ПОПКИ.
Сама того не ведая, нежная и удивительная моя френдесса haez навеяла воспоминаний времени плюсквамперфекта...
Мой папа был военным, и дома мы его видели редко.
Но уж когда папа приезжал - это всегда был праздник.
Сначала дом наполнял зАпах: сильный, мужской, властный. Пахло кожаной портупеей, особенным запахом военной формы - горячим живым сукном и почему-то металлом -, дорогим одеколоном и табаком "Золотое руно". Как-то бодро, совсем не устало и свежо.
И всё в доме будоражилось, подтягивалось, приосанивалось и прихорашивалось.
Эти дни в нашем доме всегда пахли пирогами...
Папа был до них большой охотник, особенно любил пирожки с мясом, которые мама подавала к крепкому и душистому бульону. Обед обставлялся торжественно, как для настоящего праздника с гостями.
Мы с братом таких ритуалов избегали и кусочничали - таскали пироги с большого блюда.Папа, намотавшись по "полям", относился к обеду священно, любил процесс с тщательной подготовкой и безукоризненной сервировкой.
Как бы ни был голоден - не бросался на еду и терпеть не мог перекусов и жевания на ходу. Усаживался только за полностью накрытый стол, где всё соблюдено до тонкостей: салат украшен, закуски тонко порезаны, салфетки на месте.
Но это не было нам примером, мы тяготились, ковырялись ложками, корчили рожи,оскверняли крошками хрусткую кипельно-белую скатерть и всячески портили обряд обеда, за что изгонялись с позором из-за стола, к нашему удовольствию.
Сердобольная мама приносила нам в комнату позора пирожки из кухни: это были неформатные, неудавшиеся, кривобокие или лопнувшие пирожки, недостойные праздничного стола.
Но именно их-то мы и любили!
Ели мы как поросята: съедали сосную мясную серединку пирожка, а пустые острые "попки" бросали за диван или засовывали меж толстых боковых валиков.
Это было страшно весело, потому что опасно: если бы папа увидел это свинское варварство - нам бы не поздоровилось.
Но вот папа опять надолго уезжал, дом пустел и сиротел запахами: не пахло силой и защитой - пусть и немного опасной - забывался изобильный пироговый дух. Пахло маминой грустью и книгами, нашей застиранной , траченной уличными баталиями одеждой...Пахло соседками, приходившими развеять мамину безмужнюю печаль.Пахло противным супом, заправленным манкой...брррр...
И вот, принимая разные позы за чтением книг на диване, я или брат вдруг ощущали под боком что-то твёрденькое. Не отрываясь от любимой книжки, шарили руками, и - о чудо! - в ладошке оказвалась забытая "попка" от давних пирожков. Конечно, без начинки, но...восхитительно пахнущая бывшим в пирожке мясом! Так небрежно заброшенная счастливыми нами ТОГДА и так счастливо обретённая осиротевшими нами ТЕПЕРЬ!
Мы бросали книги и, толкаясь, сопя и ревниво кося друг на друга жадными глазками, бросались на поиски других "попок".
И мы дрались за эти радостные кусочки , ели их, хрустя и жмурясь от удовольствия, всё до крошечки...не разбрасываясь уже счастьем...
Чувство вины не совсем понятно за что прибавляло странного удовольствия.
И каждому казалось - вот если всё съесть, то папа скорее приедет опять...
И уж тогда мы...
Никогда...
Приезжал папа. И счастье быстро стирало грустные воспоминания, выветривало неосознанную вину.
И всё повторялось.
И "попки", как ритуальные обрядовые атрибуты, опять заселяли большой диванный мир...
Как хорошо, что мама не была свирепой рабой стерильного порядка, где не осталось бы места особенному, неправильному, но такому прекрасному царству-государству детей...
Мой папа был военным, и дома мы его видели редко.
Но уж когда папа приезжал - это всегда был праздник.
Сначала дом наполнял зАпах: сильный, мужской, властный. Пахло кожаной портупеей, особенным запахом военной формы - горячим живым сукном и почему-то металлом -, дорогим одеколоном и табаком "Золотое руно". Как-то бодро, совсем не устало и свежо.
И всё в доме будоражилось, подтягивалось, приосанивалось и прихорашивалось.
Эти дни в нашем доме всегда пахли пирогами...
Папа был до них большой охотник, особенно любил пирожки с мясом, которые мама подавала к крепкому и душистому бульону. Обед обставлялся торжественно, как для настоящего праздника с гостями.
Мы с братом таких ритуалов избегали и кусочничали - таскали пироги с большого блюда.Папа, намотавшись по "полям", относился к обеду священно, любил процесс с тщательной подготовкой и безукоризненной сервировкой.
Как бы ни был голоден - не бросался на еду и терпеть не мог перекусов и жевания на ходу. Усаживался только за полностью накрытый стол, где всё соблюдено до тонкостей: салат украшен, закуски тонко порезаны, салфетки на месте.
Но это не было нам примером, мы тяготились, ковырялись ложками, корчили рожи,оскверняли крошками хрусткую кипельно-белую скатерть и всячески портили обряд обеда, за что изгонялись с позором из-за стола, к нашему удовольствию.
Сердобольная мама приносила нам в комнату позора пирожки из кухни: это были неформатные, неудавшиеся, кривобокие или лопнувшие пирожки, недостойные праздничного стола.
Но именно их-то мы и любили!
Ели мы как поросята: съедали сосную мясную серединку пирожка, а пустые острые "попки" бросали за диван или засовывали меж толстых боковых валиков.
Это было страшно весело, потому что опасно: если бы папа увидел это свинское варварство - нам бы не поздоровилось.
Но вот папа опять надолго уезжал, дом пустел и сиротел запахами: не пахло силой и защитой - пусть и немного опасной - забывался изобильный пироговый дух. Пахло маминой грустью и книгами, нашей застиранной , траченной уличными баталиями одеждой...Пахло соседками, приходившими развеять мамину безмужнюю печаль.Пахло противным супом, заправленным манкой...брррр...
И вот, принимая разные позы за чтением книг на диване, я или брат вдруг ощущали под боком что-то твёрденькое. Не отрываясь от любимой книжки, шарили руками, и - о чудо! - в ладошке оказвалась забытая "попка" от давних пирожков. Конечно, без начинки, но...восхитительно пахнущая бывшим в пирожке мясом! Так небрежно заброшенная счастливыми нами ТОГДА и так счастливо обретённая осиротевшими нами ТЕПЕРЬ!
Мы бросали книги и, толкаясь, сопя и ревниво кося друг на друга жадными глазками, бросались на поиски других "попок".
И мы дрались за эти радостные кусочки , ели их, хрустя и жмурясь от удовольствия, всё до крошечки...не разбрасываясь уже счастьем...
Чувство вины не совсем понятно за что прибавляло странного удовольствия.
И каждому казалось - вот если всё съесть, то папа скорее приедет опять...
И уж тогда мы...
Никогда...
Приезжал папа. И счастье быстро стирало грустные воспоминания, выветривало неосознанную вину.
И всё повторялось.
И "попки", как ритуальные обрядовые атрибуты, опять заселяли большой диванный мир...
Как хорошо, что мама не была свирепой рабой стерильного порядка, где не осталось бы места особенному, неправильному, но такому прекрасному царству-государству детей...