Портрет Гёте
В 20-е гг. Гарри Галлер бежал из дома блуждавшего будущего - от Гетте в одеждах пошлости (тогда, когда культура фальшивит), от национализма с интеллектуальной гримасой (доброго, бездумного и довольного ребенка, считавшего евреев и коммунистов достойными ненависти). Был бы Галлер сумасшедшим, швырнул бы этого Гёте в ребячье лицо - «учился пятнадцать лет и понял, что он посредственность; а был бы поумней - посмеялся бы… Именно только, что посмеялся, как будто бы смех обладает политическим голосом. Выражение лица зависит от многозначительности говорения; над всем другим можно и нужно смеяться. А у Гарри то ли недостаток зрелости, то ли переизбыток серьезности. Гессе не решил, но он предвидит; всех героев можно отправить под жирный курсив: все такое предсказуемое и очевидное, при том, что заслугой считается распознание автором множественности человеческой личности.
-- Ты слишком много об этом думаешь, - сказала она. А потом она научилась говорить: «Спокойнее» и, наконец: А не оставишь ли ты меня в покое?
Ревность она считала признаком слабости.
Прошло два года и даже более чем.
- Я знаю, ты не хотел со мной говорить, - сказала она вдруг. Просто вечерний звонок, не более того. После ужина, после новостей, после погоды, в рекламную паузу.
-- Может быть, уже прошла твоя злость на меня?
Прошло два года, чтобы снова научиться говорить.
На следующий день я все рассказал моему знакомому врачу Филиппу. А он мне говорил о своих планах поехать в деревню. Разумеется, мы говорили о холоде, отоплении, о том, как топить печь. Попрощались.
-- И как мне было хорошо с тобой, - вдруг она вспоминала - Странно, что все вот так вот закончилось.
На работе попался документ со смешной фамилией. Чашка Николая упала на пол и разбилась. А если еще раз присмотреться к тому дню и не спутать его с другой неделей, то, наверно, можно будет отыскать и какие-то другие события.
Поменял белье. Стиральная машина трясется, болеет болезнью Паркинсона.
Похолодало.
Она проезжала через Москву в командировку, в какую-то неизвестность. В четверг около шести - тогда когда я обычно проезжаю через «Площадь революции», словно рассчитала все заранее. В девять у нее поезд.
В эти дни я занимался подготовкой выставки, такой медлительной выставки, какая бывает только в мае. Эту выставку я посвятил бы времени, но нужно продовольствию.
Раскладывая пасьянс, я репетировал свою речь. После крестового короля я пожал ей руку, а после туза уже обнял. Она мне скажет о своих обстоятельствах, я заплачу за кофе, за яблочный пирог, за три пирожных (две для нее). - У меня для тебя две взятки: томик стихов и шоколадные конфеты. Посмотри, я даже написал посвящение: той, которая показала, что свобода выбора существует.
Около пол девятого я посмотрю на часы и провожу ее на вокзал. Ждать отправления не буду - есть поезд, который едет в К. - сяду в метро и поеду. На завтрак макароны или пельмени, пока еще не решил.
Их было двое. Второй, кстати, - Павел, забавное совпадение…
Зима и Лена не взяла с собой своих солнечных очков - в странной коричневой оправе. Они совершенно ей не шли. Она шла быстро. Павел тоже не отставал. Я еле еле поспевал до тех пор пока сознательно не решил тащиться сзади.
-- Вот, может быть, сюда зайдем, - я махнул рукой на какую-то «Шоколадницу».
Сидим.
Я подарил ей мои «взятки», сказал подарки.
Раньше Павла она называла «мужчиной». Теперь он, наверно, стал ее молодым человеком, или «парнем». Обычный служебный роман и забавное омоложение партнера.
-- Лена мне о вас много рассказывала, - сказал он. - А где вы познакомились?
Я растерялся. Была какая-то красивая история нашей встречи, но теперь я не хотел ее выдумывать.
-- Чем вы занимаетесь? - спросил Павел.
-- Я убиваю на заказ.
-- Вы военный?
Теперь я еще и испугался. Без репетиции сложно говорить, кто я такой на самом деле. Глотки моего кофе стали более большими - а стакан кофе всегда какой-то маленький, мое пирожное заканчивалось. А Павел весьма слащавый малый… Наконец, я сидел перед ними один, они ели, я сидел. Они начали шутить, посмеялись, а я начал уже думывать о трусах, какие она ему показывает, о пятках… О какой еще пошлости я думал? О "чудненько", которое меняют на "чудесно"... Вообще я не против пошлости, я и сам пошлый. Я пошлый и знаю, что пошлый. Лена пошлая, но говорит, что не пошлая, Павел пошлый, но об этом не думает… Нам нужен лишь минимум комфорта и на больше мы не претендуем. Кстати, когда Лена одна, она говорит я, когда у нее кто-то есть, то всегда это «мы»: «мы решили», «мы подумали», но «я тебя очень любила».
А может быть и нет ничего или только чуть-чуть... Чуть чуть накрашена, чуть чуть подкрашена, прическа ей идет, хвостик, ухо. Ухо как ухо, больше чем ухо, родное ухо.
Можно вспомнить, о чем шла речь. О каком-то фильме, режиссера которого я даже не знал. Павел тоже не смотрел. Хотя странно, что он не смотрел, ведь должен был... Забавно: приехать для того, чтобы рассказать о фильме... перед тем как окончательно попрощаться, как перед смертью, перед тем как сесть на этот диковинный поезд, а ведь это тоже стандартный операторский ход (никто, конечно, из нас опаздывать не будет, мы просто тихо подойдем и двое из нас уедут) рассказывать о сюжете, который никто из нас кроме Лены не смотрел. Потом речь пошла об официантке - кажется, любимая тема для Павла, ищущего во мне понимания (насмешливый Ленин взгляд уловил и мою насмешку), котлетах, пиве, жареной картошке, паркете, местном театре, о том, что надо уходить и о спасибо, спасибо, спасибо...
- Я на секунду, - сказал я.
В туалете - я и туалет как оксюмороны. В зеркале чуть легче. Можно выйти из черного входа. Меня пропустят и позволят пройти. Официантам я скажу: только не делайте из меня анекдота. Для Павла я тоже заготовил: «Было приятно познакомиться». Кстати, когда я начинаю серьезно разговаривать с Леной, она мне прерывает: «Что ты от меня хочешь?» Серьезно. Забавное слово это «серьезно»… поэтому ничего не получилось бы. Пустая трата времени. «Три года в никуда», - говорила Лена и теперь я понимаю эту пустоту. - Можно мне выйти через запасной выход? - спрашиваю. Сейчас меня проведут через кухню. - Морковки, картошка, задница этой официантки. Она переспросила, видимо, не расслышала. Я вернулся к столику и снова сел. А Лена, кажется, была счастлива с этим Павлом… Павлик. Павлуша. Павлин. - Вас проводить на вокзал? -- Нас проводить на вокзал? - переспросил Павел. А Лена кивнула головой. -- Мы сами доберемся, - сказал Павел.-- Знаете дорогу?- Ну, ты ведь нас проводишь? Правда, Ваня, - сказала Лена. У Лены красивая шапка и длинный красный шарф. Зима ей все-таки к лицу. Мы ждали Павла.
-- Ну, как ты Ваня? - засмеялась Лена. Я поеживался от холода. Очень рад был видеть и все такое, - говорил я. Она, конечно, взяла меня за рукав. - А Паша, мой коллега по работе, просто не мог от меня отстать.
Между «Бауманской» и «Электрозаводской» я поежился от ее обмана.
Удачный вечер.
И чтобы не задерживаться в классицизме - день прошел, второй, третий. Заехал в ту деревню. Хорошая печка и действительно обрыв к реке. Вернулся. Телефон - вроде как докладывайте обстановку…