ЗМІЙ, НЕ ЗНАЮЧИЙ ЖАЛЮ
Предисловие - здесь: https://tedronai-e-m.livejournal.com/80871.html
...Это было на моих глазах - и на недавней памяти: в самый разгар Перестройки. В те дни городской народ, воспользовавшись серьёзным послаблением законодательства, принялся скупать по удобным да красивым сёлам всяческие развалюхи - и превращать их в дачи. До того приобретение недвижимости, да с землёю, было делом проблематичным, а "садово-дачные участки", как и квартиры, выбивались годами, ну а теперь, стало быть - МОЖНО!
Для чего эти дачи служить будут - народ имел мнение разное. Кто-то, по недавней советской традиции, намеревался на них огородничать. Кто-то - спихнуть туда из городской квартиры престарелых родителей. Кто-то - на рыбалку ходить да соловьёв слушать. А кто-то - для форсу, что б похвастаться было чем. И те, о ком я поведу речь, относились как раз к когорте последней.
Кажется, это был мой предпоследний приезд в Приречье - "на недельку, до второго": охота было поглядеть на места, с коими у меня было связано столько детских воспоминаний. Помнится, боялся я ехать, дабы не обнаружить любимую местность в разоре и запустении. Но обнаружил: всё не столь уж и плохо: "новый НЭП" оказал на Приречье исключительно благотворное действие.
Развалившийся совхоз был расформирован, на его месте из пепла воскрес колхоз, ах, простите - кооператив, селяне вновь, побросав бутылку, принялись работать и с жаром вести политическую жизнь родного края: в былые дни выборы головы колхоза нередко превращались, в лучшем случае - в противостояние Гверьфов и Гибеллинов, а в худшем - в войну Алой и Белой розы!
Но, несмотря на это, расцвет частной инициативы свершил с Приречьем диво дивное: на полях зреет пшеница без васильков, да морковка - без осота, и, о чудо: высоченная кормовая кукуруза.
По лугам расхаживают тучные коровы, не боясь того, что зима - близко, починена силосная башня, вечно ломавшаяся веялка, мельница гудит во все жернова, и даже мост в Замостье, что развалился вследствие эпического противостояния мелиораторов с Неведомою силой, отстроен заново.
А уж в карьере гранитном - и вовсе ажиотаж, живо напоминающий золотую лихорадку: интенсивное строительство частников, что хотят украсить свои хоромы, требует камня, камня, камня! Однако, несмотря на лютейший бардак, никого не привалило и взрывом не зашибло: видать, Змее-царевне пришлось по нраву воодушевление человеческое.
А на реке - праздник! Первый за невесть сколько лет день Ивана Купала: с песнями-плясками, ряжеными, прыганьем через костёр, пусканием венков по воде и непременным подношеним каравая Прохоровне, что из простой доярки сперва в русалки выбилась, а после победы над лютыми партийно-советскими супостатами - едва ль не покровительницей края стала (тогда-то я, собственно, и услыхал великую сагу о её судьбе).
А в ночи по улице центральной - дачники гуляют, шинок горит огнями цветными, в кинотеатре - "Фантомас" на экране большом, и "Звёздные войны" - на малом: с видака.
За новой сельрадою - дискотека, а за почтою - кто постарше под духовой оркестр с магнитофона - парочками пляшет, в общем - лепота!
Однако после столь бурно и радостно проведенной ночи меня ждало ну очень неприятное пробуждение: с соседнего двора доносились крики такой лютости и степени отчаянья, какая бывает лишь тогда, когда кто-то прямо на глазах помер смертью безвременной.
Продираю глаза, иду смотреть. Слышу - крики донося не со двора, а аж с той стороны майдана! Да что там стряслось такое?
А стряслось воистину горе лютое. Новоявленные (так и хочется ляпнуть - "новопреставленные") нувориши чиновно-взяточного сословия устроили пир - на весь мир в честь закладки фундамента будущей дачи. По ходу дела - пригласили таких же гостей, и те поприезжали целыми семьями: с жонками, детьми да полюбовницами тайными. И перепились вчера они до состояния свинского, а сегодня поутру, мучимые похмельем, перебудили друг друга и детей своих.
А во дворе у них колодец недоделанный был, да если б толковая криница! Дырка новомодная, что сверлом в земле бурят: и не колодец, и не скважина.
Сверло они из дырки убрали, а трубы бетонные - ещё не поставили, так как сверлить далее намеревались. Глубоко в том месте до воды было, ой, глубоко!
И вот девчонка малая, лет пяти от роду, бодунными родителями разбуженная, во двор гулять пошла - да в дырку ту и ухнула!
Нескоро хватилась её мать: думала - та в саду гуляет. А как хватилась да услыхала из глуби земной крик детский - так и заголосила.
Да тут голоси - не голоси, двадцать девять метров - не шутка! Именно такую цифирь озвучил опухший с бодуна горе-папаша, когда оторвался от опохмелу на материнские вопли.
И, что самое страшное: диаметр той дыры - с пол-метра, не более - взрослому человеку не влезть, не протиснуться...
Меж тем на крики сбежался народ - и тоже заголосил от ужаса. Оно и немудрено - я как вообразил: каковО в той скважине - сам охолол. До сих пор помню страх той: средь травы - дырища, будто рот земляной, рядом - красной глины вал, точно губы, а изо рта того - крик далёкий, детский...
Прибежал зам-председателя кооператива, тот самый, что последним в совхозе командовал. Надо сказать - справным хозяином стал, переизбирали его не раз, потому как дела спорились. Народ, правда, шептался, что в том не его заслуга, а Полевицы: дескать, в самом начале карьеры он её, намерением крупу манную посеять, так удивил - что она плодородия почве и подкинула...
Прибежал он, значит - и кричит: щас к шабашникам сбегаю да кран притарабаню - вытащим!
Подогнали кран. Мелкий такой, переносной: шабашники их полюбляют. Принялись ладить-прилаживать, трос спустили с петлёй на конце, а без толку. И крик из глуби земной затихать стал.
Прибежал инженер, что в карьере работает, да заорёт:
- Идиоты, у ней же воздух кончился! И вода, наверно, холоднющая, по шею.
- Да нет там воды, глина одна.
- А дождь позавчера - был.
- Целый ливень.
- Значит, есть. Тащи насоса, хоть из-под земли достань! И - шланг диаметра соответственного!
Приволокли из продмага кооперативного насос, к счастью, имелся он там. Приладили шланг, а он под землю не лезет. Примотали к крюку у крана: всё равно - вес мал.
- Арматурину бы прицепить!
- Да где её возьмёшь?
- А вот! - инженер на штыри, из фундамента торчащие, показывает. - Тащи гидрощипцы!
Тут чинуша-хозяин, папаша дочки провалившейся, возьми да и брякни: "не дам, мол, дачу ломать!". Так его шабашник, что щипцы принёс, чуть не зашиб.
- Кабы тут другой колодец был, поболе в диаметре, я б тебя туда головою вперёд и затолкал! Ой, держите меня - ежель не достанем - точно его в криницу спущу: в пекло - да с доставкою!
Откусили штырь, прикрутили: спереди - петля с парашютной стропы, дале - шланга конец, а ещё дале - штырь-утяжелитель. Спустили осторожненько - и насос врубили. Воду, мол, с такой глубины не поднять: свыше девяти метров столб водяной в трубе разрывается, а вот воздух освежить можно.
Вроде, ожило дитё - а за петлю не хватается.
- Лезть надо! - подбежавший фельшер говорит. - В беспамятстве она. Потому, как на вопросы не отвечает - покрикивает только.
Тут я вновь на рот земляной глянул - и жутко мне стало до самых печонок. Однажды в детстве я уже залазил кой куда - и с тех пор труб да пещер страсть как боюсь. А кабы и не боялся: одно дело - лаз какой, а иное - скважина...
- Ну и кто полезет? - вопрошает инженер. - Сюда ж человеку не протиснуться!
- Я полезу - вышел вперёд внук фельшерский лет семи от роду. - Спустите меня краном, как на лифту, а я уж на месте обвяжу её.
Фельшер аж охнул, глядя на то.
А я задним числом вспомнил - парнишка той позавчерась провалившуюся девчонку тайком на рыбалку вёл. И, наверно, не раз то делал.
Стали парня к спуску готовить: обвязывать да фонарик прицеплять. Одна незадача - не повернёшься в скважине той. Пришлось вниз головою спускать. В первый раз он там недолго пробыл, а как по его крику подняли - говорит:
- Она внизу солдатиком стоит: руки по швам, поднять их в тесноте не может, от того за петлю и не цепляется. А ещё душно там - страсть, холодно и воды - по пояс.
С водою вопрос так и не решили: не нашлось электронасоса, что для скважин пользуют, на дно их спуская. Зато парень во второй раз шланг с собой потяг, что бы воздух был. Обвязал дитё за плечи стропою, а вот меж ног - не смог. Не протиснешься.
Стали подымать: двои разом - кран аж просел, да потом - как выпрямится! Парень из дыры пулей вылетел, отдышался и говорит: "Сорвалась! Вниз ушла."
Тут к нему участковый бежит, старый, бессменный да толстый, что бочка: народ его "Полтора-Ивана" прозвал, да орёт: "Голова хоть цела? Петлёй не оторвало?"
Народ заголосил, что резаный: ему-то такое соображение - страх, а участковый - он привычный. Да и что с него возьмёшь: прибёг поздно, так как на лесопилке драку оформлял: пьяные дачники с рабочими повздорили - с мордобоем, автомобильным побитием и покушением на убойство.
Прибёг пожарный: щас, дескать, с города машину позову, она дыру свежим воздухом враз продует - да кто станет машину-то ждать? Ещё предложения посыпались, одно другого глупей: шутка ли - дитё под землёю невесть сколько времени!
Да и собралось на майдане пол-села, самосудом над горе-родителями попахивает.
А парень - фельшеров внук, как отдышался, вновь наказал себя спускать. На этот раз возился недолго, вскорости подымать крикнул. Кран запыхтел, напрягся - и вытянул.
Обоих. Парня - а вслед за ним - и девочку: он её за руки держал: как выяснилось после, при втром падении она руки извернула - и стало врзможно за них схватиться.
Положили дитё на траву, она глаза открыла - но молчит. Её зовут - молчит. За руку берут - руку не держит и молчит. А сердце, меж тем, бьётся.
Тут уж фельшер всех разогнал, наказал соседям баньку топить да принести чего тёплого: дитё холодным было, что рыба зимой. "Скорую" из города вызвали, а пока ехала она - Полтора-Ивана разошёлся:
- Так: этих двоих - под арест! На пятнадцать суток! В холодную!! Безвылазно - пока следаки городские не выймут! И всех гостей ваших недотрезвелых - до составления протокола задержать!! Не потерплю!!!
Раньше за ним не такого не водилось - тихий был мужик, а тут - словно былые полицмейстеры в него вселились.
Гости - в гвалт: я, дескать, хрен с горы той, а он - хрен с горы иной, начальство такое, начальство сякое, а тут ещё сынуля горе-родителей, боров великовозрастный, взвился: я, мол, до Киева звонить буду!
- Да хоть в ООН! - заорал Полтора-Ивана. - Пущай войска пришлют - харцызяк окаянных навсегда прогнать из Приречья!
- А мы подсобим, - кажут работяги.
- Да я - советска-власть! - заорал горе-папаша.
- Это я советска-власть! - пузо выставил Полтора-Ивана. - И если щас народу накажу вас вязать - ни мне, ни им за то ничего не будет, так как повинен ты в преступной халатности, повлекшей тяжкие телесные повреждения!
- Да как ты смеешь, то ж моё дитё едва не утопло! - взвилась мамаша.
- Ещё и как смею! - прикрикнул на неё Полтора-Ивана. - Кто скважину не закрыл, отвечай!
- Да блевали мы в неё вчерась, - говорит один из гостей. - Вот и открыли...
Тут народ в такое неистовство впал, что едва линчевания не случилось, ну, прям, взятие Бастилии! Пришлось обормотов натурально вязать да в сарай запереть - до приезду следствия. Ещё и в караул Полтора-Ивана стал: на случай, если кто, совсем ошалев, под крышу "красного петуха" пустит - в старину злодеям хаты жгли почём зря...
Потом милиция из города приехала, и я пошёл додому, в снятую на недельку хатыну. Однако под вечер мне всякие страхи блазнится стали - не мог забыть рта земляного, раззявленного, словно то - дорога в легендарный истуканский мир, к Керемету-Смертоносцу во грибные лапы. И даже сидение у печи с взглядом на огонь не помогло - пекло мерещилось.
Тогда вышел я на двор, матрас постелил, и пролежал до рассвета, на Луну глядючи, благо, ночь тёплой была. А наутро - поспешил к Оксане Мыкытовне, переляк снимать.
А там уж - внук фельшерский, зарёванный - страсть, и она его по головке гладит.
- Вот, говорит, герой - так герой, в самой, что ни на есть, нижний мир полез, дружку вызволять, как во былые дни случалось. Де не вызволил - Змий её прибрал.
- Какой-такой Змий? - спрошаю я, хоть и догадываюсь, о ком речь.
- Змий, не знаючий жалю! - говорит Оксана Мыкытовна. - Померла в ночи она, так в разум и не придя: фельшеру из города звонили. Кажут - непонятно, чего, будто - с переляку...
Дурни учёные! Как достали её - не было в ней души вовсе: за хвост змеев ухватилась и с ним утекла...
Горе-то какое! И всем - горе. Злый он, Змий, теперича - беда будет. А родители её окаянные и двух лет не проживут - вот попомни моё слово!
Купил я у Мыкытовны зелья, на реку пошёл: вдруг Прохоровна всплывёт, я ж её ещё старушкой помню. Немало сказов она мне казала: про сестру да братика - это от неё, так что - не чужая.
Да, видать, Прохоровна ещё где занята была - так я её и не дождался.
Пошёл в село, а на душе - пакостно-препакостно. В шинок завернул, а так у стойки - мужик чернявый.
Я к нему: может, про Каббалу раскажете?
А он: я тебе что, еврей?
И здесь не срослось...
Потом, кажись, ещё пару дней по лесам я шлялся, а на прощание - залез на Лисий остров: в том году сухо было, а потому удалось туда попасть. Попрощался с какой есть силой неведомой, пусть то хоть кикиморы будут - да и подался в город.
А в последний раз был я там в 91-м - длинном, как век, и шалом-шалом предкризисном году, и тож - на Ивана Купала. Улицей иду - а дача та злосчастная вся как есть бурьянами поросла и - недостроена.
А навстречу мне - тот дедок, что вечно возле начальства тёрся: его иначе и не звали: Диду та Диду.
Спрашиваю его - а он отвечает:
- Ой, перевертню малый, тут такэ було! Прошлой осенью - начальство городское, что дачи строют, подралося: на ножах, со стрельбою да убойством!
Потом зима грянула, да такая лютая - Вихола в полях четверых уходила - земёрзли вщент!
Волки объявились, в кооперативе свинью прямо в хлеву задрали, народ добыл одного, а в него под шкурой - ожерелье.
Рыбаки в проруби Прохоровну бачили, хоть всякому и известно: взимку русалки спят, и лишь пред большою бедой просыпаются.
Инженеру с карьера видение було: будто явилась к нему сама Змея-царевна и говорит: сымайся с место да к немцам тикай - там тебе работа будет, не сразу, правда, но - тикай всё равно! Да где ж это видано, что б Сама - да мастера от дела гнала?
А по весне померла Оксана Мыкытовна, а вслед за нею, неделю назад - и Приська Прокоповна. Та ещё баяла: ой, не хочу я смотреть, как летом народ радоваться станет, не ведая, что лето то - последнее...
- А что до обормотов этих, тута живших - так разбились они всей семьёю! Гонки зимой устроили, на ахтомобилях, а дорога скользкой была.
Так, слыш, понесло их метров на сто, будто сила какая, и они с карьерной кромки - да на машине вниз - и взорвались, будто авиабомба!
А на дороге - след колёсный остался, словно змей здоровый полз... Смекай!