Зима всегда начинается по дороге в Финку. У нас было плюс два и псевдо зима. Под Кирилловским уже началась настоящая зима.
Пурга такой несметной силы, что пришлось почти остановиться. Никогда еще мы не ехали в Финку так долго. В окна бил целый космос, и у меня в голове стучало:
Мечты мои с детства были только про космос,
А он кинул через хер, взял вот так просто.
Без воздуха пустота, вот и весь космос,
Долбанный космос, долбанный космос...
А там, в Финке, оказалось, зима уже давно. Минус тринадцать и сугробы по колено. Всего двести километров от Питера.
В дьютике я приобрела бутыль вина, чтобы скоротать вечер. Вино называлось "Рислинг", и в голову стало бить:
У меня есть дома рислинг
И токай,
Новые пластинки,
77-й Акай.
Рислинг очень шел финским сугробам. Мы гуляли по Иматранскому каньону, в кромешной темени. Не видно было, куда ступать, не то, что фотографируешь. Тишина давила на уши и только мой рислинг все время бренькал о железную декоративную гирьку на сумке. С другого берега каньона на нас смотрели еще какие-то сумасшедшие русские.
Я не очень люблю Финляндию. Это мягко говоря. Но мне очень нравится ощущение какой-то скрытой непонятной опасности. Такое бывает, когда купаешься ночью в море, где накануне видел акулу. Или когда подлезаешь за перегородочку туристической тропы на Этне и идешь по застывшей лаве туда, где что-то клокочет, чтобы посмотреть на настоящую лаву, еще живую. Или когда летишь на сноуборде по каким-то 70-ти градусным склонам и понимаешь, что лучше как раз не притормаживать.
Там, в этом маленьком каньончике, из которого финны пытаются раздуть супер-достопримечательность, тоже витало какое-то непонятное чувство тревоги. И ощущение, что стихия где-то рядом и она сильнее.
Обожаю замерзнуть в хлам, прийти домой и прыгнуть в горячую ванну. И когда я обнаружила, что ноги так страшно замерзли, потому что мои кеды промокли насквозь в этих финских снегах, мы просто вернулись в гостиницу, отогрелись в ванной и плюхнулись спать.
На фотографии ниже я как раз пытаюсь в темноте разглядеть, - че, правда ноги так промокли, как мне кажется?
А на следующий день, когда мы прилетели в Дюссельдоф, начался какой-то апрель. С одной стороны солнце, с другой радуга, по середине шел мелкий дождик.
Леха сказал, что это шампиньонный дождик. А я сказала, что нет, трюфельный.