Серая лошадь. Просто день.
Очень странно долго собираться на форт Серая лошадь, пробиваться через кордоны пограничников, представляться прессой, тыкать документами в лицо, потом плутать по лесным дорогам, все же приехатьна Серую Лошадь, и обнаружить, что кто-то организовал себе тут мини-Тайланд с тростниковым зонтиком на песчанном пляже, гамаком и объявлением "Ищу шило".
- Леха, зачем ему шило?
- Шило - это спирт.
- Как это спирт? А я думала - шило это шило.
- Неа, и судя по тому, что человек ищет шило, он тоже из военных...
Мы жарили сосиски и маялись дурью в камышах. Друзья все как один сказали, что ехать с нами "им что-то не хочется", и в этот раз оказалось, без них гораздо кайфовее.
А потом мы все съели, и пошли по назначению, куда и собирались:
Я как-то писала вот здесь про Лехино училище на Лермонтовском проспекте, про несметную тоску, воровство и несправедливость. Тоска, воровство и несправедливость были замаскированы в морячковые прибаутки, поэтому распознать их сразу не всегда представлялось возможным.
Все это началось с КМБ на форте Серая Лошадь. Туда привезли кучу оборванных как в республике Шкид и ничего не соображающих юных придурков и сказали им, что теперь они семья и так далее. И они стали жить большой семьей на форте серая лошадь, в лесу, на берегу Финского залива, любить и уважать друг друга на сколько обстоятельства позволяли это делать.
Мы знали, что бывшая база ВМУПП на Серой Лошади больше не действует, там очень давно случился пожар и базу расформировали.
И вот на эту расформированную базу мы с Лехой поехали.
Там не было ни одной живой души. И эта огромная база в течение наверное лет десяти превращалась в иллюстрацию для энциклопедии в статью "Погибшие цивилизации". Когда-то каждый вечер на плацу было построение. Все моряки стояли, вытянувшисьв струнку, а командир долго зачитывал фамилии тех, кто находился в строю. Главное было не шелохнуться. Но это физически не представлялось возможным в связи с комарами.
Все терпели. Командир зачитывал: Богомольников... Мичурин... Петренко... Шуров...
Ближе к концу алфавита кто-то не выдерживал и хлопал себя по лбу. И тогда Командир протяжно и весомо произносил:
- Таааак... Из-за курсанта Еременко начинаем сначала... Антонов... Байбаков...
А встрою Еременко пихали локтями и коленками в зад и говорили:
- Блять, ну Еременко, блять, ну ты че, блять!
И так доооолго... Раз восемь сначала...
Ну вот, а теперь и площади-то этой нет. Везде просто лес.
Когда-то леха выметал Этот лес до последней иголки, а теперь, похоже, лес сильно подзапустили.
В этом бараке находились казармы. Мы долго обходили барак с разных сторон, чтобы подобраться к тому месту, где стояла Лехина койка, не провалившись при этом под пол. Полы уже совсем ветхие. Стены прекрасно облезлые. В окнах местами даже остались стекла. Все это действительно так и хочется потрогать. Внутри частично сохранена мебель.
Леха ходил по этому лагерю и тяжело вздыхал и при этом радовался каждому знакомому кустику. Он показал мне место, где стояла его койка. И вспомнил, что с этой койки почему-то всегда приходилось вскакивать и нестись. Вот всегда. ПОДЪЕМ! И побежали. На гору Валдай. Три километра туда, три обратно. И рота обалдевших моряков несется куда-то... вроде бы без цели.
И только однажды Леха готовился заступать в наряд и никуда не побежал. Он лежал на койке и думал: "Блин, у меня есть еще полчаса! Целых полчаса свободы. Это такое несметное богатство". Встал и пошел медленно умываться. А навстречу старшина.
Когда первокурсники встречали кого-то старшего по званию, они без приглашений должны были подойти к нему, за три метра перейти на строевой шаг, встать по струнке и отрапортовать:
- Товарищ такой-то, курсант такой-то!!!
И ждать распоряжений.
Леха встретил старшину и забыл все это проделать, потому что очень радовался получасовой свободе, и мозг его отказывался воспринимать все остальные факты этой жизни.
Старшина сказал:
- Таак, товарищ курсант! Очумели? На исходную!
Леха вернулся на крыльцо, и снова пошел умываться, опять забыв о старшине.
- Товарищ курсант, блять! Вы блять, что? На исходную!!!
В третий раз мозг успел сконцетрироваться за полметра до старшины, Леха успел изобразить строевой шаг и представиться.
Среди этой страшной десятилетней разрухи очень странно было найти памятку военнообязанному, прибывшему на пункт приема. Она сохранилась в первозданном виде. Мокрая, но абсолютно целая, как сентябрьский грибок, пробившийся сквозь листву, и потому нацеплявший листвы себе нашляпку. Пункт четыре мне особенно понравился. Очень верные слова, вот только не объясняется, о чем все-таки надо докладывать командиру, а о чем не надо. Поэтому случалось всякое.
А вот еще там же фото на скамейке. Когда-то она тоже стояла на голом выметенном асфальте и использовалась для разговоров и курения. Теперь от асфальта неосталось и следа, а на самой традиционной бетонной скамье растут маленькие симпатичные опята.
Мы часа два бродили по этому месту скорби, а потом вышли на берег к самому форту Серая Лошадь. Леха сказал, что когда они были на КМБ, им, морячкам, запрещали сюда ходить, потому что легко можно было заблудиться, потому что форт уходит вниз на несколько этажей, и застрять в катакомбах ничего не стоило. Но мы просто не нашли даже входа в эти катакомбы. Только много опасных дырок, в которые можно было либопровалиться самому, либо отдельно провалить и переломать ноги.
Обычная такая северная природа и яркое солнце. Много меня и мало Лехи.
Раз в неделю, в воскресенье, на электричке, к Лехе приезжала мама. Везла бананы и бутерброды. Леха и мама гуляли вместе по этому пляжу. Им было наверное плохо, они втайне очень жалели друг друга. Тоска разливалась по телу как усталость.
А мы как-то так приехали сюда, и провели хороший и теплый день. И все.