приспособились к буржуазной практике этого политического течения и отошли от исходных постулатов марксистской теории. Это были так называемые ревизионисты - впервые эту концепцию сформулировал немецкий социал-демократ Эдуард Бернштейн. Социал-демократический центр в лице другого лидера германской социал-демократии Карла Каутского встал на основе буржуазной политики на защиту марксистской идеологии.
Левое крыло международной социал-демократии (Паннекук, Люксембург, Либкнехт, Ленин и Троцкий) пыталось все время перед Первой мировой войной защищать идеологию социал-демократического марксизма от социал-демократической действительности. Это крыло пыталось реализовать на практике свой идеал «пролетарской партии», но как со всей чёткостью показала история партийного марксизма, в природе могут существовать только буржуазные партии. Как следствие, в западных странах в процессе империалистической войны, контрреволюционного подавления пролетарских классовых боёв и после завершения Первой мировой войны социал-демократия, придя к власти, стала крупнобуржуазным политическим течением. Левое крыло порвало с социал-демократией и его подавляющее большинство образовало новое течение партийного «коммунизма» и стало частью организации капиталистической социальной реакции против пролетариата. Только маленькая часть осталась на действительно социально-революционных позициях. Именно этих в начале левых социал-демократических, а позднее партийно-«коммунистических» политиков, которые посредством политического переворота ещё не захватили государственную власть в отдельной стране, мы называем мелкобуржуазными радикалами, в противоположность мелкобуржуазным реформистам, которые посредством выборов стремятся к полноценному признанию со стороны буржуазии.
В царской России из-за существования сверхрепрессивных законов социал-демократические профессиональные политики не имели возможности как на Западе путём парламентских выборов легально постепенно интегрироваться в государственную систему. Вместо парламентских кресел самодержавие для русских социал-демократических политиков могло только предложить тюрьму, ссылку или побег за границу. Для того, чтобы русская социал-демократия смогла бы интегрироваться в парламентскую систему в России необходимо было создать настоящую парламентскую систему правления. Однако это было несовместимо с царской монархией, которая была смесью европейского абсолютизма и азиатской деспотии. Так, подавляющее большинство русских социал-демократов и демократок стали выступать за «буржуазную революцию», конечно, только как переходную стадию к «социализму».
Правое крыло русской социал-демократии - меньшевики - исходили из того, что ведущую роль в «буржуазной революции», разумеется, должна играть либеральная буржуазия, в то время как левое крыло в лице большевиков разделяло точку зрения о том, что русская либеральная буржуазия была не в состоянии осуществить радикальную антифеодальную революцию. Эта большевистская точка зрения соответствовала действительности. Всемогущая мировая буржуазия, частью которой была бессильная русская буржуазия, уже давно вела классовую борьбу против интернационального пролетариата. Когда радикальные фракции английской и французской буржуазии в 17 и 18 веке захватили политическую власть, чтобы положить конец феодализму, ещё не существовало промышленного пролетариата. Однако как британец Кромвель, так и французские якобинцы как представители класса радикальной буржуазии должны были направить свои репрессии против тогдашних мелкобуржуазных допролетарских массовых движений. В Англии это были левеллеры и диггеры, во Франции - санкюлоты. Таким образом, захват политической власти Кромвелем и якобинцами является как кульминацией антифеодальной революции, так и переходным моментом к буржуазной контрреволюции. Этот абсолютно контрреволюционный аспект политического захвата власти радикальными фракциями буржуазии марксизм в своих догматических построениях теории «буржуазной революции» практически игнорирует. В случае успешного захвата политической власти русская буржуазия была бы вынуждена вступить в конфликт как с царской реакцией, так и с крестьянством и молодым русским промышленным пролетариатом. Весь ход событий русской революции однозначно показывает, что русская буржуазия была слишком слабой для такой борьбы. Даже если русская буржуазия без захвата власти большевиками смогла бы справиться с крестьянством и пролетариатом, то мечты меньшевиков о демократической парламентской республике остались бы только грёзами. Русская буржуазия могла захватить власть в России только в форме военной диктатуры. Это предположение также однозначно доказывается общим ходом событий русской революции.
Большевики были абсолютно правы, когда сомневались в способности либеральной русской буржуазии захватить политическую власть в России. Однако они продолжали придерживаться догмы о «буржуазной революции». Только движущей силой русской революции должна была стать не либеральная буржуазия, а рабочие и крестьяне. Эта победоносная революция должная была перейти в «демократическую диктатуру рабочих и крестьян», которая на корню уничтожит феодализм, но ещё не перейдёт к осуществлению «социалистических» преобразований.
Под «социалистическими» преобразованиями социал-демократический партийный марксизм понимал национализацию средств производства и построение «рабочего государства». Однако государство - это бюрократический аппарат властвования, который управляется профессиональными политиками для того, чтобы хотя бы иметь возможность присваивать часть произведённой прибавочной стоимости. В действительности не может существовать государства, которым бы управляли рабочие и работницы. Только профессиональные политики могут управлять государством. Этот очевидный факт конечно понимали и идеологи партийного марксизма, поэтому «рабочим государством» должны были управлять не работницы и рабочие, а их авангард, т.е. партийные марксистские профессиональные политики. Именно эти профессиональные политики в таком «рабочем государстве» практически распоряжаются национализированными средствами производства. Рабочие и работницы сдают внаём свою рабочую силу больше не частным капиталистам, а государству, которое сейчас эксплуатирует пролетариат и присваивает себе всю прибавочную стоимость. Таким образом, идеологическое «рабочее государство» в действительности является госкапиталистическим режимом. Именно такого рода госкапиталистический режим был установлен в Советской России после захвата политической власти большевиками.
Теория перманентной революции Троцкого
Однако до Февральской революции большевики не стремились к идеологии «рабочего государства», а на практике к созданию госкапиталистического режима. До Февральской революции они представляли себе, что после революции будет образованно правительство из «пролетарских» и «крестьянских» партий и это будет происходить в рамках частнособственнического капитализма. На практике эти пришедшие к власти «пролетарские» и «крестьянские» партии могли только быть политическим персоналом буржуазии. Так до февраля 1917 г. относительно России идеологически большевизм отличался от меньшевизма лишь в нюансах. Что нельзя было сказать о Троцком, который тогда не был ни большевиком и ни меньшевиком, а развил свою Теорию перманентной революции, которая стала идеологической основой создания «рабочего государства», а практически госкапиталистического режима. Именно Троцкий создал идеологию советского госкапитализма.
Теория перманентной революции Троцкого исходила из того, что из-за слабости русской буржуазии и глубины социального кризиса царского режима пролетариат в России раньше, чем на Западе сумеет прийти к власти. Если под «пролетариатом» понимать мелкобуржуазно-радиакльных политиков, то Троцкий был абсолютно прав. Да, в высокоразвитых промышленных странах самостоятельный захват власти мелкобуржуазным радикализмом невозможен, т.к. госкапиталистический режим сразу же после такого захвата вступил бы в конфронтацию с контрреволюцией буржуазией и классовой борьбой пролетариата. После захвата политической власти большевизм также сразу же вступил в конфликт как частнокапиталистической контрреволюции, так и с пролетарской классовой борьбой. Только по причине социальной слабости, как буржуазии, так и пролетариата в Советской России большевистское государство смогло до 1921 г. одержать победу в этой борьбе. В развитых промышленных государствах, где буржуазия и пролетариат являются основными классами общества, захват политической власти против буржуазии и пролетариата практически невозможен. Установление госкапиталистических режимов в Восточной Германии и в Чехословакии произошло только благодаря победе советского империализма во Второй мировой войне.
Кроме того, идеология Троцкого о перманентной революции исходила из того, что «пролетариат» (т.е. партийно-марксистские профессиональные политики) после политического захвата власти должен осуществить «социалистические» (т.е. госкапиталистические) преобразования и «русский пролетариат» (т.е. русский партийный марксизм) должен был стать авангардом мировой революции. То, что русские радикально-марксистские профессиональные политики перейдут к построению госкапиталистического государства Троцкий заметил правильно, но русский партийный марксизм по двум причинам объективно никак не мог стать авангардом мировой революции. Во-первых, в индустриальных государствах захват политической власти мелкобуржуазным радикализмом невозможен и во-вторых, настоящая социальная революция несовместима с партийным марксизмом как мелкобуржуазно-радикальной идеологией.
Таким образом, после 1905 г. Троцкий создал идеологию будущего советского госкапитализма. Однако орудие для проведения в жизнь этой идеологии создал ведущий большевистский профессиональный политик Ленин. Его позиции по вопросу партийной дисциплины и господства «профессиональных революционеров» (т.е. професиональных политиков) были настолько буржуазно-сверхбюрократическими, что другие мелкобуржуазно-радикальные идеологи, такие как Роза Люксембург и Лев Троцкий подвергли его резкой критике, пока последний сам не стал большевиком. Однако эта критика по своему содержанию была больше мелкобуржуазно-радикальной критикой, чем пролетарско-революционной, т.к. Люксембург и молодой Троцкий не ставили под сомнение ни партию как принципиально буржуазную форму организации, ни вопрос существования социал-демократических профессиональных политиков.
Однако мелкобуржуазный радикализм мог только победить сверхбюрократическими политическими методами. Для воплощения советского госкапитализма в реальность необходимо было, чтобы идеология большевистской партии стала бы троцкисткой, а Троцкий практически большевиком. Большевизм был практическим инструментом, посредством которого советский госкапитализм стал реальностью. Однако царская реакция нанесла сильный урон этому инструменту мелкобуржуазного радикализма тем, что во время Первой мировой войны начала репрессии в отношении партийной организации Петрограда.
Мелкобуржуазный радикализм и социально-революционная субъективность
Однако социал-демократические партии (меньшевики и большевики) и другие группы состояли не только из мелкобуржуазных политиков и идеологов, но и из пролетарских базисов этих партий, в которых действовало не мало субъективно социально-революционных рабочих и работниц, которые субъективно стремились к социальной революции, но объективно более или менее контролировались объективно социально-реакциоными политиками.
Субъективно социально-революционные марксистские рабочие и работницы были вынуждены действовать среди объективных предпосылок, которые делали настоящую социальную революцию в России невозможной. Настоящая социальная революция могла и может только быть процессом упразднения политики и товарного производства со стороны пролетариата, который таким образом упраздняет и себя. Однако пролетариат в России находился в социальном меньшинстве. Большинство населения страны были крестьяне и крестьянки, которые стремились к экспроприации помещичьих земель и их разделу на частную мелкую собственность. Эта мелкая собственность была социальной основой мелкобуржуазного/капиталистического товарного производства и вместе с этим основой для буржуазного государства. Русский и международный радикальный партийный марксизм в целом правильно распознал мелкобуржуазный характер крестьянского движения в России.
Таким образом, социальная революция в России вследствие социальной силы класса мелкой буржуазии, который экономически состоял из крестьянства, а политически из профессиональных политиков несмотря на слабость буржуазии, дворянства и царской бюрократии была не возможна. Однако истинная социально-революционная субъективность проявляет себя также и при неблагоприятных объективных условиях! Она героически борется и терпит поражения! Эти поражения не проходят даром, т.к. следующие поколения пролетарских революционерок и революционеров могут многое почерпнуть из них, чтобы когда-нибудь может быть при более лучших объективных условиях победить!
Революционные и реакционные тенденции анархизма
Наиболее лучшим образом эту социально-революционную субъективность во время русской революции олицетворяло в себе течение анархизма. Чтобы героически проиграть, нужно верить в победу. Однако для веры в победу в тогдашней России необходимо было обладать сильным социально-романтическим субъективным воображением и не особенно интересоваться существованием объективных условий и предпосылок для победы революции. Именно этим занимался и занимается до сих пор идеологически анархизм и именно это являлось и является его теоретической слабостью. Но именно эта слабость в контексте русской революции делает из российского анархизма полноценное олицетворение социально-революционной субъективности, которая не могла победить, а только могла потерпеть героическое поражение.
Но российский анархизм также имел свои прогрессивные и реакционные тенденции. Прогрессивной тенденцией был его антиполитический инстинкт. Однако анархистской антиполитике часто не хватало теоретической остроты и последовательности. Кроме этого российский анархизм был и остаётся достаточно некритичным по отношению к мелкобуржуазным тенденциям российского крестьянства, которое стремилось к разделу земли на мелкую частную собственность и противостояло настоящему бесклассовому обществу. При этом надо признать, что идеи анархизма частично были распространены среди крестьян и крестьянок. Однако идеологическое перенятие идей анархизма мелкокрестьянским сельскопролетарским движением усилило не социально-революционные тенденции крестьянства, а мелкобуржуазные анархизма.
Другой регрессивной тенденцией анархизма было идеологическое преображение мелкобуржуазного индивидуализма, которое несовместимо с коллективной освободительной борьбой пролетариата. Мелкобуржуазные анархистские интеллектуалы прикрывали и прикрывают под беспрестанной болтовней о свободе личности как свой личный индивидуализм, так и индивидуализм крестьян и крестьянок. Однако этот анархистский индивидуализм оставил свой отпечаток и в сознании социально-революционных рабочих и работниц, которые если и считали, что так должно быть, то все равно вступали в борьбу против всего проклятого мира.
Таким образом, субъективно сознательные социально-революционные рабочие и работницы в царской России объективно плелись в хвосте марксистского и анархистского мелкобуржуазного радикализма. Должно было пройти 4 года русской революции, чтобы самые прогрессивные и сознательные рабочие и работницы восстали в Кронштадте против диктатуры большевиков, которые на тот момент стали госкапиталистической социально-реакционной силой. Однако поражение Кронштадтского восстания имело свои объективные причины, т.к. революционное самоупразднение изолированного от мирового пролетариата российского пролетариата в тогдашней отсталой аграрной стране было невозможным. Субъективно российский пролетариат, пройдя исключительно хорошую школу практической классовой борьбы, был готов к такому самоупразднению.
Одним из субъективно социально-революционных рабочих, который прошёл через практическую школу классовой борьбы в царской России, был участник и позднее историк махновского движения Пётр Аршинов. Вот что писал о его классово-боевой биографии в предисловии к Истории махновского движения Аршинова русский анархист Всеволод Волин: «Автор, Петр Андреевич Аршинов, сын фабричного рабочего г. Екатеринослава и сам рабочий, слесарь по профессии, упорным личным трудом добился известного образования. В 1904 году в 17 лет он примыкает к революционному движению. В 1905 г. работая в качестве слесаря в железнодорожных мастерских г. Кизил-Арвата (Средняя Азия), он вступает в местную организацию партии большевиков. В ней он быстро начинает играть активную роль, став одним из руководителей и редакторов местного нелегального революционного органа рабочих «Молот». (Этот орган обслуживал всю Средне-Азиатскую железную дорогу и имел большое значение в революционном движении рабочих этой магистрали). В 1906 г. преследуемый местной полицией, Аршинов покидает Среднюю Азию и переезжает на Украину в г. Екатеринослав. Здесь он становится анархистом и уже в таком качестве продолжает вести революционную работу среди екатеринославских рабочих (гл. обр. на заводе Шодуара). Причиной перехода его к анархизму послужил минимализм большевиков, (Комментарий: „демократическая диктатура рабочих у крестьян“, которая ничего не имела общего с „социализмом“) который по убеждению Аршинова не отвечал подлинным устремлениям рабочих и послужил совместно с минимализмом остальных политических партий причиной поражения революции 1905 - 06 гг. В анархизме Аршинов нашел, по его собственным словам, собирание, запечатление свободно-равенственных стремлений и чаяний трудящихся.
В 1906 - 1907 гг., когда царское правительство охватило всю Россию сетью военно-полевых судов, широкая массовая работа стала совершенно невозможной. Аршинов отдает дань исключительной обстановке и своему боевому темпераменту: раз за разом он совершает несколько террористических актов (Комментарий: Индивидуальный террор логически порождает у террористов и у пролетарских активисток и активистов как Аршинов сильные авангардистские тенденции, т.к. террористы действуют от имени пролетариата в то время как сам пролетариат не ведёт активную борьбу. Это особенно относится ко времени после поражения революции 1905 г. Этот авангардизм был частью социальной психологии многих анархистов и анархисток, включая самого Аршинова. При этом, конечно, надо заметить, что ответный террор пролетарских активистов не давал передышку капиталистической и царской реакции. Также мы хотим здесь со всей чёткостью отметить, что террористические акты воинственного классового борца Аршинова не имеют практически ничего общего с террором мелкобуржуазных интеллигентов из RAF).
23 декабря 1906 г. в рабочем поселке Амур близ Екатеринослава он с несколькими товарищами взрывает полицейский участок. (При взрыве погибло три казачьих офицера, пристава и стражники из карательного отряда). Благодаря тщательной организации этого акта ни Аршинов, ни его товарищи не были раскрыты полицией.
7 марта 1907 г. Аршинов стреляет в начальника главных железнодорожных мастерских г. Александровска, Василенко. Вина последнего перед рабочим классом состояла в том, что он отдал под военный суд за Александровское вооруженное восстание в декабре 1905 г. свыше 100рабочих, из которых многие на основании показаний Василенко были осуждены на казнь или на долгосрочную каторгу. Кроме того, и до этого случая и после него Василенко проявлял себя как активный и безжалостный угнетатель рабочих. Аршинов по собственной инициативе, но в соответствии с общим настроением рабочих масс, сурово расправился с этим врагом трудящихся, застрелив его близ мастерских на глазах многочисленных рабочих.(Комментарий: В это последнее предложение Волина надо хорошо вникнуть, т.к. в нём видны авангардистские тенденции индивидуального террора пролетарских активистов и активисток. Аршинов действовал „в соответствии с общим настроением рабочих масс“, но не как вооружённый индивидуум внутри вооружённого коллектива. Именно этим тонким нюансом индивидуальный террор отличается от вооружённой коллективной классовой борьбы пролетариата. Мы принципиально не отвергаем индивидуальные действия пролетариев и пролетарок как части классовой борьбы, но хотим предостеречь от скрытых авангардистских тенденций, которые возникают у единолично действующих активисток и активистов. Также у некоторых пассивных рабочих и работниц может возникнуть сознание, что они сами не должны активно вступать в борьбу и что несколько вооружённых активистов и активисток как-нибудь победят в борьбе). На этом акте Аршинов был схвачен полицией, жестоко избит и через два дня, в порядке военно-полевого суда, приговорен к казни через повешение. Однако в центре приведение приговора в исполнение приостановили, найдя, что дело Аршинова по закону должно разбираться не военно-полевым, а военно-окружным судом. Эта отсрочка казни дала Аршинову возможность бежать. Побег был совершен из Александровской тюрьмы в ночь на 22 апреля 1907 г.во время пасхальной заутрени, когда заключенных вывели в тюремную церковь. Смелым набегом нескольких товарищей с воли тюремная стража, охранявшая заключенных в церкви, была застигнута врасплох и перебита. Всем заключенным предоставлена была возможность бежать. Вместе с Аршиновым бежало тогда свыше 15 человек.
После этого Аршинов проводит около 2-х лет за границей, главным образом во Франции, но в 1909 г. возвращается в Россию, где в течение полутора лет в нелегальных условиях ведет пропагандистскую и организационную работу по анархизму среди рабочих. (Комментарий: Последнее предложение показывает, что анархизму также не чужды авангардистские тенденции. По нашему убеждению пролетарские и мелкобуржуазные члены социально-революционных групп должны полностью освободиться от всего словарного запаса мелкобуржуазного радикализма. Члены социально-революционных групп обмениваются мнениями с пролетариями и пролетарками, говорят с ними и пытаются в этом общении придать импульсы и принять их. Социально-революционные активисты и активистки должны вступать в интерактивный диалог с пролетаризированными людьми, но не „агитировать“ и „заниматься пропагандой“. Во время агитации агитатор является субъектом, в то время агитируемая масса пролетарок и пролетариев является объектом идеологии. Это не преувеличенная критика речи. Как материалисты и материалистки мы исходим из того, что в языке находят своё выражения общественные отношения. В таких выражениях марксистских и анархистских политидеологических групп, как „заниматься анархистской (марксистской) пропагандой среди рабочих“ находит выражения как марксистский, так и анархистский авангардизм. Социальные революционеры и революционерки, стоящие на позициях постмарксистского и постанархистского коммунизма, должны преодолеть как старую словесную шелуху, так и практику мелкобуржуазного радикализма).
В 1910 г. он [Аршинов], переправляя из Австрии в Россию транспорт оружия и анархической литературы, был арестован на границе австрийскими властями и заключен в тюрьму в г. Тарнополе. Просидев здесь около года, он по требованию русского правительства за совершенные террористические акты передается русским властям в Москву и приговаривается Московской судебной палатой к 20-ти годам каторжных работ. Каторгу Аршинов отбывал в Москве, в Бутырках.
Здесь он впервые (в 1911 г.) встретился с юным Нестором Махно, который был осужден за террористические же акты (в 1910 г.) на бессрочную каторгу и который заочно знал Аршинова еще раньше по работе последнего на юге. Оставаясь во время пребывания в тюрьме в товарищеских отношениях, они оба вышли из заключения в дни революции, в первых числах марта 1917 г.» (В. Волин, предисловие к книге П. Аршинов История махновского движения).