Город, которого нет
Добрый вечер, Лола Эстебан снова с вами, и сегодня я поведаю вам самое дорогое воспоминание своей жизни. Как вы, быть может, догадались, это - любовь. Но - не к мужчине и не к женщине, а к Городу. Городу сердца моего, городу, которого нет. Уже - нет, он стал иным. Иным - и страшным. Но я помню его, помню таким, каким он был в года юности моей - и каким он стал в счастливейшие из лет: 90-м и 91-м. На человеческом языке это зовётся ностальгией. Вам знакомо это чувство? Тогда - вперёд, за мной, я покажу вам мир, о самой возможности коего вы и не подозревали!
...Чёрным оком в звёздном небе зияет нагая сингулярность, Кольцо Всевластия размером с планету, провал в мироздании, дорога в ничто. Но мне нечего терять и я устремляюсь туда, за пределы самого бытия, где законы физики теряют смысл, ВРЕМЯ-НАЗАД!
Ты далеко в эту звездную ночь,
Нам телефоны не могут помочь,
Нас телеграммы уже не спасут,
Только останется времени суд.
Шел я по улицам и городам,
Но не нашел, не нашел тебя там.
Кто мне поможет, ведь нет уже сил.
В Римскую полночь я дверь отворил,
Дверь отворил.
Я никогда не увижусь с тобой.
Грешная радость смешалась с бедой.
Шел я по клятвам и нашим слезам,
Но не нашел, не нашел тебя там.
Блудная совесть стучалась ко мне,
В горьком, туманном, назойливом сне.
Кто мне поможет, ведь нет уже сил.
В Римскую полночь я дверь отворил,
Дверь отворил.
Раннее утро в соборе.
Где-то вверху в витражах
Санта-Мария Маджори
В красно-зеленых слезах.з
Санта-Мария Маджори,
Счастья мне дай вместо горя.
Санта-Мария Маджори
Смотрит с печалью в глазах.
(Леонид Дербенёв)
Летний рассвет, начало августа 1990-го, воскресенье, накануне мы записали тучу кассет и я свободна, как вольный ветер. Розовый куст склоняется прямо к комнату, я просыпаюсь, скидываю платье и бегу умываться.
Чёрные колготы - сетки, чёрная кожаная "мини", чёрная блуза с жабо, чёрные стрелки у глаз, чёрные туфли на высоченных каблуках, алый газовый шарф, алый лак, алая помада, алый камень в перстне, широкий медный браслет, огненно-рыжие волосы, всклокоченные в художественном беспорядке, серьги с ржавыми камнями - это - я. Я направляюсь на рынок: когда туда идти, как не утром?
Людям свойственно ходить по дорогам, людям - но не Чуме. Пробежка по тропе между заборами к оврагу, потом - через кладбище - и вот я уже на Робеспьера, сократив расстояние втрое. На другой стороне белеет опрятный дом под красной черепичной крышей, в прошлом - купеческая усадьба, ныне - наша контора. Но "министерство правды" подождёт - мой путь лежит дальше.
Пройдя по тенистой улице Сен-Жюста и кривой, как бумеранг улице Марата, я оказываюсь на площади Взятия Бастилии. Сии названия есть причуды первого городского коммисара, установившего Советскую власть - раньше здесь были улицы каких-то Александров. Но новые названия звучат куда романтичнее, а "Париж" лучше, чем "Царское село".
Оставив по левую руку механический завод, я спускаюсь по Пролетарскому бульвару. Рынок уже живёт, многие точки не закрывались и на ночь. Я прохожу через "зверский ряд". Кого тут только нет: разномастные нутрии скалят из клеток жёлтые зубы, таращатся кролики, тявкают песцы, стучат когтями норки, здесь есть даже соболя - теперь уже в открытую: кооперация, волюшка! Чуть дальше - то, что из этих зверей делается: шапки, шубы, воротники. Но на дворе - лето, зачем мне шапка? И я иду дальше.
Толкучка. Так называется место, где продаются всяческие вещи, по большей части - иностранного производства: от французских духов - до японских магнитофонов. Здесь есть всё - были бы деньги.
Дальше - кооперативные ряды: джинсы всех фасонов и цветов, рубахи, блузы, плащи, юбки, пояса, серьги, колготы, шёлк, джинса, люрекс, кожа - всё, что душеньке угодно, причём,ввиду массовости производства цены начали падать. Здесь у меня много знакомых - и я здороваюсь со всеми.
Впереди - "избушка на курьих ножках" - наш кассетный павильон. Спрашиваю, как сегодня-с торгом. "Как для утра - зашибись!" - отвечает мне Галка - наш продавец. Хвалю её и иду дальше.
Цыганские цветы - здоровенный ларь с великим множеством комнатных растений, а рядом - расклад букетов. Чуть дальше - великое множество цветов Амстердама, но цыганские - лучше, правда - цены кусаются. Рядом - выставка кастрюль и перстней - цыгане любят держаться кучно. Покупаю понравившееся колечко (сталь с титановым напылением - "почти золото", но куда прочнее) - не себе, у меня их и так прорва - подарю кому-нибудь.
Слесарный ряд. Автозапчасти на любой вкус, втихаря сделанные на местных заводах: подешевле - с механического, подороже - с ракетного. Но с авто у меня не срослось.
И, наконец - собственно, базар. Дикое продуктовое изобилие - мечта советского человека. Колбасы домашние и не очень, сосиски свиные и говяжьи, копчёности (в том числе знаменитый "квадрат" - сверхтвёрдая колбаса прямоугольного сечения, в прошлом - "чернобыльская"), творог и сыры, мёд (по большей части - поддельный), икра (поддельная на сто процентов, кофе, чай, пряности. Скупаюсь. Травки - это хорошо, зелёный чай - ещё лучше, подумав немного, разоряюсь на йеменский кофе. Я же "Чума-не-считающий-денег" - с меня не убудет.
Иду обратно через птичник - гуси гогочут мне вслед. По дороге назад заглядываю в "Аргентину". По утреннему времени она девственно-пуста, лишь на втором этаже, в гостинице, слышно какое-то шевеление. Пропускаю кофе с ромом и иду дальше.
Отношу покупки домой. Бабушка хвалит, дед молча чистит ружьё (им вновь овладел охотничий зуд, на этот раз - мечтает пойти на вепря). Меня приглашают к столу, но, съев для вежливости сырник, я отказываюсь. В Столицу ехать влом, но жажда странствий не отпускает. Слушаю "для разгона" Цоя (дека - "Akai", усилок - "Pioneer", колонки "KEF" - моя гордость, хочу ещё "Nakamichi", - у Конрада видел, но пока не достал. Дед смотрит по видаку "Не покидай!" (Видак - мой подарок)
Выхожу на веранду. У дверей мнётся грузин. Меня он принимает за девку и просит хозяина "Ага, курсанты-чертежи!" - думаю я и зову деда.
Нана улица стрелой поднимается вверх, к водонапорной башне, "сердцу Женевы". Дверь закрыта, но сторож за пятёрик открывает её мне. Крутая лестница идёт вверх, мимо бака, к вентиляционному окошку. Стою подле него. Весь мир на ладони - незабываемое ощущение. Спускаюсь, и иду на Орлиную гору. Моя яма всё ещё цела. Сижу у края, вспоминая былые дни. Потом - спускаюсь в Амстердам.
Из Амстердама - в Питер, через прощать, где когда-то стоял памятник Петру Первому, украденный каким-то фрицем в конце войны. Выходу на Столичный?Проспект, сажусь в автобус и еду аж в Заречье - давно не был, захотелось вдруг.
Заречье - совсем другой мир, мало изменившийся со времён Тараса Шевченко. Опрятные хатки, пышные сады, можно встретить свинью прямо на улице. Прыгаю на каблуках по немощёной дороге. Кто-то из бабушек узнаёт меня и улыбается вслед.
Выхожу к реке, широченной вследствие запруды. Прохожу сквозь захаращенный Заречинский парк, больше похожий на амазонскую селву. Захожу в "Монте-Кристо", покупаю люля-кебоб, ем. Рядом - полупритопленый ресторан "Титаник". В отличие от знаменитого тёски он выдержал прорыв дамбы и мега-ледоход позапрошлой зимы - но ржавчина проела один-из понтонов и беднягу перекосило. Рядом суетятся сварщики. Чинят, наверно...
Перейдя через длиннющий мост, оказываюсь в Копенгагене - опрятном рабочем посёлке, красивом, как всё старинное. Поднявшись по Спартака, выхожу на Купеческую площадь. Впереди - Променад, но идти туда пока рано.
Пройдя мимо Чумных Башен, попадаю в родные края. Длинный подъём по Дзержинского - и вот она, родная Женева. Проголодался. Захожу в погребок "У ведьмы".Здесь - тесно, зато кухня - отменная: лучшая в Городе нутрия с картошкой, травами и черносливом - райское наслаждение. Предлагают хряпнуть пивка. Отказываюсь. Правильное пиво - только в "Трёх мушкетёрах".
Захожу к Задорожним. Надо же- все дома. Приглашаю в кино на "Враг мой" - улётная фантастика. Ванька, Тома и Малюта соглашаются.
После фильма - Голливуд - ночной (вернее - круглосуточный) клуб рядом с кинотеатром. Там (надо же!) - Конрад и Старый Швец. Последний выглядит здесь, как Сильвер в Эрмитаже, да кому какое дело.
Малюта дернул конъяку и заметно косеет. Ванька с Томой любезничают за блюдом креветок. Я тихо линяю - вечереет и меня ждёт Венеция.
Обойдя с тыла каскад, по которому в канал низвергается вода, я проникаю в известное немногим место - обширный грот под дорогой - пещеру Алладина", сажусь на камень и принимаюсь ждать.
Ожидание длится недолго. Через ту же дырку одна за другой проникают девчата. Они называют это место "Чумным склепом". Я не препятствую.
Зачем мы собрались? А вы как думаете? Конечно, развратничать! С некоторых пор я заметил, что оказываю на девчат странное действие: ряженого парня им хочется слегка помучить. Я очень даже за - бисексуал, всё же. На самом деле наши забавы выглядят вполне невинно, по-научному это называется петтинг - взаимные ласки. Однако, когда они беруться за меня всем скопом - я кончаю вмиг и неоднократно.
После разврата - в "Казанову" Так называется прелестный бар на входе в Венецианский парк. Милейшая башенка с балконами, будто специально созданная для влюблённых. Заказываем вина (на мои деньги, разумеется) и, слегка повеселев, с криками и песнями ломимся через парк к Променаду, распугивая по пути целующиеся парочки.
Променад. Главная улица Города. После того, как кооперация пополнила городскую казну, он преобразился необычайно: широкие тротуары, цветные фонари и море гуляющих, что в будни, что в праздник. Идём. Продолжаем орать. Нас никто не трогает - многоопытная городская милиция понимает, что мы - не хулиганы, а безобидно отрывающаяся молодёжь. Да и обязаны мне кое-чем многие из них - оператор "миниправа" - не хрен собачий. Наш путь лежит в Барселону.
Барселона - новое сердце Города: четырёхэтажный ресторан, выстроенный в стиле Гауди. Просто поразительно, что можно сделать, имея под рукой лишь кирпич, бетон и цветную плитку. Сон сюрреалиста! Каменный цветок! Храм неведомо какого божества! Ода Радости! Барселона!
На первом этаже - харчевня, на втором - бар, на третьем круглые сутки крутят европейское кино, на четвёртом - место уединения. Гордость Барселоны-- коктейли. Их-то мы и берём.
Кто-то из девчат вспоминает, что сегодня - рок-концерт, и мы валим во Дворец Культуры мимо площади Героев, синагоги, превращённой в школу и иезуитского костёла, ставшего дворцом пионеров.
Концерт удался на славу - половину групп я слышу впервые, зато мы оторвались по-полной. После - дискотека, но мы линяем с неё - слишком людно, повернуться негде. Наш путь лежит в "Техас" - прибежище всех городских неформалов.
Меня встречают радостным ором - не из-за любви к трансвеститам, а потому, что Чума-не-считающий-денег щедро кормит и поит всех. Выкладываюсь по-полной (завтра ещё взяток нанесут), кто что попросит, а себе с девчатами - печеные рёбра и виски. Начинается форменный Дикий Запад, захмелевшие девки клеятся к парням, парни - к девкам, а я сижу, взгромоздив каблуки на край стола и тихо радуюсь. Ну чего мне, в самом деле, ревновать: пусть цветёт любовь,с меня не убудет.
Из "Техаса" вываливаемся далеко за полночь, в лучших ковбойских традициях: держась друг за друга, дабы не упасть. Благородные неформалы вызываются проводить нашу шоблу до Венеции и, оря "Скованные одной цепью" мы танковой колонной пронзаем Гоголевку, Променад, каналы и лишь у каскада расстаёмся. Неформалы валят в "Бабу-Ягу" (детское кафе, ночью перерождающееся в злачное место) бузить дальше, девчата исчезают в тенях кривых венецианских улочек, а я стою у ограды храма Богоматери и машу им рукой. Увы, соваться ночью в Венецию мне несподручно - и вовсе не из-за местных парней. Они-то как раз с клановыми не связываются, а после того, как я однажды толкнул их кампашке речугу о том, почему ко мне девки липнут и чем им к себе оных привлечь - даже слегка зауважали. Но старшее венецианское поколение ненавидело меня лютой ненавистью, полагая средоточием всего порочного, что только может быть "в нынешней молодёжи". Провожая девчат до калиток, я рисковал навлечь "эль шкандальс на каждую, а это - неблагородно. В конце концов, Казанова я или где? А посему пришлось подпирать храмовый забор на манер химеры Собора Нотр-Дам.
Назад я шёл через Соборную гору мимо детской больницы и похоронного бюро - самый быстрый и романтичный путь. Стояла душная ночь, в воздухе разносился запах матиол, над головой шныряли летучие мыши - красота! Пробираюсь на нашу веранду - а там - казино, Лас-Вегас, да и только: мои дед с бабой, Ванька, Тома и Малюта в "Джокер" режутся. И, само собою, шестой человек им необходим, как воздух.
Закончили в шесть. Разошлись. Ложусь на веранде и сквозь дрёму слышу, как по железной кровле катится яблоко. Подъём - в восемь. Быстро смываю макияж, переодеваюсь в чёрную униформу (я уже писала, откуда взялась эта причуда) и - бегом по знакомой тропе сквозь кладбище до родимой конторы. Лаврентий уже там, свежий, как огурчик, спустя пол-часа подтягивается Аннушка, "Шарикова", само собою, нет и до вечера - не предвидится. Я сваливаю на Аннушку всю работу (талант у девки, пущай учится), препоручаю ей Лаврентия, а сам открываю раскладушку и погружаюсь в объятия Морфея. Какие бы дела нас сегодня не ждали - а Большой Брат хочет спать!
...Если бы вы только знали, как часто я вспоминаю те дни - дни радости и восторга. И, чего греха таить - я согласна едва ли не на всё, что бы вновь пережить это: там, а ещё лучше - воссоздать здесь. Заложить душу - пожалуйста! Призвать инопланетян любого сорта - с удовольствием, опрокинуть Землю - не вопрос, трахнуть Вселенную - только скажите, как! Потому, что в сравнении с теми днями нынешний мир кажется картонной декорацией, потёмкинской деревней, царством унылого серьёза и взаимного людоедства. Так стоит ли его жалеть, если впереди показался отблеск светлого домика живой мечты...
С вами была Лола Эстебан, искренне ваша теперь и навеки.
Запись сделана с помощью приложения LiveJournal для Android.