Отзыв на спектакль "Час восемнадцать"
Анализируя впечатление, определенное мной как ощущение отмены последовательности выходов героев в постановке, которая вроде бы четко структурируется именно сменяющими друг друга монологами персонажей, я пришел к выводу, что данный феномен связан с режиссерской (или актерской) разработкой поведения героев, а именно - комплекса их оправданий. Документальная достоверность скольжения, сбрасывания, неуловимости, обобщения, "эксцентрализации" вины власти в убийстве человека достигнута полная, ей не хватает только той самой хаотической и бесплодной обвинительной волны, идущей "из зала суда", которая, впрочем, служит вовсе не целям утверждения виновности кого бы то ни было, но окончательному замыканию поля достоверности, срабатыванию ловушки, которой документальная репрезентация пленяет реальность, задраиванию люка или, точнее, закупорке горлышка волшебной колбы, в которой то, что случилось в камере СИЗО и то, чему мы позволяем сейчас сыграться в подвале Театра.док, наконец сойдутся с кровосмесительной безысходностью направляемых друг к другу одинаковыми полюсами магнитов.
К сожалению, в самом спектакле можно обнаружить и некоторые опасности, угрожающие вышеописанным удивительным (и уникальным для меня) эффектам. В первую очередь, потенциал ослабления заложен в самом актерском методе представления героя. Участникам постановки, которые действуют при помощи "вживания", вероятно, каждый раз на входе и на выходе из роли приходится совершать чрезвычайно дальние скачки от собственной человеческой позиции к стратегии поведения имманентной как персонажу, так и Системе, плотью от плоти которой он и является. А так как эту стратегию без "вживания", судя по игре других, "отстраняющихся", актеров, претворить в документальном поле не удается, то и над Дианой Рахимовой, и над Романом Фоминым в каждом новом случае "входа-выхода", вероятно, висит травматический опыт предыдущих скачков. Поэтому, скорее всего, "вживание" с каждым разом дается все труднее... Хочется верить, что актеры все-таки обладают какими-то методиками снятия подобной травмы.
В связке с невозможностью постоянного "вживания" идет и очевидная слабость "отстранения" актеров. В частности Алексей Жиряков, играющий основного Судью, попадающего потом по воле авторов на тот свет, на мой взгляд, приносит свою роль в жертву зрительским ожиданиям. Именно это и означает в данном случае "отстраняться" - сохранять свою позицию, оставлять героя в крайне статичном положении, подставлять его под удары зрителя-обвинителя. Как бы переходить в стан "ловцов вины", становясь их топографом-осведомителем, безошибочно указывающим направление и точку удара. Парадоксально, но никакую из двух (сразу приходящих в голову) причин столь подрывного характера его роли вовсе нельзя поставить в укор самому Жирякову. По одной из версий актер просто не может переступить через свою убежденность в неправоте играемого им персонажа - и здесь совершенно точно камень кинуть нельзя. Не будем забывать, что убийство было совершено реальное, и сам спектакль явился гражданской реакцией на государственное преступление (поэтому-то, кстати, мысль о тождественности монологов-оправданий в "Часе восемнадцати" и похожих последовательных выходов к публике негодяев в одной из классических пьес, высказанная каким-то зрителем в обсуждении, также отправляется в копилку очевидных глупостей, с раскалывания которой и начался мой рассказ).
Жиряков имеет право на "отстранение", и с этим не поспоришь. Сложно упрекнуть актера в халтуре, фальши, неискренности, правильным выражением здесь будет скорее "уступка человеку" или что-нибудь близкое к этому.
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
К сожалению, в самом спектакле можно обнаружить и некоторые опасности, угрожающие вышеописанным удивительным (и уникальным для меня) эффектам. В первую очередь, потенциал ослабления заложен в самом актерском методе представления героя. Участникам постановки, которые действуют при помощи "вживания", вероятно, каждый раз на входе и на выходе из роли приходится совершать чрезвычайно дальние скачки от собственной человеческой позиции к стратегии поведения имманентной как персонажу, так и Системе, плотью от плоти которой он и является. А так как эту стратегию без "вживания", судя по игре других, "отстраняющихся", актеров, претворить в документальном поле не удается, то и над Дианой Рахимовой, и над Романом Фоминым в каждом новом случае "входа-выхода", вероятно, висит травматический опыт предыдущих скачков. Поэтому, скорее всего, "вживание" с каждым разом дается все труднее... Хочется верить, что актеры все-таки обладают какими-то методиками снятия подобной травмы.
В связке с невозможностью постоянного "вживания" идет и очевидная слабость "отстранения" актеров. В частности Алексей Жиряков, играющий основного Судью, попадающего потом по воле авторов на тот свет, на мой взгляд, приносит свою роль в жертву зрительским ожиданиям. Именно это и означает в данном случае "отстраняться" - сохранять свою позицию, оставлять героя в крайне статичном положении, подставлять его под удары зрителя-обвинителя. Как бы переходить в стан "ловцов вины", становясь их топографом-осведомителем, безошибочно указывающим направление и точку удара. Парадоксально, но никакую из двух (сразу приходящих в голову) причин столь подрывного характера его роли вовсе нельзя поставить в укор самому Жирякову. По одной из версий актер просто не может переступить через свою убежденность в неправоте играемого им персонажа - и здесь совершенно точно камень кинуть нельзя. Не будем забывать, что убийство было совершено реальное, и сам спектакль явился гражданской реакцией на государственное преступление (поэтому-то, кстати, мысль о тождественности монологов-оправданий в "Часе восемнадцати" и похожих последовательных выходов к публике негодяев в одной из классических пьес, высказанная каким-то зрителем в обсуждении, также отправляется в копилку очевидных глупостей, с раскалывания которой и начался мой рассказ).
Жиряков имеет право на "отстранение", и с этим не поспоришь. Сложно упрекнуть актера в халтуре, фальши, неискренности, правильным выражением здесь будет скорее "уступка человеку" или что-нибудь близкое к этому.
ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ