Дивная новая деревня Хиллари Клинтон (2)
Часть-1 Часть-2 Часть-3 Часть-4
ГЛАВА 9
ДИВНАЯ НОВАЯ ДЕРЕВНЯ: ХИЛЛАРИ КЛИНТОН И СМЫСЛ ЛИБЕРАЛЬНОГО ФАШИЗМА
Продолжение.
ПЕРВАЯ ЛЕДИ ЛИБЕРАЛЬНОГО ФАШИЗМА
Когда Билл Клинтон был избран президентом, его жена прибыла в Вашингтон, как, возможно, самый мощный неизбранный (и неназначенный) социальный реформатор со времен Элеоноры Рузвельт. Она призналась корреспонденту газеты Washington Post, что у нее всегда было «страстное желание сделать мир лучше... для всех». Это желание появилось у нее еще в те дни, когда Дон Джонс показал ей, что бедным и угнетенным живется не так хорошо, как ей самой. И Хиллари для исцеления этих недугов общества требовалась власть. «Я вижу, что Хиллари в полной мере понимает правду человеческого существования, которая заключается в том, что невозможно полагаться на веру в изначальную доброту человека, как нельзя полагаться на то, что его можно уговорить встать на путь добра, - говорил Джонс Майклу Келли. - Необходимо применять власть. В обладании властью нет ничего плохого, если эта власть используется для реализации такой политики, которая пойдет на благо людям. Я думаю, что Хиллари знает это. Она принадлежит к числу христиан, понимающих, что использование власти для достижения общественного блага вполне законно» [23]. Влияние Алинского в данном случае очевидно. Однако не вполне ясно, кто определяет, каким должно быть общественное благо и каким образом его следует достигать.
Тем не менее Хиллари не пользовалась христианскими понятиями при изложении своей позиции, за исключением тех случаев, когда она обращалась к преимущественно христианской аудитории. Вместо этого она создала словосочетание, вобравшее в себя суть современного либерального фашизма: «политика смысла».
Сейчас, когда я говорю, что политика смысла и идеи Хиллари Клинтон по своей сути являются фашистскими, я должен еще раз уточнить, что они не выглядят зловещими. Современный человек не видит в них ничего фашистского - в том-то и дело. Сегодня мы отождествляем фашизм с милитаристским языком и расизмом, хотя войны в конце XIX и начале XX века способствовали появлению огромного количества метафор в политическом лексиконе и в повседневной речи в целом. В нашей разговорной речи мы используем такое множество подобных слов и словосочетаний, что даже не осознаем, что они рождены в кровопролитных сражениях («круговая оборона», «грозовой фронт», «попадание в цель» и т. д.). Милитаризм не характерен для либерального фашизма, но за современной либеральной риторикой стоят те же страсти, которые побуждали прогрессивистов изъясняться в терминах «промышленных армий» и необходимости «идти в атаку» во имя «синего орла». Война рассматривалась как коллективный, объединяющий опыт. Его положительное значение заключалось в том, что общественное сознание фокусировалось на общем благе, а характерные для этого периода энтузиазм и дисциплина применялись в социально «полезных» целях. Сегодня представители современных левых сил часто выступают как явные противники войны и убежденные пацифисты. Но либералы все еще ностальгируют по чувству единения, которым были проникнуты рабочее движение и движение за гражданские права. Теперь выражения стали более изысканными, а намерения - еще «более благими». Но по существу политика смысла стоит на «плечах» Муссолини.
Что касается расизма, то современному либерализму он присущ в значительной мере, хотя, возможно, более уместным было бы использовать слово «расовость». Государство относится к «цветному населению» не так, как оно относится к белым людям. Ближе к левому крылу расовый эссенциализм становится основой бесчисленных идеологических проектов. В левом лагере антисемитизм также проявляется ныне более явственно, чем в недавнем прошлом. Очевидно, что это не тот же самый вид расизма или антисемитизма, который был характерен для нацистов. К тому же расизм нацистов не определяет фашизма. Как мы помним, расизм нацистов, подобно расизму прогрессивистов, имел тенденцию определять личность в ее связи с коллективом.
Позвольте мне предвосхитить еще одно критическое замечание. Кое-кто наверняка скажет, что пропагандируемая Хиллари Клинтон политика смысла далеко не нова. Клинтон уже достаточно давно не употребляет этого словосочетания, спрятав его под сукно из соображений политической целесообразности, как и память о ее катастрофическом плане реформирования системы здравоохранения. Это критическое замечание было бы более существенным, если бы я задался целью предложить список тезисов против Хиллари Клинтон для предвыборной президентской кампании 2008 года. Но у меня другие задачи. Для меня больший интерес представляет способность Клинтон пролить свет на преемственность либеральной мысли. Если то, что либералы думали и делали в 1920-е годы актуально в настоящее время (а я придерживаюсь именно такого мнения), тогда то, что либералы думали и делали в 1990-е годы, не менее актуально. Наряду с этим нет никаких доказательств в пользу того, что ее идеология претерпела какие-либо значительные изменения в лучшую сторону. В своей книге 1996 года под названием «Нужна целая деревня» Клинтон не отказалась от своих радикальных взглядов применительно к детям, несмотря на то, что эти взгляды стали политической помехой в 1992 году. Тем не менее она облекла свои идеи в более привлекательную форму благодаря помощи «автора-призрака».
Наконец, предложенная Хиллари Клинтон политика смысла была, пожалуй, самым интересным и серьезным выражением либерализма в 1990-е годы, появившись на пике либерального оптимизма. Реакция либеральных кругов на избрание Буша и террористические акты 11 сентября выразилась в основном в проявлении антипатии к Бушу. В таком случае неплохо бы выяснить, что либералы говорили, когда плясали под свою собственную дудку.
В апреле 1993 года Клинтон выступила с напутственной речью в Университете штата Техас в Остине, в которой она заявила: «Нам нужна новая политика смысла. Нам нужно новое чувство личной ответственности и заботы. Нам нужно новое гражданское общество, которое ответит на тупиковые вопросы, поставленные как рыночными силами, так и государством, и позволит понять, как мы можем построить общество, которое обновит нас и заставит поверить, что мы являемся частью чего-то большего» [24].
Фраза «обновит нас» особенно показательна - в 1969 году она означала, что нам требовалась политика, призванная сделать «пустых людей» цельными личностями. Похоже, имелось в виду, что без какой-либо общественно значимой задачи или миссии, «обновляющей» ее, жизнь Хиллари (и наша с вами) пуста и бесцельна. Казалось бы, Хиллари на протяжении всей своей жизни считала прагматические вопросы наиболее значимыми, но всякий раз, когда ей предоставляется возможность честно выразить свою точку зрения, на первый план почему-то выходят одни и те же побуждения: значение, подлинность, действие, преобразование.
Политика смысла во многих отношениях представляется наиболее тоталитарной политической концепцией из всех предложенных ведущими американскими политическими деятелями за последние полвека. Взгляды Хиллари отличаются большим сходством с тоталитарными христианскими идеологиями Пэта Робертсона и Джерри Фалуэлла, чем со «светским атеизмом», приписываемым ей такими христианскими консерваторами. Но у них даже больше общего с прогрессивными концепциями государства-бога Джона Дьюи, Ричарда Илая, Герберта Кроули, Вудро Вильсона и других левых гегельянцев. По мнению Хиллари, Америка страдает от глубокого «духовного кризиса», который требует создания нового человека в рамках глобального восстановления и переустройства общества, призванного дать жизнь новому национальному сообществу, которое предоставит каждому человеку возможность обрести смысл и подлинность. Ее подход - это подход в духе «третьего пути», который обещает быть не левым, не правым, но объединить эти два лагеря таким образом, чтобы государство и крупный бизнес работали сообща. Это скрывающаяся в троянском коне социальной справедливости принципиально религиозная концепция, которая стремится наполнить социальную политик) духовными императивами.
Чтобы лучше понять политику смысла, нам необходимо познакомиться с карьерой самопровозглашенного гуру Хиллари Клинтон, прогрессивного активиста и раввина Майкла Лернера. Лернер родился в семье неортодоксальных евреев в Нью-Джерси. Его мать была председателем регионального представительства Демократической партии. Окончив Колумбийский университет в 1964 году, он получил докторскую степень в Беркли, где он работал в качестве ассистента Герберта Маркузе и возглавлял СДО. Будучи любителем ЛСД, «прогрессивного наркотика», он считал, что прием галлюциногена был единственным способом по-настоящему понять социализм (он явно упускал из виду иронический смысл данного высказывания). Когда его сестра вышла замуж за успешного адвоката, на свадьбе присутствовали некоторые известные политики. Лернер не мог упустить такую возможность. Он прервал торжество речью, в которой он осуждал гостей, называя их «убийцами» с «кровью на руках» потому, что они прилагали недостаточно усилий для того, чтобы остановить войну во Вьетнаме [25].
Когда Амур поразил его стрелой, он сказал своей любовнице: «Если ты хочешь быть моей подругой, то сначала тебе придется организовать fосо». (Foco - это впервые примененная Че Геварой разновидность вооруженных формирований, чрезвычайно популярная в теории марксизма-ленинизма, предназначенная для проведения молниеносных повстанческих операций.) Во время свадебной церемонии в Беркли они обменялись кольцами, выплавленными из фюзеляжа американского самолета, сбитого над Вьетнамом. Свадебный торт был украшен девизом «Метеорологов» «Круши моногамию». (Брак просуществовал менее года.) Лернер утверждает, что он был одним из лидеров ненасильственного крыла «новых левых». Будучи преподавателем в Университете Вашингтона, он основал Фронт освобождения Сиэтла, который, как он утверждал позднее, в отличие от «Метеорологов» пропагандировал ненасильственные методы борьбы. Тем не менее он был арестован по делу «семерых из Сиэтла»*. Обвинения были сняты лишь после того, как шеф ФБР Дж. Эдгар Гувер назвал его (без сомнения, нарочито преувеличенно) «одним из самых опасных преступников в Америке» [26].
* «Семеро из Сиэтла» - группа из семи самых активных членов радикальной антивоенной организации Сиэтлский освободительный фронт, которая была обвинена в подстрекательстве к бунту в здании суда.
В 1973 году Лернер написал труд «Новая социалистическая революция» (The New Socialist Revolution). Это была ода грядущему социалистическому перевороту, изобиловавшая избитыми фразами. Его риторика удивительно напоминала речи Муссолини: «Главной задачей революционного движения... является разрушение гегемонии буржуазии и развитие радикального сознания у представителей всех кругов, заинтересованных в революционных изменениях» [27].
С годами мышление Лернера развивалось. Во-первых, он стал серьезно интересоваться психологией масс (он лицензированный психотерапевт), впитывая все бредовые идеи Франкфуртской школы о фашистских типах личности (консерватизм Лернер считал излечимой болезнью). Во-вторых, он стал раввином. И хотя его приверженность прогрессивизму не слабела, он все более проникался «духовным» аспектом политики. В конце концов он отказался от диалектического материализма в пользу воинствующего потребительского материализма и тех душевных мук, которые он порождает. В 1986 году он основал довольно эксцентричный журнал под названием Tikkun. Статьи в журнале посвящались преимущественно созданию нового социального евангелизма с сильным еврейским и экуменическим уклоном.
После речи Хиллари Клинтон о политике смысла, которая была отчасти вдохновлена Лернером (которому удалось втереться в доверие к бывшему тогда губернатором Клинтону), этот радикальный раввин-психотерапевт резко активизировался, позиционируя себя в качестве придворного провидца администрации Клинтона. Ему суждено было стать Гербертом Кроули новой «Прогрессивной эры». Хотя многие журналисты сразу признали в нем жулика, он тем не менее получил внимание, к которому стремился. New York Times провозгласила его «пророком этого года». Однако когда стало ясно, что политика смысла слишком походит на пустословие в духе «Новой эры», пресса и Клинтоны отвернулись от него. В ответ Лернер опубликовал свой опус «Политика смысла: восстановление надежды и возможностей в эпоху цинизма» (The Politics of Meaning: Restoring Hope and Possibility in an Age of Cynicism).
Эта книга эксплуатирует многие принципы фашизма. Лернер приводит длинный и скучный перечень давно известных прогрессивных идей и задач. Он призывает дать больше возможностей бесправным, отбросить багаж прошлого, отвергнуть догмы и принять идею национального сообщества, отказаться от слишком рационального опыта врачей и ученых. Он красноречиво говорит о различных кризисах (духовном, экологическом, моральном и социальном), поразивших западные буржуазные демократии, которые необходимо излечить при помощи политики освобождения. Он также ведет речь о создании новых мужчин и женщин, отказываясь от ложных противопоставлений «работа-семья», «бизнес-правительство», «частное-государственное». Прежде всего он настаивает на том, что его новая политика смысла должна проникнуть в каждый уголок нашего бытия, преодолевая разобщенность американского общества. Такие понятия, как мораль, политика, экономика, этика, нельзя отделять друг от друга. Наша философия должна проявляться в любых взаимодействиях и встречах с людьми.
Эти воззрения перекликаются с тезисом Гитлера о том, что «экономика вторична» по отношению к революции духа. Лернер пишет: «Если бы между людьми существовали другие этические и духовные связи, экономическая реальность была бы другой... И именно поэтому смысл не может иметь более низкий приоритет, чем экономика» [28]. Излишне говорить, что это явное отклонение от марксистского материализма его молодости. В программе Лернера, конечно же, повторялись многие пункты из перечня гарантий, сформулированного немецко-фашистской партией в 1920 году, в том числе о равных правах, гарантированном медицинском обслуживании, увеличенных налогах на имущество состоятельных граждан и строгих законах, регулирующих деятельность крупных корпораций. Вот некоторые пункты программы, опубликованной в журнале Tikkun в 1993 году:
«Министерство труда должно подготовить распоряжение, согласно которому... каждому рабочему должен быть предоставлен оплачиваемый отпуск для участия в 12 двухчасовых занятиях, посвященных борьбе со стрессом...
Министерство труда должно спонсировать кампании "Слава труду", призванные воздать людям должный почет за их вклад в общее благо...
Министерство труда должно создать программу по подготовке корпуса профсоюзного персонала, представителей рабочих и психотерапевтов с со-ответствующими навыками, которые будут способствовать становлению нового духа сотрудничества, взаимной заботы и преданности работе» [29].
Именно такие идеи впервые были отражены в программе Германского трудового фронта Роберта Лея. Это сравнение более чем поверхностно. Национал-социалистическое государство, так же как прогрессивное и фашистское, основывалось на гегелевской идее о том, что свобода может быть достигнута только за счет существования в гармонии с государством, которое обязано обеспечить такую гармонию. Частных лиц не существовало. (Лей говорил, что единственное частное лицо в нацистском государстве - это человек, который спит.) В работе «Политика смысла» (Politics of Meaning) Лернер утверждает, что «значение рабочего места должно быть переосмыслено, оно должно стать отправной точкой в процессе человеческого развития». Еще в одной книге, «Дух имеет значение» (Spirit Matters), он выражает (одной пространной фразой) мысль о том, что в соответствии с его новым «освободительным движением за духовность» «правительство должно быть переосмыслено как общественный механизм, посредством которого все мы показываем, что заботимся обо всех остальных, а членов правительства следует оценивать, вознаграждать и продвигать лишь в той степени, насколько они способны создать такие условия, которые позволят людям вследствие этих взаимодействий обрести новое чувство надежды и глубокое убеждение в том, что другим людям их судьба действительно не безразлична, о чем свидетельствует сам факт создания такого чуткого и заботливого правительства».
Идеалом Лернера является израильский кибуц, где даже ощипывание кур имеет трансцендентный смысл для работника. Он жаждет найти способ, который позволил бы воссоздать чувство общей цели, объединяющее людей в таких кризисных ситуациях, как наводнение или иное стихийное бедствие. Свобода у Лернера переосмысливается в духе воззрений Дьюи как совместное социальное «строительство». Нацисты сформулировали это более точной фразой: «Работа делает вас свободными» [30].
В соответствии с политикой смысла все социальные институты охватывают государство подобно тому, как прутья охватывают фашистскую секиру Каждый человек несет ответственность за сохранение не только своей собственной идеологической чистоты, но и идеологической чистоты своих ближних. Лернера следует отнести к проповедникам либеральной унификации, нацистской идеи согласования каждого института в обществе. Это становится очевидным, когда он переходит к обсуждению того, как эти реформы должны быть реализованы. Лернер пишет, что все государственные учреждения и частные предприятия должны издавать «ежегодные отчеты об этическом воздействии», позволяющие оценить «их влияние на этическое, духовное и психологическое благополучие нашего общества, а также на людей, которые работают в этих учреждениях или взаимодействуют с ними» [31]. Возможно, его намерения имели более положительный смысл, но на самом деле так ли они сильно отличаются от бюрократизации идеологической лояльности, которая требовала от немецких предприятий и учреждений постоянно предоставлять документы, подтверждающие их преданность духу новой эпохи? Духовные бездельники в Америке XXI века, несомненно, посчитали бы такое наблюдение фашистским, несмотря на его очень мягкий и заботливый характер.
Лернер считает, что в задачу представителя каждой профессии (естественно, с учетом государственных интересов) входит «осмысление» своего личного вклада в духовное и психическое здоровье национальной общности. «Такое осмысление, например, побудило некоторых юристов, работающих в русле политики смысла, задуматься о возможности второго этапа судебных слушаний, в ходе которого система состязательности на время перестает действовать и главной целью становится исцеление тех болезней, которые первоначальное судебное разбирательство обнаружило в обществе» [32]. Некоторым людям все это может показаться достаточно глупым, и, как представляется, такие идеи вряд ли чреваты фашистским переворотом. Но если даже фашистский переворот когда-либо произойдет в Америке, он примет вид не штурмовиков, выламывающих двери, а юристов и социальных работников, заявляющих: «Мы из правительства, и здесь для того, чтобы помочь».
Как ни странно, Лернер, похоже, не видит связи между своей идеологией и фашизмом. По иронии судьбы, он признает, что ранее «не мог понять, почему представители левых сил в Европе ничего не смогли противопоставить популярности фашистов». Фашистская «ненависть к другим основывалась на том, в какой степени они верили (как правило, ошибочно), что эти достойные всяческого осуждения "другие" подрывали их сообщества, объединенные общностью смысла и целей». Лернер отмечает, что многие бывшие либералы «в настоящее время повернулись вправо в поисках чувства общности и смысла, которые либералы, социал-демократы и левые всегда считали незначимыми или обязательно реакционными» [33]. Он пишет, что в 1990-е годы мы стали свидетелями появления «фашистских» правых движений, которым можно противопоставить только его политику смысла.
Аргументация Лернера распадается на несколько частей, в основном вследствие неадекватности его понимания истинной природы фашизма [34]. Но гораздо важнее то, что он в основном признает, что политика смысла, по сути, является попыткой найти альтернативу вымышленной политике смысла правых сил, которую он считает фашистской. Он видит воображаемых фашистов справа и в ответ чувствует себя вправе создать реальный - хороший - фашизм слева. Сопровождается все это огромным количеством религиозных наставлений, при этом он утверждает, что его политика - это «политика по образу Божьему», мысль, которую он также всеми силами пытается донести до читателей в своих недавно вышедших книгах «Левая рука Бога» (The Left Hand of God) и «Дух имеет значение» (Spirit Matters) [35].
Такие защитники политики смысла, как Корнел Уэст, Джонатан Козол, и даже такие традиционные историки, как Джон Мильтон Купер, отвергают или игнорируют радикальный этатизм проекта Лернера. Тем не менее они защищают свою политическую религию, приводя в качестве аргументов множество классических высказываний в духе «третьего пути» о необходимости отказа как от анархии свободного рынка, так и от этатизма в пользу нового синтеза, уравнивающего интересы общества и отдельных лиц. «Грубо говоря, - пишет Лернер, - ни капитализм, ни социализм в том виде, который они приняли в XX веке, не кажутся мне особенно привлекательными». Его гораздо больше привлекают прагматические подходы, «отличающиеся от традиционного разделения на левых и правых, которое необходимо преодолеть, когда мы разрабатываем политику для XXI века» [36]. Все это так неоригинально. Лозунг французских фашистов был гораздо более запоминающимся: «Ni droitе ni gauche!»*.
* Ni droite ni gauche! (фр.) - «Ни левый, ни правый!» -- Примеч. перев.
Как мы уже знаем, с точки зрения идеологии фашистский и прогрессивный тоталитаризм никогда не был простой доктриной этатизма. Скорее, утверждалось, что государство представляет собой природный мозг органического политического тела. Этатизм вторичен по отношению к коллективизму или эгалитаризму. Правительство было просто тем местом, где духовная воля народа преобразовывалась в действие (марксисты любили использовать слово «практика» для описания этого единства теории и действия). Из этой позиции следовало, что учреждения и отдельные личности, которые стоят в стороне от государства или «прогрессивной волны», изначально вызывают подозрение и объявляются эгоистичными, социально-дарвинистскими, консервативными, или, как ни парадоксально, фашистскими. Государство представляется не главным распорядителем, а, скорее, метрономом для унификации и гарантирует, что правители единодушны в выборе направления развития общества. Если жизнь прогрессивного общества должным образом упорядочена, государству нет необходимости прибирать к рукам Гарвард или «Макдоналдс», но в любом случае оно должно убедиться, что эти учреждения верно расставляют приоритеты. Политику смысла в конечном счете можно рассматривать как теократическую доктрину, поскольку она пытается ответить на главные вопросы бытия, утверждает, что ответы на них можно найти только вместе, и настаивает на том, что воплощать эти ответы в жизнь должно государство.
Это либерально-фашистское мышление четко проявляется в перепалке между телевизионным продюсером Норманом Лиром и консервативным обозревателем Чарльзом Краутхаммером, имевшей место в 1993 году. Краутхаммер охарактеризовал обращение Хиллари Клинтон, в котором она представила политику смысла, как «нечто среднее между "речью о национальном недуге"* Джимми Картера и защитой курсовой работы по Сиддхартхе Гаутаме**», поданное публике с «самоуверенностью и чувством превосходства, характерными для высказываний студента колледжа» [37].
* «Речь о национальном недуге» Д. Картера 1979 г. поставила под сомнение «американскую мечту».
** Сиддхартха Гаутама (563-483 до н.э.) - ключевая фигура в буддизме.
Норман Лир бросился защищать Хиллари. Создатель телевизионных шоу «Все в семье», «Мод», «Сэнфорд и сын» и «Хорошие времена», Лир также был основателем организации «Американцы за американский путь», которая по иронии считалась в некотором роде консервативной. Он создал эту организацию, стремясь отразить наступление «новых правых», которые якобы пытались разрушить легендарную «разделительную стену» между церковью и государством. Но в конце 1980-х годов мировоззрение Лира начало меняться. В 1989 году в своем обращении к ежегодному собранию Американской академии религии в Анахайме, штат Калифорния, он сетовал на «духовную пустоту в нашей культуре». «Среди представителей светских кругов, - отметил он, - отвращение к обсуждению нравственных ценностей, не говоря уже о религии, может доходить до крайности, граничащей с абсурдом» [38].
Неудивительно, что такой левый защитник гражданских свобод, как Лир, приветствовал приход политики смысла почти как дар провидения. Лир написал исполненный горечи ответ в Washington Post, осуждая цинизм Краутхаммера по отношению к блестящему обобщению духовного кризиса в Америке, выполненному Хиллари Клинтон. «Светила нашей политики, нашей культуры и средств массовой информации, - заявил Лир, - стесняются серьезно говорить о жизни духа... Наша одержимость цифрами, тем, что поддается количественному определению, происходящим здесь и сейчас стоила нам связи с тем местом в каждом из нас, где в почете то, что нельзя выразить в количественной форме, и вечное - наша способность благоговеть, удивляться и постигать со¬крытое; тем местом, где акты веры в превосходящем нас процессе в свое время приносят желаемый результат» [39].
Крик души Лира представляет собой почти буквальное воспроизведение неоромантических возражений против современного общества, которые вдохновляли фашистские движения в Европе и поиски «дела, большего, чем мы сами» американских прогрессивистов. Его слова вполне могли найти отклик у раннего Поля де Мана, Эзры Паунда и огромного количества других теоретиков и идеологов фашизма, которые осуждали чрезмерное увлечение Запада (в особенности это касалось евреев) цифрами и техническими абстракциями. Но еще более красноречив тот факт, что организация Лира «Американцы за американский путь» уступает, пожалуй, только Американскому союзу защиты гражданских свобод в деле пропаганды либеральной унификации. В судебных разбирательствах, взносах в пользу избирательной кампании, заключениях друзей суда, политической рекламе и благочестивых пресс-конференциях эта общественная организация подобно трудолюбивому каменщику возводит стену между церковью и государством, сокращая общественное пространство для традиционной религии и закладывая основу светской церкви либерализма.
Другими словами, Лир - убежденный сторонник «одухотворения» политики; но в его идеальной политической системе нет места для традиционной религии, ибо освятить поиск смысла и духовности должны не церкви или синагоги, а прогрессивное духовенство. Независимые источники моральной веры «сеют раздор» и должны быть подорваны, отгорожены, исключены из нашего «совместного проекта». Это означает, что с либеральными церквями проблем нет, потому что они воспринимаются (справедливо или несправедливо) как подчинившие религиозную доктрину политической. Как сказал Джон Дьюи в своем обзоре, посвященном светской религии государства, «если наши номинально религиозные учреждения научатся использовать свои символы и обряды для выражения и упрочения такой веры, они смогут стать полезными союзниками концепции жизни, которая находится в гармонии со знаниями и социальными потребностями». Гитлер выразился более кратко: «Против церкви, которая отождествляет себя с государством... я не имею никаких возражений» [40].
Консерваторы любят критиковать либералов за их «потребительское христианство», в соответствии с которым они выбирают из религиозного меню то, что им нравится, воздерживаясь от более грубых блюд. Однако это не только проявление лицемерия. То, что кажется несоответствием, на самом деле представляет собой дальнейшее развертывание гобелена «Социального Евангелия», обнаруживающее религию без Бога. Либералы, придерживающиеся принципа «потребительства», являются не столько непоследовательными христианами, сколько последовательными прогрессивистами.
Продолжение.
ПРИМЕЧАНИЯ
Прим. 1-4, 5-13, 13-15, 16-21, 21-35, 35-42, 43-60, 61-75.
Источник: Дж. Голдберг. Либеральный фашизм. - М.: Рид Групп, 2012.
Подборка иллюстраций - tekstus
Либеральный фашизм
Ориг.название: Liberal Fascism
Автор: Джона Голдберг
Количество страниц: 512
Год выпуска: 2012
ISBN 978-5-4252-0575-9, 978-0-7679-1718-6
Тираж: 3000
Издательство: Рид Групп
Серия: Political Animal. "Политическое животное"
ГЛАВА 9
ДИВНАЯ НОВАЯ ДЕРЕВНЯ: ХИЛЛАРИ КЛИНТОН И СМЫСЛ ЛИБЕРАЛЬНОГО ФАШИЗМА
Продолжение.
ПЕРВАЯ ЛЕДИ ЛИБЕРАЛЬНОГО ФАШИЗМА
Когда Билл Клинтон был избран президентом, его жена прибыла в Вашингтон, как, возможно, самый мощный неизбранный (и неназначенный) социальный реформатор со времен Элеоноры Рузвельт. Она призналась корреспонденту газеты Washington Post, что у нее всегда было «страстное желание сделать мир лучше... для всех». Это желание появилось у нее еще в те дни, когда Дон Джонс показал ей, что бедным и угнетенным живется не так хорошо, как ей самой. И Хиллари для исцеления этих недугов общества требовалась власть. «Я вижу, что Хиллари в полной мере понимает правду человеческого существования, которая заключается в том, что невозможно полагаться на веру в изначальную доброту человека, как нельзя полагаться на то, что его можно уговорить встать на путь добра, - говорил Джонс Майклу Келли. - Необходимо применять власть. В обладании властью нет ничего плохого, если эта власть используется для реализации такой политики, которая пойдет на благо людям. Я думаю, что Хиллари знает это. Она принадлежит к числу христиан, понимающих, что использование власти для достижения общественного блага вполне законно» [23]. Влияние Алинского в данном случае очевидно. Однако не вполне ясно, кто определяет, каким должно быть общественное благо и каким образом его следует достигать.
Тем не менее Хиллари не пользовалась христианскими понятиями при изложении своей позиции, за исключением тех случаев, когда она обращалась к преимущественно христианской аудитории. Вместо этого она создала словосочетание, вобравшее в себя суть современного либерального фашизма: «политика смысла».
Сейчас, когда я говорю, что политика смысла и идеи Хиллари Клинтон по своей сути являются фашистскими, я должен еще раз уточнить, что они не выглядят зловещими. Современный человек не видит в них ничего фашистского - в том-то и дело. Сегодня мы отождествляем фашизм с милитаристским языком и расизмом, хотя войны в конце XIX и начале XX века способствовали появлению огромного количества метафор в политическом лексиконе и в повседневной речи в целом. В нашей разговорной речи мы используем такое множество подобных слов и словосочетаний, что даже не осознаем, что они рождены в кровопролитных сражениях («круговая оборона», «грозовой фронт», «попадание в цель» и т. д.). Милитаризм не характерен для либерального фашизма, но за современной либеральной риторикой стоят те же страсти, которые побуждали прогрессивистов изъясняться в терминах «промышленных армий» и необходимости «идти в атаку» во имя «синего орла». Война рассматривалась как коллективный, объединяющий опыт. Его положительное значение заключалось в том, что общественное сознание фокусировалось на общем благе, а характерные для этого периода энтузиазм и дисциплина применялись в социально «полезных» целях. Сегодня представители современных левых сил часто выступают как явные противники войны и убежденные пацифисты. Но либералы все еще ностальгируют по чувству единения, которым были проникнуты рабочее движение и движение за гражданские права. Теперь выражения стали более изысканными, а намерения - еще «более благими». Но по существу политика смысла стоит на «плечах» Муссолини.
Что касается расизма, то современному либерализму он присущ в значительной мере, хотя, возможно, более уместным было бы использовать слово «расовость». Государство относится к «цветному населению» не так, как оно относится к белым людям. Ближе к левому крылу расовый эссенциализм становится основой бесчисленных идеологических проектов. В левом лагере антисемитизм также проявляется ныне более явственно, чем в недавнем прошлом. Очевидно, что это не тот же самый вид расизма или антисемитизма, который был характерен для нацистов. К тому же расизм нацистов не определяет фашизма. Как мы помним, расизм нацистов, подобно расизму прогрессивистов, имел тенденцию определять личность в ее связи с коллективом.
Позвольте мне предвосхитить еще одно критическое замечание. Кое-кто наверняка скажет, что пропагандируемая Хиллари Клинтон политика смысла далеко не нова. Клинтон уже достаточно давно не употребляет этого словосочетания, спрятав его под сукно из соображений политической целесообразности, как и память о ее катастрофическом плане реформирования системы здравоохранения. Это критическое замечание было бы более существенным, если бы я задался целью предложить список тезисов против Хиллари Клинтон для предвыборной президентской кампании 2008 года. Но у меня другие задачи. Для меня больший интерес представляет способность Клинтон пролить свет на преемственность либеральной мысли. Если то, что либералы думали и делали в 1920-е годы актуально в настоящее время (а я придерживаюсь именно такого мнения), тогда то, что либералы думали и делали в 1990-е годы, не менее актуально. Наряду с этим нет никаких доказательств в пользу того, что ее идеология претерпела какие-либо значительные изменения в лучшую сторону. В своей книге 1996 года под названием «Нужна целая деревня» Клинтон не отказалась от своих радикальных взглядов применительно к детям, несмотря на то, что эти взгляды стали политической помехой в 1992 году. Тем не менее она облекла свои идеи в более привлекательную форму благодаря помощи «автора-призрака».
Наконец, предложенная Хиллари Клинтон политика смысла была, пожалуй, самым интересным и серьезным выражением либерализма в 1990-е годы, появившись на пике либерального оптимизма. Реакция либеральных кругов на избрание Буша и террористические акты 11 сентября выразилась в основном в проявлении антипатии к Бушу. В таком случае неплохо бы выяснить, что либералы говорили, когда плясали под свою собственную дудку.
В апреле 1993 года Клинтон выступила с напутственной речью в Университете штата Техас в Остине, в которой она заявила: «Нам нужна новая политика смысла. Нам нужно новое чувство личной ответственности и заботы. Нам нужно новое гражданское общество, которое ответит на тупиковые вопросы, поставленные как рыночными силами, так и государством, и позволит понять, как мы можем построить общество, которое обновит нас и заставит поверить, что мы являемся частью чего-то большего» [24].
Фраза «обновит нас» особенно показательна - в 1969 году она означала, что нам требовалась политика, призванная сделать «пустых людей» цельными личностями. Похоже, имелось в виду, что без какой-либо общественно значимой задачи или миссии, «обновляющей» ее, жизнь Хиллари (и наша с вами) пуста и бесцельна. Казалось бы, Хиллари на протяжении всей своей жизни считала прагматические вопросы наиболее значимыми, но всякий раз, когда ей предоставляется возможность честно выразить свою точку зрения, на первый план почему-то выходят одни и те же побуждения: значение, подлинность, действие, преобразование.
Политика смысла во многих отношениях представляется наиболее тоталитарной политической концепцией из всех предложенных ведущими американскими политическими деятелями за последние полвека. Взгляды Хиллари отличаются большим сходством с тоталитарными христианскими идеологиями Пэта Робертсона и Джерри Фалуэлла, чем со «светским атеизмом», приписываемым ей такими христианскими консерваторами. Но у них даже больше общего с прогрессивными концепциями государства-бога Джона Дьюи, Ричарда Илая, Герберта Кроули, Вудро Вильсона и других левых гегельянцев. По мнению Хиллари, Америка страдает от глубокого «духовного кризиса», который требует создания нового человека в рамках глобального восстановления и переустройства общества, призванного дать жизнь новому национальному сообществу, которое предоставит каждому человеку возможность обрести смысл и подлинность. Ее подход - это подход в духе «третьего пути», который обещает быть не левым, не правым, но объединить эти два лагеря таким образом, чтобы государство и крупный бизнес работали сообща. Это скрывающаяся в троянском коне социальной справедливости принципиально религиозная концепция, которая стремится наполнить социальную политик) духовными императивами.
Чтобы лучше понять политику смысла, нам необходимо познакомиться с карьерой самопровозглашенного гуру Хиллари Клинтон, прогрессивного активиста и раввина Майкла Лернера. Лернер родился в семье неортодоксальных евреев в Нью-Джерси. Его мать была председателем регионального представительства Демократической партии. Окончив Колумбийский университет в 1964 году, он получил докторскую степень в Беркли, где он работал в качестве ассистента Герберта Маркузе и возглавлял СДО. Будучи любителем ЛСД, «прогрессивного наркотика», он считал, что прием галлюциногена был единственным способом по-настоящему понять социализм (он явно упускал из виду иронический смысл данного высказывания). Когда его сестра вышла замуж за успешного адвоката, на свадьбе присутствовали некоторые известные политики. Лернер не мог упустить такую возможность. Он прервал торжество речью, в которой он осуждал гостей, называя их «убийцами» с «кровью на руках» потому, что они прилагали недостаточно усилий для того, чтобы остановить войну во Вьетнаме [25].
Когда Амур поразил его стрелой, он сказал своей любовнице: «Если ты хочешь быть моей подругой, то сначала тебе придется организовать fосо». (Foco - это впервые примененная Че Геварой разновидность вооруженных формирований, чрезвычайно популярная в теории марксизма-ленинизма, предназначенная для проведения молниеносных повстанческих операций.) Во время свадебной церемонии в Беркли они обменялись кольцами, выплавленными из фюзеляжа американского самолета, сбитого над Вьетнамом. Свадебный торт был украшен девизом «Метеорологов» «Круши моногамию». (Брак просуществовал менее года.) Лернер утверждает, что он был одним из лидеров ненасильственного крыла «новых левых». Будучи преподавателем в Университете Вашингтона, он основал Фронт освобождения Сиэтла, который, как он утверждал позднее, в отличие от «Метеорологов» пропагандировал ненасильственные методы борьбы. Тем не менее он был арестован по делу «семерых из Сиэтла»*. Обвинения были сняты лишь после того, как шеф ФБР Дж. Эдгар Гувер назвал его (без сомнения, нарочито преувеличенно) «одним из самых опасных преступников в Америке» [26].
* «Семеро из Сиэтла» - группа из семи самых активных членов радикальной антивоенной организации Сиэтлский освободительный фронт, которая была обвинена в подстрекательстве к бунту в здании суда.
В 1973 году Лернер написал труд «Новая социалистическая революция» (The New Socialist Revolution). Это была ода грядущему социалистическому перевороту, изобиловавшая избитыми фразами. Его риторика удивительно напоминала речи Муссолини: «Главной задачей революционного движения... является разрушение гегемонии буржуазии и развитие радикального сознания у представителей всех кругов, заинтересованных в революционных изменениях» [27].
С годами мышление Лернера развивалось. Во-первых, он стал серьезно интересоваться психологией масс (он лицензированный психотерапевт), впитывая все бредовые идеи Франкфуртской школы о фашистских типах личности (консерватизм Лернер считал излечимой болезнью). Во-вторых, он стал раввином. И хотя его приверженность прогрессивизму не слабела, он все более проникался «духовным» аспектом политики. В конце концов он отказался от диалектического материализма в пользу воинствующего потребительского материализма и тех душевных мук, которые он порождает. В 1986 году он основал довольно эксцентричный журнал под названием Tikkun. Статьи в журнале посвящались преимущественно созданию нового социального евангелизма с сильным еврейским и экуменическим уклоном.
После речи Хиллари Клинтон о политике смысла, которая была отчасти вдохновлена Лернером (которому удалось втереться в доверие к бывшему тогда губернатором Клинтону), этот радикальный раввин-психотерапевт резко активизировался, позиционируя себя в качестве придворного провидца администрации Клинтона. Ему суждено было стать Гербертом Кроули новой «Прогрессивной эры». Хотя многие журналисты сразу признали в нем жулика, он тем не менее получил внимание, к которому стремился. New York Times провозгласила его «пророком этого года». Однако когда стало ясно, что политика смысла слишком походит на пустословие в духе «Новой эры», пресса и Клинтоны отвернулись от него. В ответ Лернер опубликовал свой опус «Политика смысла: восстановление надежды и возможностей в эпоху цинизма» (The Politics of Meaning: Restoring Hope and Possibility in an Age of Cynicism).
Эта книга эксплуатирует многие принципы фашизма. Лернер приводит длинный и скучный перечень давно известных прогрессивных идей и задач. Он призывает дать больше возможностей бесправным, отбросить багаж прошлого, отвергнуть догмы и принять идею национального сообщества, отказаться от слишком рационального опыта врачей и ученых. Он красноречиво говорит о различных кризисах (духовном, экологическом, моральном и социальном), поразивших западные буржуазные демократии, которые необходимо излечить при помощи политики освобождения. Он также ведет речь о создании новых мужчин и женщин, отказываясь от ложных противопоставлений «работа-семья», «бизнес-правительство», «частное-государственное». Прежде всего он настаивает на том, что его новая политика смысла должна проникнуть в каждый уголок нашего бытия, преодолевая разобщенность американского общества. Такие понятия, как мораль, политика, экономика, этика, нельзя отделять друг от друга. Наша философия должна проявляться в любых взаимодействиях и встречах с людьми.
Эти воззрения перекликаются с тезисом Гитлера о том, что «экономика вторична» по отношению к революции духа. Лернер пишет: «Если бы между людьми существовали другие этические и духовные связи, экономическая реальность была бы другой... И именно поэтому смысл не может иметь более низкий приоритет, чем экономика» [28]. Излишне говорить, что это явное отклонение от марксистского материализма его молодости. В программе Лернера, конечно же, повторялись многие пункты из перечня гарантий, сформулированного немецко-фашистской партией в 1920 году, в том числе о равных правах, гарантированном медицинском обслуживании, увеличенных налогах на имущество состоятельных граждан и строгих законах, регулирующих деятельность крупных корпораций. Вот некоторые пункты программы, опубликованной в журнале Tikkun в 1993 году:
«Министерство труда должно подготовить распоряжение, согласно которому... каждому рабочему должен быть предоставлен оплачиваемый отпуск для участия в 12 двухчасовых занятиях, посвященных борьбе со стрессом...
Министерство труда должно спонсировать кампании "Слава труду", призванные воздать людям должный почет за их вклад в общее благо...
Министерство труда должно создать программу по подготовке корпуса профсоюзного персонала, представителей рабочих и психотерапевтов с со-ответствующими навыками, которые будут способствовать становлению нового духа сотрудничества, взаимной заботы и преданности работе» [29].
Именно такие идеи впервые были отражены в программе Германского трудового фронта Роберта Лея. Это сравнение более чем поверхностно. Национал-социалистическое государство, так же как прогрессивное и фашистское, основывалось на гегелевской идее о том, что свобода может быть достигнута только за счет существования в гармонии с государством, которое обязано обеспечить такую гармонию. Частных лиц не существовало. (Лей говорил, что единственное частное лицо в нацистском государстве - это человек, который спит.) В работе «Политика смысла» (Politics of Meaning) Лернер утверждает, что «значение рабочего места должно быть переосмыслено, оно должно стать отправной точкой в процессе человеческого развития». Еще в одной книге, «Дух имеет значение» (Spirit Matters), он выражает (одной пространной фразой) мысль о том, что в соответствии с его новым «освободительным движением за духовность» «правительство должно быть переосмыслено как общественный механизм, посредством которого все мы показываем, что заботимся обо всех остальных, а членов правительства следует оценивать, вознаграждать и продвигать лишь в той степени, насколько они способны создать такие условия, которые позволят людям вследствие этих взаимодействий обрести новое чувство надежды и глубокое убеждение в том, что другим людям их судьба действительно не безразлична, о чем свидетельствует сам факт создания такого чуткого и заботливого правительства».
Идеалом Лернера является израильский кибуц, где даже ощипывание кур имеет трансцендентный смысл для работника. Он жаждет найти способ, который позволил бы воссоздать чувство общей цели, объединяющее людей в таких кризисных ситуациях, как наводнение или иное стихийное бедствие. Свобода у Лернера переосмысливается в духе воззрений Дьюи как совместное социальное «строительство». Нацисты сформулировали это более точной фразой: «Работа делает вас свободными» [30].
В соответствии с политикой смысла все социальные институты охватывают государство подобно тому, как прутья охватывают фашистскую секиру Каждый человек несет ответственность за сохранение не только своей собственной идеологической чистоты, но и идеологической чистоты своих ближних. Лернера следует отнести к проповедникам либеральной унификации, нацистской идеи согласования каждого института в обществе. Это становится очевидным, когда он переходит к обсуждению того, как эти реформы должны быть реализованы. Лернер пишет, что все государственные учреждения и частные предприятия должны издавать «ежегодные отчеты об этическом воздействии», позволяющие оценить «их влияние на этическое, духовное и психологическое благополучие нашего общества, а также на людей, которые работают в этих учреждениях или взаимодействуют с ними» [31]. Возможно, его намерения имели более положительный смысл, но на самом деле так ли они сильно отличаются от бюрократизации идеологической лояльности, которая требовала от немецких предприятий и учреждений постоянно предоставлять документы, подтверждающие их преданность духу новой эпохи? Духовные бездельники в Америке XXI века, несомненно, посчитали бы такое наблюдение фашистским, несмотря на его очень мягкий и заботливый характер.
Лернер считает, что в задачу представителя каждой профессии (естественно, с учетом государственных интересов) входит «осмысление» своего личного вклада в духовное и психическое здоровье национальной общности. «Такое осмысление, например, побудило некоторых юристов, работающих в русле политики смысла, задуматься о возможности второго этапа судебных слушаний, в ходе которого система состязательности на время перестает действовать и главной целью становится исцеление тех болезней, которые первоначальное судебное разбирательство обнаружило в обществе» [32]. Некоторым людям все это может показаться достаточно глупым, и, как представляется, такие идеи вряд ли чреваты фашистским переворотом. Но если даже фашистский переворот когда-либо произойдет в Америке, он примет вид не штурмовиков, выламывающих двери, а юристов и социальных работников, заявляющих: «Мы из правительства, и здесь для того, чтобы помочь».
Как ни странно, Лернер, похоже, не видит связи между своей идеологией и фашизмом. По иронии судьбы, он признает, что ранее «не мог понять, почему представители левых сил в Европе ничего не смогли противопоставить популярности фашистов». Фашистская «ненависть к другим основывалась на том, в какой степени они верили (как правило, ошибочно), что эти достойные всяческого осуждения "другие" подрывали их сообщества, объединенные общностью смысла и целей». Лернер отмечает, что многие бывшие либералы «в настоящее время повернулись вправо в поисках чувства общности и смысла, которые либералы, социал-демократы и левые всегда считали незначимыми или обязательно реакционными» [33]. Он пишет, что в 1990-е годы мы стали свидетелями появления «фашистских» правых движений, которым можно противопоставить только его политику смысла.
Аргументация Лернера распадается на несколько частей, в основном вследствие неадекватности его понимания истинной природы фашизма [34]. Но гораздо важнее то, что он в основном признает, что политика смысла, по сути, является попыткой найти альтернативу вымышленной политике смысла правых сил, которую он считает фашистской. Он видит воображаемых фашистов справа и в ответ чувствует себя вправе создать реальный - хороший - фашизм слева. Сопровождается все это огромным количеством религиозных наставлений, при этом он утверждает, что его политика - это «политика по образу Божьему», мысль, которую он также всеми силами пытается донести до читателей в своих недавно вышедших книгах «Левая рука Бога» (The Left Hand of God) и «Дух имеет значение» (Spirit Matters) [35].
Такие защитники политики смысла, как Корнел Уэст, Джонатан Козол, и даже такие традиционные историки, как Джон Мильтон Купер, отвергают или игнорируют радикальный этатизм проекта Лернера. Тем не менее они защищают свою политическую религию, приводя в качестве аргументов множество классических высказываний в духе «третьего пути» о необходимости отказа как от анархии свободного рынка, так и от этатизма в пользу нового синтеза, уравнивающего интересы общества и отдельных лиц. «Грубо говоря, - пишет Лернер, - ни капитализм, ни социализм в том виде, который они приняли в XX веке, не кажутся мне особенно привлекательными». Его гораздо больше привлекают прагматические подходы, «отличающиеся от традиционного разделения на левых и правых, которое необходимо преодолеть, когда мы разрабатываем политику для XXI века» [36]. Все это так неоригинально. Лозунг французских фашистов был гораздо более запоминающимся: «Ni droitе ni gauche!»*.
* Ni droite ni gauche! (фр.) - «Ни левый, ни правый!» -- Примеч. перев.
Как мы уже знаем, с точки зрения идеологии фашистский и прогрессивный тоталитаризм никогда не был простой доктриной этатизма. Скорее, утверждалось, что государство представляет собой природный мозг органического политического тела. Этатизм вторичен по отношению к коллективизму или эгалитаризму. Правительство было просто тем местом, где духовная воля народа преобразовывалась в действие (марксисты любили использовать слово «практика» для описания этого единства теории и действия). Из этой позиции следовало, что учреждения и отдельные личности, которые стоят в стороне от государства или «прогрессивной волны», изначально вызывают подозрение и объявляются эгоистичными, социально-дарвинистскими, консервативными, или, как ни парадоксально, фашистскими. Государство представляется не главным распорядителем, а, скорее, метрономом для унификации и гарантирует, что правители единодушны в выборе направления развития общества. Если жизнь прогрессивного общества должным образом упорядочена, государству нет необходимости прибирать к рукам Гарвард или «Макдоналдс», но в любом случае оно должно убедиться, что эти учреждения верно расставляют приоритеты. Политику смысла в конечном счете можно рассматривать как теократическую доктрину, поскольку она пытается ответить на главные вопросы бытия, утверждает, что ответы на них можно найти только вместе, и настаивает на том, что воплощать эти ответы в жизнь должно государство.
Это либерально-фашистское мышление четко проявляется в перепалке между телевизионным продюсером Норманом Лиром и консервативным обозревателем Чарльзом Краутхаммером, имевшей место в 1993 году. Краутхаммер охарактеризовал обращение Хиллари Клинтон, в котором она представила политику смысла, как «нечто среднее между "речью о национальном недуге"* Джимми Картера и защитой курсовой работы по Сиддхартхе Гаутаме**», поданное публике с «самоуверенностью и чувством превосходства, характерными для высказываний студента колледжа» [37].
* «Речь о национальном недуге» Д. Картера 1979 г. поставила под сомнение «американскую мечту».
** Сиддхартха Гаутама (563-483 до н.э.) - ключевая фигура в буддизме.
Норман Лир бросился защищать Хиллари. Создатель телевизионных шоу «Все в семье», «Мод», «Сэнфорд и сын» и «Хорошие времена», Лир также был основателем организации «Американцы за американский путь», которая по иронии считалась в некотором роде консервативной. Он создал эту организацию, стремясь отразить наступление «новых правых», которые якобы пытались разрушить легендарную «разделительную стену» между церковью и государством. Но в конце 1980-х годов мировоззрение Лира начало меняться. В 1989 году в своем обращении к ежегодному собранию Американской академии религии в Анахайме, штат Калифорния, он сетовал на «духовную пустоту в нашей культуре». «Среди представителей светских кругов, - отметил он, - отвращение к обсуждению нравственных ценностей, не говоря уже о религии, может доходить до крайности, граничащей с абсурдом» [38].
Неудивительно, что такой левый защитник гражданских свобод, как Лир, приветствовал приход политики смысла почти как дар провидения. Лир написал исполненный горечи ответ в Washington Post, осуждая цинизм Краутхаммера по отношению к блестящему обобщению духовного кризиса в Америке, выполненному Хиллари Клинтон. «Светила нашей политики, нашей культуры и средств массовой информации, - заявил Лир, - стесняются серьезно говорить о жизни духа... Наша одержимость цифрами, тем, что поддается количественному определению, происходящим здесь и сейчас стоила нам связи с тем местом в каждом из нас, где в почете то, что нельзя выразить в количественной форме, и вечное - наша способность благоговеть, удивляться и постигать со¬крытое; тем местом, где акты веры в превосходящем нас процессе в свое время приносят желаемый результат» [39].
Крик души Лира представляет собой почти буквальное воспроизведение неоромантических возражений против современного общества, которые вдохновляли фашистские движения в Европе и поиски «дела, большего, чем мы сами» американских прогрессивистов. Его слова вполне могли найти отклик у раннего Поля де Мана, Эзры Паунда и огромного количества других теоретиков и идеологов фашизма, которые осуждали чрезмерное увлечение Запада (в особенности это касалось евреев) цифрами и техническими абстракциями. Но еще более красноречив тот факт, что организация Лира «Американцы за американский путь» уступает, пожалуй, только Американскому союзу защиты гражданских свобод в деле пропаганды либеральной унификации. В судебных разбирательствах, взносах в пользу избирательной кампании, заключениях друзей суда, политической рекламе и благочестивых пресс-конференциях эта общественная организация подобно трудолюбивому каменщику возводит стену между церковью и государством, сокращая общественное пространство для традиционной религии и закладывая основу светской церкви либерализма.
Другими словами, Лир - убежденный сторонник «одухотворения» политики; но в его идеальной политической системе нет места для традиционной религии, ибо освятить поиск смысла и духовности должны не церкви или синагоги, а прогрессивное духовенство. Независимые источники моральной веры «сеют раздор» и должны быть подорваны, отгорожены, исключены из нашего «совместного проекта». Это означает, что с либеральными церквями проблем нет, потому что они воспринимаются (справедливо или несправедливо) как подчинившие религиозную доктрину политической. Как сказал Джон Дьюи в своем обзоре, посвященном светской религии государства, «если наши номинально религиозные учреждения научатся использовать свои символы и обряды для выражения и упрочения такой веры, они смогут стать полезными союзниками концепции жизни, которая находится в гармонии со знаниями и социальными потребностями». Гитлер выразился более кратко: «Против церкви, которая отождествляет себя с государством... я не имею никаких возражений» [40].
Консерваторы любят критиковать либералов за их «потребительское христианство», в соответствии с которым они выбирают из религиозного меню то, что им нравится, воздерживаясь от более грубых блюд. Однако это не только проявление лицемерия. То, что кажется несоответствием, на самом деле представляет собой дальнейшее развертывание гобелена «Социального Евангелия», обнаруживающее религию без Бога. Либералы, придерживающиеся принципа «потребительства», являются не столько непоследовательными христианами, сколько последовательными прогрессивистами.
Продолжение.
ПРИМЕЧАНИЯ
Прим. 1-4, 5-13, 13-15, 16-21, 21-35, 35-42, 43-60, 61-75.
Источник: Дж. Голдберг. Либеральный фашизм. - М.: Рид Групп, 2012.
Подборка иллюстраций - tekstus
Либеральный фашизм
Ориг.название: Liberal Fascism
Автор: Джона Голдберг
Количество страниц: 512
Год выпуска: 2012
ISBN 978-5-4252-0575-9, 978-0-7679-1718-6
Тираж: 3000
Издательство: Рид Групп
Серия: Political Animal. "Политическое животное"