Дзюко и тя-но ю
Основными источниками, дающими представление о понимании Дзюко смысла чайной церемонии (тя-но ю), являются так называемые «послания-наставления» (яп. дэнсё), в которых излагается суть практиковавшегося им чайного ритуала.
Описание чайной комнаты Дзюко, утвари, использовавшейся мастером, как и сведения об эстетических взглядах родоначальника чайной церемонии, можно найти также в таких авторитетных сочинениях как «Записки Намбо» и «Записки Яманоуэ Содзи». Вообще говоря, при несомненной важности адекватного представления о воззрениях на чайную церемонию непосредственно самого Дзюко и его деятельности как чайного мастера, все-таки большее значение имеет выяснение процесса становления чайной церемонии как культурного феномена, и с этой точки зрения на второй план отступает вопрос, кто сформулировал основополагающие ее принципы и правила чаепития - Дзюко или через какое-то время его ученики и последователи. Поэтому мы говорим о чайной церемонии Дзюко, не забывая известной условности этого определения. А в том, что чайный ритуал, связанный с его именем, является первым этапом формирования чайной церемонии классического образца, кажется, никто из исследователей не сомневается.
В средневековых сочинениях в заслугу Дзюко ставится превращение чаепития в средство достижения просветления. Яманоуэ Содзи пишет, что Дзюко признавал наличие в чайной церемонии Дхармы (Учения) Будды. Согласно преданию, именно при помощи чая обрел просветление сам Дзюко. Находясь в храме Дайтоку-дзи, он ежедневно «подносил» Будде чайный напиток, т. е. следовал дзэнскому чайному ритуалу. Монах готовил напиток, большую часть его наливал в специальную чашу и ставил перед изваянием Будды, остальное выпивал сам. Считалось, что таким образом сердце монаха «приближалось» к сердцу Будды. В данном случае заваривание чая и весь последующий ритуал приобретали характер священнодействия и ярко выраженный сакральный смысл.
В «Яманоуэ содзи ки» сохранилось предание о том, как однажды во время тя-но-ю (чайной церемонии) Дзюко долго созерцал свою любимую чашу, медленно поворачивая ее и касаясь пальцами матово поблескивающих неровностей. Тишину и атмосферу благоговейного сосредоточения на предмете нарушил резкий крик мастера Иккю: «Кацу!», вслед за которым он незамедлительно выбил чашу из рук Дзюко своим посохом. Дзюко выдержал этот типически дзенский выпад и невозмутимо сказал: «Ивы зеленеют, клены рдеют». Иккю был доволен. Своим ответом Дзюко показал, что любование конкретной вещью не мешает ему сохранять ясное и невозмутимое осознание естественного хода вещей - единого ритма чередования весен и осеней. И тогда Иккю воскликнул: «Дзэн есть в чае!» Идея о дзэне в чае стала основополагающим принципом классической чайной церемонии («вкус дзэна и вкус чая един»), что определило функциональное значение всех компонентов чайного действа.
К началу деятельности Дзюко чаепитие еще не стало дзэнским путем чая, хотя большинство составных элементов чайного комплекса уже существовали в культуре - древние китайские воззрения на чудотворную силу чая, буддийская эзотерическая практика исцеления и упрочения жизни, светский обычай увеселительных чайных собраний. Не было лишь духа ваби, круто изменившего характер чайного действа. Не установлено, пользовался ли Дзюко термином ваби. Он фиксируется в документах со следующего поколения чайных мастеров - у Дзёо и Рикю.
Эстетический идеал второй половины XV в., периода Хигасияма, описывался словами кансо котан («безыскусная и изысканная простота»). Любовь к естественному, несовершенному, природно-грубоватому, потертому временем стала доминировать в японской культуре именно с рассматриваемого времени. Ключевыми для понимания этого процесса являются дзенские идеи.
Согласно «Запискам Намбо», Иккю научил Дзюко проводить чайное действо в маленьком простом помещении типа монашеского пристанища - сёан (букв.: «травяная хижина»). Чайный интерьер служил зримым вместилищем пустоты. Дзюко отказался от китайских стульев и от столика дайсу, стены помещения он обтянул простой белой бумагой, отказавшись от панорамных ширм и фусума. Стены, как и высокие стенки чаш-тэммоку («Небесное Око»), являлись своего рода сосудом пустоты.
Размеры сёан-тясицу Дзюко установил длиной и шириной в один дзё (3,03 м), т. е. общей площадью четыре с половиной татами (около девяти квадратных метров) при высоте приблизительно в три метра. Наиболее ранний в истории тя-но-ю чайный интерьер (чайная комната Додзинсай) был построен Дзюко во дворце Хигаясияма-доно Ёсимасы. Он помещался в домике Тогудо, ныне одном из двух сохранившихся от первоначального комплекса зданий. Слово «Тогудо» состоит из иероглифов «восток», «искать» и «зал». Смысл же его должен быть изложен многими словами: «[Человек с] востока (намек на Дворец Восточной Горы, т. е. на самого Ёсимасу) ищет [Чистую Землю на Западе]». Соответственно, название намекает на приверженность Ёсимасы идеям школы Дзёдо, несмотря на его пострижение в дзенские монахи (вполне, впрочем, формальное) и на дзенские эстетические вкусы (вполне, надо полагать, искренние). Интимный характер церемонии, в которой обычно участвовало два-три и никак не более четырех- пяти человек, исключал необходимость большого пространства. К тому же размеры и не рассматривались Дзюко как искусственно тесные. Напротив, они следовали размерам хижины Вималакирти, которая, как явствует из «Вималакирти-нирдеша сутры», вмещала, в представлении ее хозяина, всю Вселенную. Такая площадь хижины была освящена и собственно японской традицией - знаменитая келья Камо-но Тёмэя была не больше квадратного дзё (ходзё) - приблизительно девять квадратных метров.
В небольшую нишу - токонома - Дзюко стал вешать один свиток - пейзаж или каллиграфию. Токонома стала неотъемлемой частью интерьера сёин, и в этой нише, как правило, помещались два-три свитка. Дзюко, оставив один, повысил его эстетическую значимость и явственнее сделал философский смысл отношения единичного и единого. Иккю Содзюн вручил Дзюко в качестве инка (Свидельства об успешном постижении Дзен) каллиграфический свиток (бокусэки) сунского мастера Юаньу Кецин, составителя «Биянь лу». Как известно из чайного трактата «Яманоуэ содзи ки», Дзюко повесил первоначально этот свиток в токонома и тем самым положил начало практике экспонирования в чайном интерьере каллиграфических надписей вместо живописных пейзажей. Каллиграфический свиток был самым важным элементом интерьера, своего рода условным кодом церемонии, вызывавшим буддийские ассоциации и аллюзии и задававшим тем самым настроение. Расположенный в нише против входа, он сразу привлекал внимание вошедшего и оставался смысловой и эмоциональной доминантой в течение всего чайного действа.
Следующей по значимости деталью была чаша. Употреблявшиеся на церемониях у Ёсимасы чаши-селадоны Дзюко заменил на чаши-тэммоку с черной глазурью и золотой отделкой, так как китайский фарфор был весьма дорог и к тому же в зеленовато-серых селадонах чай казался мутным. Сосуды тэммоку Дзюко заказывал по своим эскизам в местности Сэто. Около столетия они были главной чайной посудой, покуда Сэн-но Рикю не стал использовать керамику типа раку, имевшую низкие широкие края в отличие от тэммоку, высокая коническая форма которых мешала свободно взбалтывать чайный порошок бамбуковой кисточкой. В предпочтении японских керамических чаш китайскому фарфору следует видеть еще одно проявление эстетики ваби. Роскошество и гладкий блеск карамоно (китайских вещей) уступили толстостенным, неровно вылепленным и хранящим вмятины пальцев мастера местным глиняным изделиям. Впрочем, чаши тэммоку не были еще столь нарочито безыскусны и грубы, как появившиеся спустя столетие сосуды раку, карацу или орибэ. Масляно поблескивавшая черная глазурь, контрастировавшая с позолотой, производила сильный декоративный эффект. Этому типу керамики соответствуют известные слова Дзюко: «Луна не будет привлекательной, покуда частично не скроется за тучками». Сочетание бесформенно-темного и сурово-печального (тучи) с идеально круглым и блестящим (луна) подчеркивает красоту каждого из элементов и делает красоту изысканно богатой.
В разработке керамики из Сэто принимал участие наряду с Дзюко и Бокусай. Таким образом, идеи, инспирировавшие вабитя, сказались и на развитии национальной японской керамики, отказавшейся в этот период от подражания китайцам. Наиболее ранняя из дошедших до наших дней японская чаша тэммоку хранится в Синдзюане и имеет печать Бокусая.
В тясицу у Дзюко стояла подставка-дайсу, не окрашенная и не лакированная (в гостиных-сёин использовались дайсу, покрытые черным лаком). Позднее вместо дайсу Дзюко ставил одну из ее разновидностей - кюдайсу, полку-подставку с двумя стойками. На полках кюдайсy располагалась та же утварь, что и в гостиной-сёин, но в меньшем количестве. Таким образом, интерьер чайной комнаты Дзюко в общих чертах повторял убранство помещений, в которых проводились «чаепития в гостиной». Тем не менее безусловным и имевшим большое значение для развития чайной церемонии новшеством являлось выделение в жилом помещении особой ячейки - комнаты, напоминающей келью, хотя по убранству и копирующую сёин. Чаепития в таком помещении, естественно, приобрели специфический характер.
Уменьшение количества вещей в комнате-сёин соотносилось с общим скромным видом помещения, его убранства и опрощением утвари. Согласно приписываемому Дзюко «посланию-наставлению», которое принято называть «О-тадзунэ-но кото» (что можно перевести как «То, о чем Вы допытываетесь»), чайная комната «должна быть [украшена] цветами настолько, чтобы помещение [выглядело] хорошо». Ненасыщенность цветами, безусловно, одна из особенностей интерьера помещения, в котором проводились чаепития нового типа. «Что касается воскуривания благовоний, - говорится в том же «послании», - то не воскуривайте [их] так, чтобы [они] слишком обращали на себя внимание».
Яманоуэ Содзи, Намбо Сокэй и другие авторы отмечали простоту и даже грубость китайских картин и чайной утвари, принадлежавших Дзюко: чайные чашки были толстостенные, соевого цвета - «взяв в руку, можно было ощутить [их] тяжесть, и выглядели [они] как второсортная провинциальная поделка». Чайные чашки, называемые «Дзюко-тяван» («чайные чашки Дзюко»), восходят как раз к данному типу чайной утвари.
В средневековых материалах по чайной церемонии встречается немало описаний чайниц (яп. тяирэ), керамических сосудов для хранения сухого чая, которые принадлежали Дзюко. Как правило, чайницы покрывались глазурью (черной, светло-коричневой), на которую местами наносилась «верхняя глазурь» (голубая, белая), однако, как отмечал в своем дневнике чайный мастер Цуда Сокю, все они производили впечатление грубых, неизящных изделий («Записи о чайных собраниях Сокю» - «Сокю тякай ки»).
В этом контексте вполне понятна рекомендация Дзюко в «Послании к Учителю Дхармы Фуруити Харима» о стирании границ между «китайским и японским». В данном случае имеется в виду не только включение посуды японского производства, не отличавшейся в глазах ценителей изысканностью, в число предметов чайной утвари, но и использование «грубых» китайских сосудов и чашек. Обычно в этом случае ссылаются на самого Дзюко, который якобы сказал: «Привязать прекрасного скакуна к хибаре, покрытой соломой» и добавил, имея в виду чайное действо, - «так же, как в грубо [отделанную] (простую, безыскусную) гостиную поместить [редкостную] именную вещь. Благодаря этому чаепитие вызовет интерес». Правда, это высказывание можно интерпретировать по-разному.
Продолжение следует...
Источник: https://zenso.ru/
Описание чайной комнаты Дзюко, утвари, использовавшейся мастером, как и сведения об эстетических взглядах родоначальника чайной церемонии, можно найти также в таких авторитетных сочинениях как «Записки Намбо» и «Записки Яманоуэ Содзи». Вообще говоря, при несомненной важности адекватного представления о воззрениях на чайную церемонию непосредственно самого Дзюко и его деятельности как чайного мастера, все-таки большее значение имеет выяснение процесса становления чайной церемонии как культурного феномена, и с этой точки зрения на второй план отступает вопрос, кто сформулировал основополагающие ее принципы и правила чаепития - Дзюко или через какое-то время его ученики и последователи. Поэтому мы говорим о чайной церемонии Дзюко, не забывая известной условности этого определения. А в том, что чайный ритуал, связанный с его именем, является первым этапом формирования чайной церемонии классического образца, кажется, никто из исследователей не сомневается.
В средневековых сочинениях в заслугу Дзюко ставится превращение чаепития в средство достижения просветления. Яманоуэ Содзи пишет, что Дзюко признавал наличие в чайной церемонии Дхармы (Учения) Будды. Согласно преданию, именно при помощи чая обрел просветление сам Дзюко. Находясь в храме Дайтоку-дзи, он ежедневно «подносил» Будде чайный напиток, т. е. следовал дзэнскому чайному ритуалу. Монах готовил напиток, большую часть его наливал в специальную чашу и ставил перед изваянием Будды, остальное выпивал сам. Считалось, что таким образом сердце монаха «приближалось» к сердцу Будды. В данном случае заваривание чая и весь последующий ритуал приобретали характер священнодействия и ярко выраженный сакральный смысл.
В «Яманоуэ содзи ки» сохранилось предание о том, как однажды во время тя-но-ю (чайной церемонии) Дзюко долго созерцал свою любимую чашу, медленно поворачивая ее и касаясь пальцами матово поблескивающих неровностей. Тишину и атмосферу благоговейного сосредоточения на предмете нарушил резкий крик мастера Иккю: «Кацу!», вслед за которым он незамедлительно выбил чашу из рук Дзюко своим посохом. Дзюко выдержал этот типически дзенский выпад и невозмутимо сказал: «Ивы зеленеют, клены рдеют». Иккю был доволен. Своим ответом Дзюко показал, что любование конкретной вещью не мешает ему сохранять ясное и невозмутимое осознание естественного хода вещей - единого ритма чередования весен и осеней. И тогда Иккю воскликнул: «Дзэн есть в чае!» Идея о дзэне в чае стала основополагающим принципом классической чайной церемонии («вкус дзэна и вкус чая един»), что определило функциональное значение всех компонентов чайного действа.
К началу деятельности Дзюко чаепитие еще не стало дзэнским путем чая, хотя большинство составных элементов чайного комплекса уже существовали в культуре - древние китайские воззрения на чудотворную силу чая, буддийская эзотерическая практика исцеления и упрочения жизни, светский обычай увеселительных чайных собраний. Не было лишь духа ваби, круто изменившего характер чайного действа. Не установлено, пользовался ли Дзюко термином ваби. Он фиксируется в документах со следующего поколения чайных мастеров - у Дзёо и Рикю.
Эстетический идеал второй половины XV в., периода Хигасияма, описывался словами кансо котан («безыскусная и изысканная простота»). Любовь к естественному, несовершенному, природно-грубоватому, потертому временем стала доминировать в японской культуре именно с рассматриваемого времени. Ключевыми для понимания этого процесса являются дзенские идеи.
Согласно «Запискам Намбо», Иккю научил Дзюко проводить чайное действо в маленьком простом помещении типа монашеского пристанища - сёан (букв.: «травяная хижина»). Чайный интерьер служил зримым вместилищем пустоты. Дзюко отказался от китайских стульев и от столика дайсу, стены помещения он обтянул простой белой бумагой, отказавшись от панорамных ширм и фусума. Стены, как и высокие стенки чаш-тэммоку («Небесное Око»), являлись своего рода сосудом пустоты.
Размеры сёан-тясицу Дзюко установил длиной и шириной в один дзё (3,03 м), т. е. общей площадью четыре с половиной татами (около девяти квадратных метров) при высоте приблизительно в три метра. Наиболее ранний в истории тя-но-ю чайный интерьер (чайная комната Додзинсай) был построен Дзюко во дворце Хигаясияма-доно Ёсимасы. Он помещался в домике Тогудо, ныне одном из двух сохранившихся от первоначального комплекса зданий. Слово «Тогудо» состоит из иероглифов «восток», «искать» и «зал». Смысл же его должен быть изложен многими словами: «[Человек с] востока (намек на Дворец Восточной Горы, т. е. на самого Ёсимасу) ищет [Чистую Землю на Западе]». Соответственно, название намекает на приверженность Ёсимасы идеям школы Дзёдо, несмотря на его пострижение в дзенские монахи (вполне, впрочем, формальное) и на дзенские эстетические вкусы (вполне, надо полагать, искренние). Интимный характер церемонии, в которой обычно участвовало два-три и никак не более четырех- пяти человек, исключал необходимость большого пространства. К тому же размеры и не рассматривались Дзюко как искусственно тесные. Напротив, они следовали размерам хижины Вималакирти, которая, как явствует из «Вималакирти-нирдеша сутры», вмещала, в представлении ее хозяина, всю Вселенную. Такая площадь хижины была освящена и собственно японской традицией - знаменитая келья Камо-но Тёмэя была не больше квадратного дзё (ходзё) - приблизительно девять квадратных метров.
В небольшую нишу - токонома - Дзюко стал вешать один свиток - пейзаж или каллиграфию. Токонома стала неотъемлемой частью интерьера сёин, и в этой нише, как правило, помещались два-три свитка. Дзюко, оставив один, повысил его эстетическую значимость и явственнее сделал философский смысл отношения единичного и единого. Иккю Содзюн вручил Дзюко в качестве инка (Свидельства об успешном постижении Дзен) каллиграфический свиток (бокусэки) сунского мастера Юаньу Кецин, составителя «Биянь лу». Как известно из чайного трактата «Яманоуэ содзи ки», Дзюко повесил первоначально этот свиток в токонома и тем самым положил начало практике экспонирования в чайном интерьере каллиграфических надписей вместо живописных пейзажей. Каллиграфический свиток был самым важным элементом интерьера, своего рода условным кодом церемонии, вызывавшим буддийские ассоциации и аллюзии и задававшим тем самым настроение. Расположенный в нише против входа, он сразу привлекал внимание вошедшего и оставался смысловой и эмоциональной доминантой в течение всего чайного действа.
Следующей по значимости деталью была чаша. Употреблявшиеся на церемониях у Ёсимасы чаши-селадоны Дзюко заменил на чаши-тэммоку с черной глазурью и золотой отделкой, так как китайский фарфор был весьма дорог и к тому же в зеленовато-серых селадонах чай казался мутным. Сосуды тэммоку Дзюко заказывал по своим эскизам в местности Сэто. Около столетия они были главной чайной посудой, покуда Сэн-но Рикю не стал использовать керамику типа раку, имевшую низкие широкие края в отличие от тэммоку, высокая коническая форма которых мешала свободно взбалтывать чайный порошок бамбуковой кисточкой. В предпочтении японских керамических чаш китайскому фарфору следует видеть еще одно проявление эстетики ваби. Роскошество и гладкий блеск карамоно (китайских вещей) уступили толстостенным, неровно вылепленным и хранящим вмятины пальцев мастера местным глиняным изделиям. Впрочем, чаши тэммоку не были еще столь нарочито безыскусны и грубы, как появившиеся спустя столетие сосуды раку, карацу или орибэ. Масляно поблескивавшая черная глазурь, контрастировавшая с позолотой, производила сильный декоративный эффект. Этому типу керамики соответствуют известные слова Дзюко: «Луна не будет привлекательной, покуда частично не скроется за тучками». Сочетание бесформенно-темного и сурово-печального (тучи) с идеально круглым и блестящим (луна) подчеркивает красоту каждого из элементов и делает красоту изысканно богатой.
В разработке керамики из Сэто принимал участие наряду с Дзюко и Бокусай. Таким образом, идеи, инспирировавшие вабитя, сказались и на развитии национальной японской керамики, отказавшейся в этот период от подражания китайцам. Наиболее ранняя из дошедших до наших дней японская чаша тэммоку хранится в Синдзюане и имеет печать Бокусая.
В тясицу у Дзюко стояла подставка-дайсу, не окрашенная и не лакированная (в гостиных-сёин использовались дайсу, покрытые черным лаком). Позднее вместо дайсу Дзюко ставил одну из ее разновидностей - кюдайсу, полку-подставку с двумя стойками. На полках кюдайсy располагалась та же утварь, что и в гостиной-сёин, но в меньшем количестве. Таким образом, интерьер чайной комнаты Дзюко в общих чертах повторял убранство помещений, в которых проводились «чаепития в гостиной». Тем не менее безусловным и имевшим большое значение для развития чайной церемонии новшеством являлось выделение в жилом помещении особой ячейки - комнаты, напоминающей келью, хотя по убранству и копирующую сёин. Чаепития в таком помещении, естественно, приобрели специфический характер.
Уменьшение количества вещей в комнате-сёин соотносилось с общим скромным видом помещения, его убранства и опрощением утвари. Согласно приписываемому Дзюко «посланию-наставлению», которое принято называть «О-тадзунэ-но кото» (что можно перевести как «То, о чем Вы допытываетесь»), чайная комната «должна быть [украшена] цветами настолько, чтобы помещение [выглядело] хорошо». Ненасыщенность цветами, безусловно, одна из особенностей интерьера помещения, в котором проводились чаепития нового типа. «Что касается воскуривания благовоний, - говорится в том же «послании», - то не воскуривайте [их] так, чтобы [они] слишком обращали на себя внимание».
Яманоуэ Содзи, Намбо Сокэй и другие авторы отмечали простоту и даже грубость китайских картин и чайной утвари, принадлежавших Дзюко: чайные чашки были толстостенные, соевого цвета - «взяв в руку, можно было ощутить [их] тяжесть, и выглядели [они] как второсортная провинциальная поделка». Чайные чашки, называемые «Дзюко-тяван» («чайные чашки Дзюко»), восходят как раз к данному типу чайной утвари.
В средневековых материалах по чайной церемонии встречается немало описаний чайниц (яп. тяирэ), керамических сосудов для хранения сухого чая, которые принадлежали Дзюко. Как правило, чайницы покрывались глазурью (черной, светло-коричневой), на которую местами наносилась «верхняя глазурь» (голубая, белая), однако, как отмечал в своем дневнике чайный мастер Цуда Сокю, все они производили впечатление грубых, неизящных изделий («Записи о чайных собраниях Сокю» - «Сокю тякай ки»).
В этом контексте вполне понятна рекомендация Дзюко в «Послании к Учителю Дхармы Фуруити Харима» о стирании границ между «китайским и японским». В данном случае имеется в виду не только включение посуды японского производства, не отличавшейся в глазах ценителей изысканностью, в число предметов чайной утвари, но и использование «грубых» китайских сосудов и чашек. Обычно в этом случае ссылаются на самого Дзюко, который якобы сказал: «Привязать прекрасного скакуна к хибаре, покрытой соломой» и добавил, имея в виду чайное действо, - «так же, как в грубо [отделанную] (простую, безыскусную) гостиную поместить [редкостную] именную вещь. Благодаря этому чаепитие вызовет интерес». Правда, это высказывание можно интерпретировать по-разному.
Продолжение следует...
Источник: https://zenso.ru/