«Эстетическое перетекание» Идзири Масуро как главный атрибут традиционного искусства. III
Действительно, искусство икэбаны, называемой японским эстетиком «миром цветка», прошло период, так сказать, эмбрионального развития в рамках ритуала пожертвования Будде аранжированных цветов (букет ставился перед его статуей или изображением). Сам ритуал пришел в Японию из соседнего Китая вместе с буддийской церковной организацией. Однако народная память крепко и прочно связывает это искусство именно с буддизмом и отчасти - с китайскими учениями. Вот почему богатство эмоциональных и идейных ассоциаций в икэбане имеет широкий спектр: от космологических представлений древних китайцев о соотношении потенций Неба, Земли и Человека до иллюзии буддийского алтаря.
По замечанию Идзири Масуро, искусство икэбаны, «воспринимаемое как чистое прекрасное искусство, отделившееся от религии, в то же время остается исполненным глубокой религиозности». Слияние в нем внутреннего «религиозного» плана с внешним - прекрасным букетом - вызывает у японца, созерцающего «цветочное произведение», сложные ассоциации, придавая как его восприятию, так и самому художественному произведению многомерность, «слоистость», где каждое измерение соотнесено с другими и перетекает в другое.
Духовная подоплека чайной церемонии тяною оказывается еще более сложной. Разумеется, как правильно отмечают все исследователи, на этот вид традиционного искусства оказал влияние Дзэн-буддизм. Его присутствие ощутимо в самом духе печальной изысканности, предельного лаконизма убранства чайного домика и чайной утвари. Но Идзири утверждает, что тяною гораздо ближе связана не с буддизмом, а с синтоизмом, причем эта связь прослеживается не только на эмоциональном, но и, так сказать, на материальном уровне.
В старину синтоистские святилища располагались в глубине лесов. Классический пример - одно из древнейших в Японии святилище богини Солнца Аматэрасу в городе Исэ. Такое же расположение храмов по возможности сохранялось и в Новое время. Так, синтоистский храм Мэйдзи Дзингу, построенный в центре Токио в конце ХIХ в., находится в глубине лесного массива. Разумеется, путь, преодолеваемый посетителем, направляющимся к главному зданию храма, здесь несравненно короче, чем аналогичная дорога к храму в Исэ. Когда-то на пути к главному зданию храма сядэн человеку предстояло преодолеть пешком изрядное расстояние. Считалось, что при этом он отрешается от бремени повседневности. Ворота - тории, которых было несколько на этом пути, не только указывали правильность дороги, но и символизировали ступени духовного освобождения от обыденной суеты. Здесь, по словам Идзири Масуро, «совершалась подготовка к тому важному, с чем не приходится сталкиваться в быту».
Этот путь пешком, как своего рода аскеза в сочетании с интенсивной работой души предполагал понимание пути как духовной работы. Путь к чайному домику - это символ того пути, который должен был проделать каждый, совершающий паломничество в синтоистский храм. «Чайная комната, - пишет японский эстетик, - это в прямом смысле слова сцена, подмостки чайной церемонии. Это такое место, которое не просто физически наличествует в определенном пространстве, но как бы превосходит материальную ограниченность, как бы выходит за свои пределы в другое измерение. Несмотря на то, что оно находится вблизи от дороги, сюда входят, сгибаясь и садясь на корточки, преодолев (в душе) долгий и извилистый путь опыта и аскезы, начавшийся с отстранения души (от повседневности) при входе в ворота».
Идзири подчеркивает здесь качественно иной - «одухотворенный» - уровень чайной церемонии по отношению к повседневности, и это очень важно. Процесс чаепития, отнюдь не ограничивался физическими потребностями участников чайной церемонии. Терпкий вкус чая сообщал им особое настроение заброшенности, мягкой грусти, просветленности, очищенности души. Терпкость чая - это один из необходимых компонентов для возникновения состояния ваби-саби, наряду с каллиграфической надписью в токонома, с шершавой поверхностью чайной чашки, с увядшим цветком в изысканной вазе, с полными печального артистизма движениями мастера, ведущего церемонию, подобно взыскательному дирижеру.
На наш взгляд, приведенный перечень требований к искусству чайной церемонии выражает не что иное, как определенный эстетический идеал. Несомненно, религии всех регионов Земли активно использовали искусство для эмоционального воздействия на человека, но это вовсе не означает, что религиозная догма играет определяющую роль в формировании эстетических принципов используемого ею искусства. Сама «религиозная жизнь, - утверждает Н. Гартман, - более всего другого нуждается в выражении при помощи искусства, потому что ее содержание невыразимо средствами непосредственного познания. Искусства обладают волшебным свойством придавать зримый облик неведомому, они выражают то, что простая проповедь или иная формулировка - собственно говоря, догма - выразить не могут».
Оставим теперь религиозный компонент эстетического «вторичного созерцания» и обратимся к собственно искусству. Пример с проходом к чайному павильону демонстрирует нам один из вариантов именно такого перетекания-каёи в область другого искусства - а именно, храмовой архитектуры.
В самой чайной церемонии присутствуют (но не сливаются) разные компоненты, воздействующие на эмоции человека. Это заимствования из других искусств: живописи, каллиграфии, икэбаны, архитектуры, искусства аранжировки сада, а также разных прикладных искусств (гочарного и т.п.).
Продолжение следует...
- Скворцова Е.Л. -
Часть I
Часть II
По замечанию Идзири Масуро, искусство икэбаны, «воспринимаемое как чистое прекрасное искусство, отделившееся от религии, в то же время остается исполненным глубокой религиозности». Слияние в нем внутреннего «религиозного» плана с внешним - прекрасным букетом - вызывает у японца, созерцающего «цветочное произведение», сложные ассоциации, придавая как его восприятию, так и самому художественному произведению многомерность, «слоистость», где каждое измерение соотнесено с другими и перетекает в другое.
Духовная подоплека чайной церемонии тяною оказывается еще более сложной. Разумеется, как правильно отмечают все исследователи, на этот вид традиционного искусства оказал влияние Дзэн-буддизм. Его присутствие ощутимо в самом духе печальной изысканности, предельного лаконизма убранства чайного домика и чайной утвари. Но Идзири утверждает, что тяною гораздо ближе связана не с буддизмом, а с синтоизмом, причем эта связь прослеживается не только на эмоциональном, но и, так сказать, на материальном уровне.
В старину синтоистские святилища располагались в глубине лесов. Классический пример - одно из древнейших в Японии святилище богини Солнца Аматэрасу в городе Исэ. Такое же расположение храмов по возможности сохранялось и в Новое время. Так, синтоистский храм Мэйдзи Дзингу, построенный в центре Токио в конце ХIХ в., находится в глубине лесного массива. Разумеется, путь, преодолеваемый посетителем, направляющимся к главному зданию храма, здесь несравненно короче, чем аналогичная дорога к храму в Исэ. Когда-то на пути к главному зданию храма сядэн человеку предстояло преодолеть пешком изрядное расстояние. Считалось, что при этом он отрешается от бремени повседневности. Ворота - тории, которых было несколько на этом пути, не только указывали правильность дороги, но и символизировали ступени духовного освобождения от обыденной суеты. Здесь, по словам Идзири Масуро, «совершалась подготовка к тому важному, с чем не приходится сталкиваться в быту».
Этот путь пешком, как своего рода аскеза в сочетании с интенсивной работой души предполагал понимание пути как духовной работы. Путь к чайному домику - это символ того пути, который должен был проделать каждый, совершающий паломничество в синтоистский храм. «Чайная комната, - пишет японский эстетик, - это в прямом смысле слова сцена, подмостки чайной церемонии. Это такое место, которое не просто физически наличествует в определенном пространстве, но как бы превосходит материальную ограниченность, как бы выходит за свои пределы в другое измерение. Несмотря на то, что оно находится вблизи от дороги, сюда входят, сгибаясь и садясь на корточки, преодолев (в душе) долгий и извилистый путь опыта и аскезы, начавшийся с отстранения души (от повседневности) при входе в ворота».
Идзири подчеркивает здесь качественно иной - «одухотворенный» - уровень чайной церемонии по отношению к повседневности, и это очень важно. Процесс чаепития, отнюдь не ограничивался физическими потребностями участников чайной церемонии. Терпкий вкус чая сообщал им особое настроение заброшенности, мягкой грусти, просветленности, очищенности души. Терпкость чая - это один из необходимых компонентов для возникновения состояния ваби-саби, наряду с каллиграфической надписью в токонома, с шершавой поверхностью чайной чашки, с увядшим цветком в изысканной вазе, с полными печального артистизма движениями мастера, ведущего церемонию, подобно взыскательному дирижеру.
На наш взгляд, приведенный перечень требований к искусству чайной церемонии выражает не что иное, как определенный эстетический идеал. Несомненно, религии всех регионов Земли активно использовали искусство для эмоционального воздействия на человека, но это вовсе не означает, что религиозная догма играет определяющую роль в формировании эстетических принципов используемого ею искусства. Сама «религиозная жизнь, - утверждает Н. Гартман, - более всего другого нуждается в выражении при помощи искусства, потому что ее содержание невыразимо средствами непосредственного познания. Искусства обладают волшебным свойством придавать зримый облик неведомому, они выражают то, что простая проповедь или иная формулировка - собственно говоря, догма - выразить не могут».
Оставим теперь религиозный компонент эстетического «вторичного созерцания» и обратимся к собственно искусству. Пример с проходом к чайному павильону демонстрирует нам один из вариантов именно такого перетекания-каёи в область другого искусства - а именно, храмовой архитектуры.
В самой чайной церемонии присутствуют (но не сливаются) разные компоненты, воздействующие на эмоции человека. Это заимствования из других искусств: живописи, каллиграфии, икэбаны, архитектуры, искусства аранжировки сада, а также разных прикладных искусств (гочарного и т.п.).
Продолжение следует...
- Скворцова Е.Л. -
Часть I
Часть II