"Россия состоит из Пушкина и Гоголя, как вода - из водорода и кислорода. "Россия = Гоголя 2 + Пушкин 1. Гоголя в России больше, чем Пушкина. Путаницы, фантасмогории, гротеска, куража, мессианства, тоски гораздо больше, чем гармонии, покоя, лиризма, элегичности, воли, высокой трагедии. Трагедия в России невнятна, мимоходна, случайна, нечаянна, нелепа".
Николай Предеин, скульптор. Екатеринбург.
Выбор анекдота о капитане Копейкине был неслучайным. Я много об этом думал. Почему в зрелом христианском мире не ослабевает социальное неравенство? Цветные революции бедствий не исправяют. В моём спектакле ветеран, добиваясь пенсии, сталкивается с чиновной сворой. Его гонят как преступника, ситуация знакомая. Я смотрел на своих артистов и понимал, что лучше них это никто не покажет. Написал инсценировку и сказал: «Вот ваша тема». Но она и наша, общая. Тут всё сошлось, только с разных ракурсов. Неравноправие в любых видах и формах, очень волнует меня. Почему один получает какие-то блага, а другой нет? Как жить кому - хуже?
Фото Елены Зотовой.
Да, все мы вышли из гоголевской «Шинели». Только Пушкин первый всмотрелся в обычного человека. "Станционный смотритель" - уже скорее гоголевский. "Ревизора" и "Мёртвые душы" тоже придумал Пушкин. Он вначале всего. В нашем представлении наивные обыватели, перебивая друг друга, разыгрывают историю про инвалида. Они верят, что там, наверху о них позаботятся.
Повесть вся пронизана сочувствием к рядовому гражданину, которого переламывают жернова государственной машины. И тут не только художественный замысел, но и генеральная идея большого писателя о высоком значении простого жителя. Каким бы не был обыватель ничтожеством или нулём, он имеет образ и подобие творца. А достоинство человека в нашей художественной культуре не на последнем месте. Его подхватил Достоевский: гоголевские фитюльки стали "ветошками" в его фантастических книгах.
Мне интересен человек как таковой. Значит, нужен был Гоголь с его героями-пустышками. Но они способны любить, помните старосветскую нежность Афанасия и Пульхерии Ивановны. Автор их любит, и даже дураковатого Хлестакова - какое-то недоразумение, круглую бездарность. Гоголь влюблён в них, видя их никчёмность. Это для меня очень важно.
В символизме, как утерянном искусстве, углубляются все стороны жизни. Приёмы символистов - мощнейшее орудие, тут могут очнуться силы народных преданий. А в фольклорной среде Ремизов свой, минувшие культуры он знает как себя. Его реконструкцию киевских житий мы играем уже несколько лет.
Вот в сцене французского ресторана вместо сервировки, закуски и выпивки - две подпрыгивающие шансонетки и танцующий с бутылкой официант. Тут включается тайномудрие театра. Зритель сначала видит забавную картинку, а потом и всю дураковатость нашей жизни. В этом мареве балагана мы прикасаемся к несказуемо сущим смыслам, совсем несмешным, которые парят над обыденным.